Глава 7
Путь извилист и неведом
В те желанные края,
Где под белым лунным светом
Льется песня соловья.
Долго ждать бессонной ночью
Исполнения мечты, –
Чтобы вместе на рассвете
В путь пустились я и ты .
– А они здорово веселятся, да?
– На мой взгляд, даже слишком.
– Не позволяйте им садиться за руль, мисс. И все обойдется.
– Надеюсь. Никакой радости ехать с этими двумя пьяницами, но куда деваться? Я сказала, что не поеду, так они собрались и без меня.
– Они себе шеи сломают.
– Именно. Пришлось мне сесть за руль. Ничего другого я не придумала.
– Да, иногда приходится крепко подумать, прежде чем делать. Доллар шестьдесят за бензин. Масла не нужно?
– Думаю, нет.
– Спасибо, мисс. Хорошего вечера.
Кора опять уселась за руль, а мы с Ником продолжали распевать. Это входило в план. Я должен быть пьяным, поскольку прошлая попытка меня научила: идеальное убийство мы не потянем. А дело предстояло такое простенькое, что и убийством то не назовешь. Это будет обычная авария: два пьяных парня продолжают накачиваться в машине – ну и все такое прочее.
Когда я начал пить, грек, конечно, присоединился, поэтому теперь уже дошел до нужной кондиции. Мы нарочно остановились заправиться, чтобы у нас был свидетель, который подтвердит: Кора была трезвая и не хотела с нами ехать. Потому то ей пить и не пришлось.
А еще до того нам обломилось немного удачи. Как раз перед самым закрытием, около девяти, у нас перекусывал один тип, и он потом стоял на дороге и видел весь спектакль. Как я пытался завестись. Как мы спорили с Корой насчет того, что мне, такому пьяному, нельзя садиться за руль. Как она вышла и сказала, что не поедет. Как я пытался уехать с Ником – и не смог. Еще он видел, как Кора заставила нас вылезти и снова сесть в машину, только Ник теперь оказался на переднем сиденье, а я на заднем. Потом она села за руль и сама повела. Этого свидетеля звали Джефф Паркер, у него кроличья ферма в Энчино. Когда он был в закусочной, предложил нам попробовать подавать крольчатину и дал свою визитную карточку, так что мы знали, где его найти, когда понадобится.
Мы с греком исполнили и «Улыбнись, улыбнись», и «Мама, милая», и «Ручей у старой мельницы» и скоро подъехали к указателю на пляж Малибу. Кора свернула туда.
По хорошему ей нужно было ехать прямо. К пляжу вели две дороги. Одна подальше от океана – по ней то мы и ехали вначале, – другая, вдоль побережья, была от нас по левую руку. У Вентуры эти дороги сходятся и ведут вдоль берега к Санта Барбаре, Сан Франциско и дальше. По нашему плану, Кора ни разу не видевшая Малибу, где живут всякие кинозвезды, захотела проехать вдоль побережья, посмотреть, а оттуда уже направиться в Санта Барбару. На самом деле это затевалось потому, что там была самая скверная дорога во всей округе, и аварией на ней никого не удивишь, даже копов. Стояла ночь, машин почти не попадалось, вокруг ни домов, ни другого жилья, что отлично подходило нашим целям.
Ник ничего не замечал. Мы проехали небольшой летний поселок на озере Малибу; там в клубе вовсю танцевал народ, а по озеру катались на лодках парочки. Я их громко приветствовал. Ник подхватил. Мне до них дела не было, просто хотелось лишний раз на пути засветиться, на случай, если станут проверять.
Начался первый подъем, длиной мили где то три. Я заранее научил Кору, как вести машину. Почти все время мы ехали на второй передаче. Отчасти из за того, что каждые пятьдесят футов дорога круто изгибалась, и ей все равно пришлось бы переключаться. А отчасти для того, чтобы мотор нагрелся. Мы хотели все предусмотреть, ведь вопросов будет немало.
Потом Ник увидел, что за окном темнота, и ни черта нет, кроме гор, – ни домов, ни огней, ни заправок, вообще ничего, – сразу очухался и начал возмущаться.
– А ну, давай, давай! Поворачивай! Черт, мы заблудились!
– Ничего не заблудились! Я знаю, куда еду. Это дорога на пляж Малибу. Ты забыл? Я говорила, что хочу заехать.
– Едь потише!
– Я и так тихо еду.
– Едь совсем тихо! А то еще убьемся.
Мы одолели подъем и начали спускаться. Кора заглушила мотор. При выключенном вентиляторе он и так быстро греется. В конце спуска снова его завела. Я посмотрел на указатель температуры – почти зашкаливал. Пока машина шла в гору, температура поднялась еще.
– Так точно, сэр!
Это был наш условный сигнал. Услышав такую фразу, никто не заподозрит неладное. Кора съехала с дороги. Рядом лежал глубоченный овраг – такой, что и дна не видно. Футов пятьсот, наверное.
– Пусть мотор немного остынет.
Ник воскликнул:
– Ого, Фрэнк! Гляди ка на градусник!
– С скоко там?
– Ого! Того и гляди закипит!
– Пуссь его кипит!
Я поднял гаечный ключ, который приготовил заранее. Но как раз в это время вдали показались огни. Пришлось ждать, пока машина проедет.
– Давай, Ник, споем!
Ник осмотрел пустынную местность. Настроения петь у него, видно, не было. Он открыл дверь и вылез. Мы сидели и слушали, как его рвет. И как раз в это время проехала та машина. Я посмотрел на номер, чтобы он отпечатался в мозгу. И расхохотался. Кора обернулась ко мне.
– Отлично! Пусть запомнят картину: когда они проезжали – оба парня были живехоньки.
– А ты номер запомнил?
– Два эр, пятьдесят восемь, ноль один.
– Два эр, пятьдесят восемь, ноль один. Два эр, пятьдесят восемь, ноль один. Все. Я теперь не забуду.
– Хорошо.
Появился Ник. Ему как будто стало лучше.
– Слыхали?
– Что?
– Когда вы смеялись… Эхо. Тут шикарное эхо.
Ник выпустил высокую трель. Он не пел, а просто взял высокую ноту, как на пластинках Карузо. Потом оборвал ее и стал прислушиваться. И правда, скоро она вернулась и оборвалась.
– Похоже?
– В точности как ты, приятель.
– Ей ей! Здорово!
Он постоял минут пять, испуская трели и прислушиваясь. Раньше то Ник не знал, как звучит его голос. Он радовался, словно обезьяна, впервые увидавшая себя в зеркале.
Кора смотрела на меня. Настало время действовать. Я изобразил пьяное негодование:
– Как кого черта? Нам што, делать нечего, как слушать всю ночь твои вопли? Давай залазь. Поехали.
– Пора ехать, Ник.
– О’кей, о’кей.
Он залез в машину, но тут же высунулся в окно и испустил еще одну трель.
Я расставил ноги, и, пока он не выпрямился, ударил гаечным ключом. Голова треснула, я почувствовал, как пробил ее. Он обмяк и свалился на сиденье, согнувшись, – так кошка сворачивается клубочком.
Пока Ник перестал дышать, прошла, казалось, целая вечность. Кора издала странный всхлип, перешедший в стон. Потому что в этот миг эхо вернуло его голос. Оно взяло такую же высокую ноту, и так же вибрировало, и так же оборвалось.
Глава 8
Мы не разговаривали. Что делать – Кора знала. Она перелезла на заднее сиденье, а я – на переднее. Я посветил фонариком на гаечный ключ. На нем было немного крови. Я откупорил бутылку вина и стал лить на ключ, пока не смыл кровь. И облил вином Ника. Потом обтер о его сухой рукав ключ и отдал Коре. Она положила его под сиденье. Тогда я намочил вином и рукав, стукнул бутылку об дверь и бросил рядом с Ником. Завел машину. Немного проехав, включил вторую передачу. Сбросить машину здесь я не мог. Нам предстояло спуститься следом, а если здесь так глубоко, можно и покалечиться. Я медленно ехал на второй до места, где овраг поднимался и был уже не глубже пятидесяти футов. Я съехал к обрыву, поставил ногу на тормоз и взялся за ручник. Как только переднее правое колесо повисло в воздухе, я затормозил. Машина встала. Этого я и добивался. Зажигание по плану выключать не следовало, однако мотор должен был заглохнуть – пока мы делаем то, что нужно.
Мы вылезли. Шагнули сразу на асфальт, чтобы не оставлять следов. Кора протянула мне камень и обрезок доски. Я положил камень под задний мост. Камень как раз подошел, ведь я заранее выбрал какой нужно. На камень я положил доску и попробовал накренить машину. Она качнулась, но осталась на месте. Я приналег еще. Машина качнулась чуть сильней. Я вспотел. Торчим здесь у машины с трупом, – а если мы не сможем ее перевернуть?
Я опять налег; теперь ко мне присоединилась Кора. Мы поднатужились. Еще раз поднатужились. И вдруг машина перевернулась и полетела, вращаясь, в овраг с таким грохотом, что слышно было, наверное, за милю.
Фары светились, но машина не взорвалась. Это был опасный момент. Взорвись она – зажигание то работало, – и как тогда объяснить, почему мы тоже не сгорели?
Я толкнул камень и скатил его в овраг. Взял доску, вернулся к дороге и просто бросил ее, прямо там: по всей дороге валялись такие деревяшки, упавшие с грузовиков, – вот и еще одна. Я ее заранее подержал на проезжей части, и она вся была в следах от шин.
Я вернулся, взял Кору на руки и стал спускаться. Это я проделал из за следов. Мои то следы значения не имели. Скоро здесь будет полно отпечатков мужских ботинок, идущих вниз. А следы от острых каблучков должны идти только в одном направлении – на случай, если захотят проверить.
Я опустил Кору на землю. Машина лежала на боку посередине спуска. Ник был внутри, только теперь на полу. Треснувшая бутылка застряла между ним и сиденьем, и пока мы на все это смотрели, булькнула еще раз.
Верх у машины помялся, крылья погнулись. Я попробовал, открываются ли двери. Это было важно, так как я собирался залезть внутрь и порезаться стеклом, пока Кора бежит наверх и зовет на помощь. Двери открывались легко.
Нужно было придать Коре потрепанный вил, и я занялся ее блузкой – начал отрывать пуговицы. Кора смотрела на меня, и глаза ее казались не голубыми, а черными. Она задышала быстрее и почти прижалась ко мне.
– Разорви ее!
Я схватился за блузку и дернул, и она разошлась спереди, обнажив ей грудь.
– Ты порвала ее, когда вылезала из машины. Зацепилась за ручку.
Мой голос звучал как то странно, как будто шел из граммофона.
– А вот это – ты не помнишь, откуда. – Я размахнулся и изо всех сил ударил ее в глаз. Она упала. Она лежала у моих ног; глаза у нее сверкали, грудь вздымалась, торчащие соски, казалось, смотрели на меня. Из моего горла вырвалось рычание, словно я превратился в зверя, язык вдруг перестал умещаться во рту, и в нем дико пульсировала кровь.
– Да, Фрэнк, да!
Я не помню, как оказался рядом. Разверзнись под нами ад, я бы и не заметил. Я должен был овладеть ею, пусть и ценою жизни.
И я овладел ею.
Глава 9
Несколько минут мы лежали словно пьяные. Стояла тишина; было слышно, как в машине продолжает булькать вино.
– Что теперь, Фрэнк?
– Трудный путь, Кора. Тебе придется постараться – уже сегодня. Уверена, что справишься?
– Теперь я все смогу.
– Копы возьмутся за тебя как следует. Постараются расколоть. Ты готова?
– Кажется, да.
– Наверное, тебе что нибудь предъявят. Хотя вряд ли – с таким количеством свидетелей, как у нас. И все равно, думаю, попробуют. Может, пришьют непредумышленное и посадят на год. Надеюсь, этим все и кончится. Выдержишь?
– Если ты будешь меня ждать.
– Буду.
– Тогда выдержу.
– Обо мне сейчас не думай. Я пьян. Они сделают тесты – и убедятся. Я буду нести всякую околесицу – нарочно, чтобы они разозлились. Так мне больше поверят, когда я все расскажу на трезвую голову.
– Я запомню.
– И ты на меня злишься. За то, что напился. И вообще – все это из за меня.
– Да, я поняла.
– Значит – все.
– Фрэнк!
– Да?
– Еще одно. Мы должны любить друг друга. Если мы любим, все остальное неважно.
– А мы любим?
– Ладно, я скажу первая. Я люблю тебя, Фрэнк.
– Я люблю тебя, Кора.
– Поцелуй меня.
Я поцеловал ее и прижал к себе, и тут увидал на холме за оврагом свет автомобильных фар.
– Давай на дорогу. У тебя все получится.
– У меня получится.
– Просто зови на помощь. Ты еще не знаешь, что он погиб.
– Да.
– Ты выбралась из машины, упала, поэтому так испачкалась.
– Да. Прощай.
– Прощай.
Она побежала на дорогу, а я бросился вниз. И вдруг вспомнил, что на мне нет шляпы. Меня найдут в машине, и шляпа должна быть там же. Я ползал вокруг в ее поисках, а автомобиль на шоссе все приближался. Ему оставалось два или три поворота, а я еще не отыскал шляпы и не наставил себе отметин.
Тогда я плюнул и побежал к машине. И на полдороги споткнулся о шляпу. Схватил ее и прыгнул в салон. Но не успел я залезть полностью, как машина перевернулась прямо на меня, – а дальше я ничего не помню.
* * *
Потом я лежал на земле, а вокруг бегали и суетились люди. Левую руку пронизывала такая боль, что я то и дело вскрикивал; и спина была не лучше. В голове раздавался какой то рев, который то нарастал, то пропадал. Земля, казалось, куда то уходила из под меня, и меня тошнило. Я был не в себе, и все же мне хватило ума перекатиться по земле. Я помнил, что одежда у меня сильно испачкана, и тому требовалась причина.
Потом я услышал скрежет, потом меня везла «Скорая». Рядом сидел коп; над моей рукой колдовал доктор. Я на время отключился. Из руки текла кровь, а ниже локтя она была согнута, как надломленная ветка. Перелом. Когда я опять пришел в себя, доктор все еще над ней склонился, а я вспомнил про позвоночник и попробовал пошевелить ногой – проверить, не парализовало ли меня. Нога двигалась.
Из забытья меня вывел скрип. Я огляделся – на соседних носилках лежал грек.
– Эй, Ник!
Мне не ответили.
Вскоре машина остановилась, и Ника выгрузили. Я ждал, что вытащат и меня – но нет. Значит, он и вправду умер. Теперь уж не придется пудрить ему мозги, как в прошлый раз, сваливать все на кошку. Да, в больнице выгрузили бы нас обоих. А если забрали только его – это морг.
Мы поехали дальше, потом остановились, и меня вынесли. Уложили в носилках на каталку и отвезли в комнату с белыми стенами. Там стали готовить к операции. Вкатили аппарат для наркоза, и тут вышла заминка. Появился судебный врач, и здешние доктора стали возмущаться. Я понял, в чем дело. Требовалось взять пробу на алкоголь. После наркоза пробу уже не взяли бы, а это самое важное. Судебный врач дал мне подуть в стеклянную трубку. Внутри было что то похожее на воду, когда я подул – оно пожелтело. Он еще взял кровь в пробирку и другие анализы. И мне дали наркоз.
* * *
Я проснулся в постели, уже в палате, с головой, обмотанной бинтами, и рукой, пристегнутой ремнем. Спина была вся заклеена пластырем, и я едва мог шевельнуться. В палате сидел коп, читал газету. У меня адски болела голова, да и спина тоже, руку простреливало. Через некоторое время пришла сестра и дала мне таблетку; я уснул.
Проснулся я около полудня, и мне принесли поесть. Пришли еще два копа, уложили меня на носилки и погрузили в больничный фургон.
– Куда мы едем?
– На дознание.
– Дознание… Это ведь бывает, когда кто то погиб, да?
– Именно.
– Я так и боялся, что они погибли.
– Не оба.
– Кто?
– Мужчина.
– А. А женщина сильно покалечилась?
– Не очень.
– Плохи мои дела, верно?
– Ты бы, приятель, поосторожней. Здесь то не страшно распускать язык, а вот все, что скажешь в суде, может потом тебе сильно аукнуться.
– Это точно. Спасибо.
Мы остановились перед похоронным бюро, и меня внесли внутрь. Кора, порядком потрепанная, была уже там. Блуза, которую ей, видно, одолжили, топорщилась на ней, словно набитая сеном. Костюм и туфли были в пыли, подбитый глаз заплыл. Кору сопровождала надзирательница. За столом сидел коронер , рядом с ним – помощник, а может, секретарь.
В сторонке в окружении полицейских стояло с полдесятка парней, чем то очень недовольных. Это и были присяжные. Толклась тут и целая толпа зевак, которых полиция старалась оттеснить подальше. Хозяин похоронного бюро ходил взад вперед на цыпочках и предлагал всем стулья. Принес он стулья и Коре с надзирательницей.
В углу на столе лежало нечто, накрытое простыней.
* * *
Меня развернули, как им было удобно, коронер постучал по столу карандашом и начал разбирательство.
Сперва провели формальное опознание. Когда подняли простыню, Кора заплакала, да и я не сильно радовался. После того, как она посмотрела, я посмотрел и присяжные посмотрели, простыню опустили.
– Вы знаете этого человека?
– Это мой муж.
– Как его зовут?
– Ник Пападакис.
Потом пригласили свидетелей. Полицейский рассказал, как его вызвали на место происшествия, а он вызвал «Скорую помощь» и выехал с двумя другими полицейскими, как отправил Кору в служебной машине, а меня и Ника в «Скорой», как Ник умер по дороге, и его завезли в морг.
Потом какой то деревенщина, Райт по фамилии, рассказал, как он ехал по дороге и услышал крики женщины, и еще услышал грохот, и увидел кувыркающуюся вниз машину с горящими фарами. Затем увидел на дороге Кору, которая махала руками и звала на помощь, и спустился к машине и попробовал вытащить меня и Ника. Вытащить не смог, потому что мы были снизу, под машиной, и тогда он послал своего брата, ехавшего с ним, за подмогой. Позже появились другие люди и полиция, и полицейские взялись за дело, нас вытащили из под машины и погрузили в «Скорую».
Следом выступил брат Райта и подтвердил его рассказ.
Потом полицейский врач сказал, что я был пьян, и Ник был пьян – это выяснили по содержимому его желудка, – но Кора была трезвая. Еще врач рассказал, от каких повреждений скончался Ник. После этого коронер обратился ко мне и спросил, буду ли я говорить.
– Да, сэр, наверное.
– Должен предупредить, что любое ваше заявление может быть использовано против вас, поэтому вы имеете право молчать.
– Мне скрывать нечего.
– Хорошо. Что вам известно о случившемся?
– Я помню только, как ехал. Потом машина стала уходить куда то вниз, я обо что то ударился и больше ничего не помню. Очнулся в больнице.
– Говорите, вы ехали?
– Да, сэр.
– Вы подразумеваете, что вели машину?
– Да, сэр. Я вел.
Это как раз и была басня, от которой позже я намеревался отказаться, – когда мои слова будут действительно важны, не то что здесь, на дознании. Я рассудил так: если вначале рассказать бредовую историю, а потом дать другие показания – то вот они то и будут выглядеть правдиво. А если сразу выложить складную байку, то она покажется слишком уж складной.
Я решил действовать не как тогда, в первый раз. С самого начала я старался изображать, что дела мои плохи. Но поскольку на самом то деле машину вел не я, то меня ни в чем и не обвинят, как бы скверно я ни выглядел. Я боялся другого: что сюда приплетут нашу неудавшуюся попытку «идеального убийства». Всплыви какая нибудь мелочь, и нам конец. А так – можно валить все на себя, хуже не будет. Чем больше я виноват по части выпивки – тем меньше подозрений на предумышленное убийство.
Копы переглянулись, а коронер посмотрел на меня, как будто я рехнулся. Все ведь знали, что меня выковыривали с заднего сиденья.
– Вы уверены? Именно вы были за рулем?
– Точно.
– Вы пили?
– Нет, сэр.
– Вам известны результаты ваших тестов на алкоголь?
– Не знаю я никаких тестов, знаю только, что не пил ничего.
Он взялся за Кору. Она пообещала рассказать, что ей известно.
– Кто вел машину?
– Я.
– Где находился этот человек?
– На заднем сиденье.
– Он пил?
Она отвела взгляд, сглотнула и пустила слезу.
– Я должна отвечать?
– Можете отказаться отвечать на любой вопрос, если вам угодно.
– Я не хочу отвечать.
– Как пожелаете. Расскажите нам сами, что произошло.
– Я вела машину. Дорога долго шла вверх, и двигатель перегрелся. Муж сказал, чтобы я остановилась, дала ему остыть.
– Насколько он перегрелся?
– Датчик почти зашкаливал.
– Продолжайте.
– Затем дорога пошла вниз, и я заглушила мотор, но в конце спуска он был еще горячий, и перед тем, как начать подъем, мы остановились. Простояли, наверное, минут десять. И я снова завела мотор. Не знаю, что случилось, но мотор не тянул, и я переключилась на вторую передачу. А потом я вдруг почувствовала, как машина накренилась, перевернулась и покатилась вниз. Потом, помню, я пыталась выбраться – и выбралась, – и пошла к шоссе.
Коронер повернулся ко мне.
– Вы что, пытаетесь выгородить эту женщину?
– Она то меня не больно выгораживает.
Присяжные посовещались и вынесли вердикт, что потерпевший Ник Пападакис погиб в результате автомобильной аварии, произошедшей на дороге к озеру Малибу частично или полностью вследствие нашего с Корой преступного поведения, и дело следует передать на рассмотрение Большого жюри .
* * *
Ночью у меня в палате дежурил другой коп, а утром он сказал, что ко мне придет мистер Сэкетт, и нужно приготовиться.
Меня, буквально неспособного шевелиться, кое как побрили, чтобы я выглядел поприличней. Я знал, кто такой этот Сэкетт – окружной прокурор. Явился он где то в половине одиннадцатого; полицейский вышел, и мы остались вдвоем. Сэкетт был крупный тип, лысый и держался запросто.
– Так, так, так… Как самочувствие?
– Я в порядке. Хотя тряхнуло основательно.
– Как сказал один парень, выпав из аэроплана: полетал здорово, а вот с посадкой оплошал.
– Точно.
– Итак, Чемберс, если не захотите говорить – можете не говорить, но я пришел отчасти посмотреть, как вы тут, отчасти потому, что знаю по опыту: откровенный разговор помогает впоследствии сберечь нервы, а иногда и выбрать правильную линию защиты. В любом случае это, как говорится, путь к взаимопониманию.
– Разумеется, сэр. Так что вы хотели узнать? – Я старался говорить с хитрецой.
Сэкетт окинул меня внимательным взглядом.
– Давайте начнем с самого начала.
– Про эту поездку?
– Именно.
Он встал и начал прохаживаться. Дверь была рядом с моей кроватью, и я распахнул ее. Коп стоял дальше по коридору и болтал с медсестрой.
Сэкетт расхохотался.
– Никаких диктофонов. Мы же не в кино!
Я глуповато ухмыльнулся. Я его сделал! Прикинулся недоумком – и дал ему почувствовать надо мной превосходство.
– Видать, я свалял дурака, сэр. Ладно, начну с самого начала и все расскажу. Я здорово влип, но если врать – мне же будет хуже.
– Очень верно рассуждаете, Чемберс.
Я рассказал, как смотался от грека, а потом мы столкнулись на улице, и он звал меня обратно и даже пригласил поехать с ними в Санта Барбару. Рассказал, как Ник запасся вином в дорогу, и как мы отъехали.
Сэкетт меня перебил:
– Так, значит, вы вели машину?
– А может, вы мне скажете, кто вел?
– Вы это о чем, Чемберс?
– Я ведь слышал ее показания. Слышал, что говорили полицейские. Знаю, где меня нашли. Стало быть, знаю, кто вел. Она. Но если уж рассказывать все, как я помню, так приходится сказать, что за рулем был я. И коронеру я не врал. Мне все таки помнится, что вел я.
– Вы солгали, что не были пьяны.
– Да, верно. Тогда из меня хмель еще не выветрился, да и от наркоза я не отошел – вот и соврал. Теперь то я в своем уме и понимаю: только правда меня спасет – если это вообще возможно. Конечно, я был пьян. В стельку.
– В суде вы то же самое скажете?
– Придется. Но вот чего я не могу понять, это – почему вела она? Я же сам сел за руль. Я точно знаю. Помню, там еще торчал какой то тип, и он надо мной потешался. Как же она оказалась за рулем?
– Вы проехали всего то пару шагов.
– В смысле – пару миль?
– Пару шагов. А потом она вас прогнала и села сама.
– Да а… Вот это я набрался!
– Ну в подобные вещи присяжные могут поверить. История достаточно дурацкая, чтобы быть правдой. Да, наверное, поверят.
Сэкетт молчал и разглядывал свои ногти, а я едва сдерживал улыбку. Когда он стал опять задавать вопросы, я только обрадовался – обдурить то его оказалось легко!
– Когда вы начали работать у Пападакиса?
– Зимой.
– И долго у него пробыли?
– Месяц назад ушел. Может, полтора.
– То есть проработали полгода?
– Где то так.
– А чем до того занимались?
– О, шатался повсюду.
– На попутках? В товарных вагонах? Перебивались чем придется?
– Да, сэр.
Он расстегнул папку, выложил на стол пачку бумаг и начал просматривать.
– Во Фриско бывали?
– Родился там.
– В Канзасе? Нью Йорке? Новом Орлеане? Чикаго?
– Везде побывал.
– А в тюрьме – приходилось?
– Был, сэр. Когда скитаешься туда сюда, проблемы с копами возникают часто. Да, сэр, я бывал в тюрьме.
– И в Тусоне?
– Да. Кажется, десять дней мне там дали. Посягательство на собственность железной дороги.
– Солт Лейк Сити? Сан Диего? Уичито?
– Да, сэр, везде.
– Окленд?
– Три месяца. Подрался с охранником на вокзале.
– Вы его хорошенько отделали, да?
– Ну, как говорится, этому здорово наподдали, да вы второго не видали. Я и сам как следует получил.
– Лос Анджелес?
– Разок. И только три дня.
– Чемберс, почему вы вообще нанялись к Пападакису?
– Случайно вышло. Я был на мели, зашел к нему чего нибудь перехватить, а он предложил работу – я и согласился.
– Чемберс, вам самому то не смешно?
– О чем это вы, сэр?
– Столько лет болтались там и сям, никогда толком не работали, даже, насколько я вижу, не пытались, а тут вдруг осели, устроились на постоянную работу.
– Да я сам не в восторге был. Пришлось.
– Но вы остались.
– Ник… он был один из самых лучших людей, кого я только встречал. Когда я поднакопил деньжат, хотел ему сказать, что с меня довольно, однако духу не хватило – у него вечно проблемы с работниками. А потом, когда он попал в больницу, я удрал. Просто удрал – и все. Он, конечно, такого не заслужил, но ноги у меня неугомонные. Я просто потихоньку свалил.
– А затем вы вернулись, – и на следующий день он погиб.
– Вы меня совсем расстроили, сэр. Пускай я говорил перед присяжными другое, но вам то я объясняю – мне теперь сдается, что я немало виноват. Не будь я там в тот день, не выставь его на выпивку, может, он сейчас был бы жив. Понимаете, может, этого вообще не случилось бы. Я накачался под завязку и не знаю, что там было. Опять же, не будь в машине двух пьяных, его жена, наверное, вела бы лучше, так ведь? Вот вам мое мнение.
Я смотрел на него, пытаясь понять – купился он или нет? А он на меня даже не смотрел. И вдруг, вскочив, схватил меня за плечо.
– Хватит, Чемберс! Почему ты проторчал у Пападакиса полгода?
– Сэр, я не понимаю…
– Понимаешь! Я ее видел, Чемберс, и я знаю, почему ты остался! Она была у меня вчера – потрепанная, глаз подбитый, – и все равно ого го! Ради такой многие парни бросили бы бродяжить, неугомонные у них ноги или нет.
– Я все же ушел, сэр. Так что вы ошибаетесь.
– Ушел, да ненадолго. Как то слишком хорошо все складывается, Чемберс. Вчера – простое дело о пьяном вождении и причинении смерти по неосторожности, а теперь – и этого нет. Куда я ни повернусь – кругом свидетели, и если сложить все показания, впору и дело закрывать. Брось, Чемберс. Вы с этой женщиной убили грека, и чем скорее ты во всем признаешься, тем тебе же будет лучше.
Тут, скажу я вам, мне стало не до улыбок. Губы у меня онемели, я хотел заговорить, но не смог выдавить ни слова.
– Ну чего молчишь?
– Вы под меня копаете – и это не к добру. У вас что то скверное на уме. Мне нечего сказать.
– Несколько минут назад ты тут соловьем разливался, нес ерунду, что тебя только правда спасет. Почему же теперь замолчал?
– Вы меня совсем запутали.
– Хорошо, давай по порядку, чтобы ты не путался. Для начала – ты спал с этой женщиной?
– Ничего подобного.
– А как насчет той недели, когда Пападакис был в больнице? Где ты тогда спал?
– В своей комнате.
– А она – в своей? Брось, говорю же, я ее видел. Да я бы к такой пришел, даже если бы пришлось выломать дверь, а потом болтаться в петле за изнасилование. И ты бы пришел. И ты пришел!
– Я об этом даже не думал!
– А как насчет ваших поездок в Глендейл – на рынок? Чем вы занимались по пути домой?
– Ник сам нас туда посылал!
– Я не спрашиваю, кто вас посылал. Я спрашиваю, чем вы занимались.
Нужно было срочно выкручиваться, а все, что мне приходило в голову, могло только ухудшить положение.
– Ладно, допустим. Этого не было, но раз вы говорите, допустим, вы правы. Так вот – если мы с ней уже были любовники – чего ради нам убивать Ника? Боже правый, слыхал я о ребятах, которые убили бы, чтобы заполучить женщину, но никогда я не слыхал, чтоб убивали ради того, что уже имеешь.
– Да? Так я скажу, чего ради вы его убили. Одна небольшая причина – его мотель, за который он выложил четырнадцать тысяч. И еще пустячок, который очень удобно взять с собой, отправляясь в свободное плавание. Маленькая такая страховочка от несчастного случая на десять тысяч долларов, весьма своевременно оформленная Пападакисом.
Его лицо я еще мог разглядеть, а вот все прочее как то расплывалось, и я уже боялся что навернусь прямо там, на койке. Потом я увидел перед носом стакан с водой, который протягивал мне Сэкетт.
– Выпейте. Легче станет.
Я попил. Пришлось.
– Знаете, Чемберс, я думаю, это последнее убийство, к которому вы приложили руку, но если вам выпадет случай совершить еще одно, то, бога ради, держитесь подальше от страховых компаний! Каждый случай они расследуют в пять раз дольше, чем могу себе позволить я. И сыщики у них в пять раз лучше, чем я могу нанять. Свое дело они знают превосходно, и теперь они у вас на хвосте. Это их хлеб. Вот тут то вы с ней и дали маху.
– Сэр, убей меня бог, да я только теперь и узнал про страховку.
– Но вы побледнели.
– А вы бы не побледнели?
– Как насчет того, чтобы с самого начала привлечь меня на вашу сторону? Скажем, полное признание, согласие с обвинением, и я делаю все, что в моих силах. Прошу о снисхождении для вас обоих.
– Не пойдет.
– А чушь, которую вы мне тут наплели? Насчет правды, и что перед жюри нужно говорить как на духу? Думаете, подобный бред – пойдет? Думаете, я его поддержу?
– Не знаю, что вы там поддержите. К черту все. Вы говорите за себя, а я – за себя. Я не убивал и на том и буду стоять. Вам понятно?
– Решили сыграть в упрямство? Ладно, получайте сполна. Я вам скажу, что услышат присяжные. Прежде всего – вы с ней спали, так? Затем с Пападакисом происходит несчастный случай, и вы прекрасно проводите время. Ночью – в одной постели, днем – на пляже, а в промежутках держитесь за ручки и любуетесь друг на друга. И вот вас посещает заманчивая мысль. Коль скоро с ним произошел несчастный случай, нужно убедить его оформить страховку, а потом – прикончить. Вы сбегаете и даете ей шанс все уладить. Миссис Попадакис быстренько обработала мужа. Бедняга оформил страховку, очень хорошую: от несчастных случаев, и заболеваний, и всего прочего. А вы тут как тут. Прошло два дня – и Фрэнк Чемберс совершенно случайно сталкивается на улице с Ником Пападакисом, а Ник уговаривает его вернуться на работу. Как раз в то время – надо же! – Кора и Ник Пападакис собрались ехать в Санта Барбару, даже номер в гостинице зарезервировали и все такое прочее, и поэтому, конечно, ничего не остается, как взять Фрэнка Чемберса с собой. Вы поехали, подпоили грека и сами выпили. Пару бутылок сунули в салон – пусть полиция увидит. И отправились по дороге мимо озера, чтобы миссис Пападакис могла полюбоваться пляжем. Ну чем не прекрасная мысль. Время – одиннадцать ночи, а она едет посмотреть домики на пляже!
Только туда вы не доехали. Остановились по дороге. И пока стояли, стукнули грека по голове одной из бутылок. Очень удобная штука, чтобы врезать по башке, – и кому, как не вам, Чемберс, это знать, потому что именно так вы оглушили того охранника в Окленде. Потом вы завели двигатель и, пока ваша сообщница вылезала на подножку, затормозили ручником. На второй передаче это нетрудно. Когда миссис Попадакис выбралась на подножку, настала ее очередь держать руль, а вам – вылезать. Но вы же были немного пьяны, верно? Вы действовали слишком медленно, а она торопилась увести машину с дороги. И вот она спрыгнула, а вы не успели. Думаете, присяжные не поверят? Поверят – потому что я докажу каждый шаг: от поездки на пляж до ручного тормоза. И вам, молодой человек, не видать никакого снисхождения. Вас ждет веревка, и похоронят вас вместе с другими такими же болванами, которым не хватило разума использовать свой шанс на сохранение головы.
– Ничего такого не было. Ну насколько я знаю.
– Что вы пытаетесь сказать? Переводите стрелки на нее?
– Я ни на кого не перевожу стрелки. Оставьте меня в покое. Ничего подобного не было.
– Откуда вам знать? Вы ведь напились в стельку?
– Насколько мне известно, этого не было.
– Хотите сказать, все сделала она одна?
– Я такой чуши не утверждаю. Я сказал только то, что сказал.
– Послушайте, Чемберс, в машине вас было трое: вы, она и грек. Грек, дураку ясно, этого не делал. Если и вы не делали, остается она, разве нет?
– Кто вообще решил, что все случилось не само собой?
– Я. И теперь мы подходим к следующему. Возможно, вы говорите правду. Вы утверждаете, что ни при чем, и допускаю, так и есть. Но если вы не лжете и эта женщина для вас только жена приятеля и не более, тогда вам следует что нибудь предпринять, верно? Вам нужно подать на нее заявление.
– Какое еще заявление?
– Если она убила грека, то хотела убить и вас. Нельзя оставить ее безнаказанной. Вас просто не поймут. Такое спустит только кретин. Она убивает мужа ради страховки, пытается убить и вас, – нужно что нибудь предпринять, так?
– Ну да, если бы она и вправду пыталась. Но я же этого не знаю.
– Если я докажу, вам придется подписать заявление, договорились?
– Конечно. Попробуйте.
– Хорошо, я докажу. Когда машина стояла, вы из нее выходили?
– Нет.
– Вот как? Я думал, вы были совершенно пьяны и ничего не помните. А вы уже второй раз что то припоминаете. Удивляюсь.
– Я просто не помню, чтобы я выходил.
– Выходили. Вот послушайте показания свидетеля: «Машину я плохо разглядел, только заметил женщину за рулем и мужчину в салоне, который смеялся, когда мы проезжали, и другого мужчину; он стоял рядом с машиной, и его тошнило». Значит, на несколько минут вы выходили. Тогда то она и ударила Пападакиса бутылкой. А когда вы сели в машину, то ничего не заметили, поскольку были пьяны. Вы сели на заднее сиденье и тоже вырубились, а миссис Попадакис на второй передаче съехала с обочины, спрыгнула с подножки и пустила машину вниз.
– Ну и где тут доказательство?
– Доказательство имеется. Свидетель Райт утверждает, что когда он подъехал, ваш автомобиль катился вниз, а женщина уже выбежала на дорогу и звала на помощь.
– Значит, успела выскочить.
– Тогда удивительно, что она прихватила сумочку. Чемберс, разве женщина может вести машину и держать в руке сумку? А если она выпрыгивает из машины, то просто не успеет ее прихватить. Нельзя выпрыгнуть из автомобиля, когда он катится вниз. Когда автомобиль перевернулся, ее там не было. Вот вам доказательство, понятно?
– Не знаю.
– Что теперь вы намерены делать? Заявление подпишете или нет?
– Нет.
– Послушайте, Чемберс, автомобиль съехал в овраг не случайно. Спастись мог лишь один из вас, и она явно не планировала, что это будете вы.
– Оставьте меня в покое. Я вообще вас не понимаю.
– Ситуация все та же: вы или она. Если вы ни при чем, лучше подпишите. А не подпишете – мне все станет ясно. Присяжным тоже. И судье. И парню, который будет надевать на вас петлю.
Сэкетт пристально посмотрел на меня, затем вышел и вернулся с каким то типом. Тот сел и заполнил бумагу, Сэкетт передал ее мне.
– Вот здесь, Чемберс.
Я подписал. Руки у меня так вспотели, что помощнику Сэкетта пришлось промокнуть документ.
Глава 10
Когда Сэкетт ушел, вернулся полицейский и намекнул насчет перекинуться в очко. Мы сыграли несколько партий, но я никак не мог сосредоточиться. Видно, играть одной рукой – не по моей части, ну я и бросил.
– А он тебя допек, верно?
– Есть немного.
– Сэкетт упертый, точно. Любого достанет. На вид то прямо проповедник братской любви и милосердия, но сердце у него – камень.
– Верно, камень.
– В этом городке только один человек может его одолеть.
– Да ну?
– Один парень, Кац. Ты про него слыхал.
– Еще бы не слыхал.
– Мой приятель.
– Неплохо иметь такого приятеля.
– А то. Тебе адвоката сейчас не полагается. Пока не предъявят обвинение, ты его требовать не можешь. Тебя имеют право продержать сорок восемь часов и никого к тебе не пускать – инкоммуникадо называется. Но его то я к тебе пропущу, смекаешь? Коли я с ним потолкую, он, может, и согласится заглянуть.
– Хочешь сказать, ты с ним в доле?
– Хочу сказать, мы с ним приятели. Если бы он со мной не делился, было бы не по приятельски, верно? Кац – парень что надо. Только он и может уделать этого Сэкетта.
– Ладно, действуй. И чем быстрей – тем лучше.
– Скоро вернусь.
Коп ненадолго ушел, а когда вернулся – подмигнул. Довольно скоро в дверь постучали, и явился Кац: мелкий типчик лет сорока с черными усиками и потасканным лицом.
Первое что он сделал, как вошел, – достал кисет с «Настоящим даремским курительным табаком» и коричневую бумажку и скрутил себе сигарету. Потом зажег ее, докурил до половины и на том – все. Она болталась у него во рту, а горела или нет, да и сам он спал или нет, я так и не понял. Этот Кац просто развалился в кресле, перекинув одну ногу через подлокотник, – шляпа на затылке, глаза полузакрыты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Предыдущая страницаВернуться к описанию