Божественная комедия

Данте Алигьери

Божественная комедия

#правильные_книги –



http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=22136176&lfrom=166013508
«Данте Алигьери. Божественная комедия»: «Э»; Москва; 2017
ISBN 978 5 699 98195 3
Аннотация

«Божественная комедия» – главное произведение Средневековья, которое не поддалось ни забвению, ни обветшанию. Когда в загробный мир спускается поэт, Ад, Чистилище и Рай перестают быть абстрактностями и наполняются яркими деталями и неординарными явлениями. Смертные грехи, благодетели и великая любовь будут спутниками поэта во время его путешествия. Поэму Данте до сих пор можно читать как самый большой вызов божественному мирозданию. Будет смешно и больно.

Данте Алигьери

Божественная комедия

© ООО «Издательство «Э», 2017

Ад

Песня первая


Поэт рассказывает, что, заблудившись в темном, дремучем лесу и встречая разные препятствия для достижения вершины горы, он настигнут был Вергилием. Последний обещался показать ему муки грешников в Аду и Чистилище и сказал, что потом Беатриче покажет поэту Райскую обитель. Поэт последовал за Вергилием.


1 Когда то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…

4 Нет слов таких, чтоб ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг и ужас тайный длился:

7 Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрел я благодать.

10 Попал я в чащу дикую; нигде там
Я не нашел, объят каким то сном,
Знакомого пути по всем приметам.

13 Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом

16 Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом солнца сверху позлащалась,

19 Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.

22 Как выброшенный на берег в крушенье
В борьбе с волной измученный пловец
Глядит назад, где море в исступленье

25 Ему сулит мучительный конец;
Так точно озирался я пугливо,
Как робкий, утомившийся беглец,

28 Чтоб еще раз на страшный путь тоскливо,
Переводя дыхание, взглянуть:
Доныне умирало все, что живо,

31 Свершая тот непроходимый путь.
Лишившись сил, как труп, в изнеможенье
Я опустился тихо отдохнуть,

34 Но снова, переселив утомленье,
Направил шаг вперед по крутизне,
Все выше, выше каждое мгновенье.

37 Я шел вперед, и вдруг навстречу мне
Явился барс, покрытый пестрой кожей
И с пятнами на выгнутой спине.

40 Я, как врасплох застигнутый прохожий,
Смотрю: с меня он не спускает глаз
С решимостью, на вызов мне похожей,

43 И заграждает путь, на нем ложась,
Так что я думать стал об отступленье.
На небе утро было в этот час.

46 Земля очнулась после пробужденья,
И плыло солнце в небе голубом,
То солнце, что во дни миротворенья

49 Зажглось впервые, встречено кругом
Сияньем звезд, с их ясным, кротким светом…
Ободренный веселым, светлым днем,

52 Румяным и торжественным рассветом,
Я выносил без страха барса гнев,
Но новый ужас ждал меня при этом:

55 Передо мной вдруг очутился лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шел на меня: стоял я, присмирев.

58 Смотрел в глаза так алчно он и твердо,
Что я как лист затрепетал тогда;
Гляжу: за ним видна волчицы морда.

61 Она была до ужаса худа:
Ненасытимой жадностью, казалось,
Волчица подавляема всегда.

64 Уже не раз перед людьми являлась
Она, как гибель их… В меня она
Чудовищными взглядами впивалась,

67 И стала вновь отчаянья полна
Моя душа. Исчезла та отвага,
Которая вести была должна

70 Меня на верх горы. Как жадный скряга
Рыдает, потерявши капитал,
В котором видел счастье, жизни благо,

73 Так перед диким зверем я рыдал,
Путь пройденный теряя шаг за шагом,
И снова вниз по крутизне сбегал

76 К тем безднам и зияющим оврагам,
Где блеска солнца видеть уж нельзя
И ночь темна под вечным, черным флагом.

79 С стремнины на стремнину вниз скользя,
Я человека встретил той порою.
Безмолвие собой изобразя,

82 Он словно так был приучен судьбою
К молчанию, что голос потерял,
Увидя незнакомца пред собою.

85 В пустыне мертвой громко я воззвал:
«Кто б ни был ты – живой иль привиденье,
Спаси меня!» И призрак отвечал:

88 «Когда то был живое я творенье;
Теперь перед тобой стоит мертвец.
Я в Мантуе рожден в одном селенье;

91 В Ломбардии жил прежде мой отец.
Жизнь начал я при Юлии и в Риме
В век Августа жил долго, наконец,

94 Когда богами ложными своими
Считали люди идолов. Тогда
Я был поэт, писал стихи, и ими

97 Энея воспевал и те года,
Когда распались стены Илиона…
А ты зачем стремишься вниз сюда,

100 В обитель скорби, скрежета и стона?
Зачем с пути к жилищу вечных благ
Под благодатным блеском небосклона

103 Стремишься к тьме неудержимо так?
Иди вперед и не щади усилий!»
И, покраснев, ему я сделал знак

106 И вопросил: «Ужели ты Вергилий,
Поэтов всех величие и свет?
Пусть о моем восторге и о силе

109 Моей любви к тебе, святой поэт,
Расскажет слабый труд мой и творенья
И то, что изучал я много лет

112 Великие твои произведенья{1}.
Смотри: я перед зверем трепещу,
Все жилы напряглись. Ищу спасенья,

115 Певец, твоей я помощи ищу».
«Ты должен поискать пути иного,
И этот путь я указать хочу».

118 Услышал я из уст поэта слово:
«Знай, страшный зверь чудовище давно
Путь этот заграждает всем сурово

121 И губит, и терзает всех равно.
Чудовище так жадно и жестоко,
Что вечно не насытится оно

124 И жертвы рвет в одно мгновенье ока.
К нему на смерть несчетное число
Творений жалких сходит издалёка, –

127 И долго будет жить такое зло,
Пока Пес Ловчий{2} с зверем не сразится,
Чтобы вредить уж больше не могло

130 Чудовище. Пес Ловчий возгордится
Не жалким властолюбием, но в нем
И мудрость, и величье отразится,

133 И родиной его мы назовем
Страну от Фельтро и до Фельтро{3}. Силы
Италии он посвятит; мы ждем,

136 Что с ним опять воспрянет из могилы
Италия, где прежде кровь лилась,
Кровь девственной, воинственной Камиллы,

139 Где Турн и Низ нашли свой смертный час{4}.
Преследовать от града и до града
Волчицу эту будет он не раз,

142 Пока ее не свергнет в кратер Ада,
Была откуда изгнана она
Лишь завистью… Спасти тебя мне надо

145 От этих мест, где гибель так верна;
Иди за мной, – тебе не будет худо,
Я выведу – на то мне власть дана –

148 Тебя чрез область вечности отсюда,
Чрез область, где услышишь ты во мгле
Стенания и вопли, где, как чуда,

151 Видения умерших на земле
Вторичной смерти ждут и не дождутся{5}
И от мольбы бросаются к хуле.

154 Потом перед тобою пронесутся
Ликующие призраки в огне,
В надежде, что пред ними распахнутся,

157 Быть может, двери в райской стороне
И их грехи искупятся страданьем.
Но если обратишься ты ко мне

160 С желанием в Раю быть – тем желаньем
Давно уже полна душа моя –
То есть душа другая: по деяньям

163 Она меня достойнее, и я
Ей передам тебя у райской двери
И удалюсь, печаль свою тая.

166 Я был рожден в иной и темной вере,
К прозрению не приведен никем,
И места нет теперь мне в райской сфере,

169 И я пути не укажу в эдем.
Кому подвластны солнце, звезды эти,
Кто царствует в веках над миром всем,

172 Того обитель – Рай… На этом свете
Блаженны все, им взысканные!» Стал
Тогда искать опоры я в поэте:

175 «Спаси меня, поэт! – я умолял. –
Спаси меня от бедствий ты ужасных
И в область смерти выведи, чтоб знал

178 Я скорбь теней томящихся, несчастных,
И приведи к священным тем вратам,
Где Петр Святой обитель душ прекрасных

181 Век стережет. Я быть желаю там».
Мой проводник вперед шаги направил,
И следовал я по его пятам.


Песня вторая


Во второй песне поэт, после обычного вступления, начинает сомневаться в своих силах для предстоящего пути и думает, что не в состоянии будет сойти в Ад вместе с Вергилием. Ободренный Вергилием, он решается наконец следовать за ним как за своим наставником и путеводителем.


1 День потухал. На землю сумрак лег,
Людей труда к покою призывая.
Лишь я один покойным быть не мог,

4 Путь трудный, утомительный свершая.
Все то, что предстояло мне вперед –
Страдания и обаянье Рая, –

7 То в памяти навеки не умрет…
О, музы, о святое вдохновенье!
Теперь вы мой единственный оплот!

10 Запомни, память, каждое явленье,
Которое заметил только взгляд!
«Скажи, поэт! – воскликнул я в волненье. –

13 Мой путь тяжел, в пути препятствий ряд…
По силам ли мне подвиг предстоящий?
Ты описал, как раз спускался в Ад

16 Герой Эней{6}, тогда еще носящий
Людскую плоть, и вышел невредим:
Сам вечный Бог, на свете зло разящий,

19 Всегда стоял защитником над ним
И чтил родоначальника в нем Рима;
И знаем мы – на этот славный Рим

22 Сошло благословение незримо…
Святынею, источником добра
Да будет град, где власть неутомима

25 Наместников святителя Петра!..
Спустился в Ад Эней, тобой воспетый,
В нем не нашедший смертного одра,

28 Но знаньем и прозрением согретый,
Величье пап из Ада вынес он.
Позднее же с земли печальной этой

31 Сам Павел был на Небо вознесен,
Где стал опорой нашего спасенья.
Но я – тяжелым подвигом смущен,

34 Я трепещу за дерзкие стремленья.
Я не апостол Павел, не Эней, –
Избрать их путь кто дал мне позволенье?

37 Вот почему являться в мир теней
Боюсь с тобой. Уж не безумен я ли?
Но ты меня мудрее и сильней:

40 Покорствую тебе в моей печали».
Как человек, лишенный воли вдруг,
В котором мысли новые сменяли

43 Ряд прошлых дум и помыслов и мук,
Так точно я в пути стал колебаться
И озирался с трепетом вокруг,

46 И быстро стала робостью сменяться
Моя решимость. Призрак мне сказал:
«Ты начал низкой трусостью слушаться.

49 Подобный страх нередко отвращал
От славных дел. Так тени зверь боится.
Но я рассею страх твой. Я блуждал

52 Средь призраков, и ждал, когда решится
Над участью моею приговор,
Вдруг слышу, – я не мог не удивиться, –

55 Святая Дева в тихий разговор
Со мной вступила. Счастья не скрывая,
Я Деве покорился с этих пор.

58 Как звезды неба нежили, сверкая,
Ее глаза и голос так звучал,
Как пенье херувимов в царстве Рая:

61 «О, ты поэт, чей гений засиял
И будет жить до разрушенья света,
Иди! На крутизне пустынных скал

64 Мой друг ждет и опоры, и совета,
Препятствиями страшными смущен.
Иль для него погибло все? Ответа

67 Я буду ждать: он будет ли спасен?
Иди к нему и силой строгой речи
Да будет от беды избавлен он.

70 Мне имя – Беатриче; издалече
Явилась я. Меня любовь вела,
Моя любовь с тобой искала встречи:

73 Я помощи твоей с мольбой ждала.
В обитель Бога скоро я предстану
И там, где гибнет всякая хула,

76 Тебя я славословить громко стану…»
И Беатриче смолкла. Я сказал:
«Клянусь, тебе служить я не устану!

79 Ты святости высокой идеал,
Ты образ добродетели чудесной!
Все радости земли, что Бог нам дал,

82 Доводишь ты до радости Небесной!
Тебе легко повиноваться мне…
И если бы, о призрак бестелесный,

85 Твою я волю выполнил вполне,
То все бы постоянно мне казалось,
Что действовал я вяло, как во сне,

88 Что дело слишком медленно свершалось.
Твои желанья мог я оценить,
Но отвечай: как ты не побоялась

91 В жилище преисподнее сходить
Из той святой обители надзвездной,
Которую не можешь ты забыть?..»

94 «Без страха я скольжу над этой бездной, –
Сказала Беатриче, – и, поэт,
Могу тебе совет я дать полезный:

97 Поверь – когда злых помыслов в нас нет,
Нам ничего не следует бояться.
Зло ближнему – вот где источник бед,

100 И только зла нам нужно всем пугаться.
Благое Небо крепость мне дает,
Чтоб не могла страданьем я терзаться

103 И даже пламя ног моих не жжет.
Там в Небесах есть Дева Всеблагая{7},
И ей то, Всеблагой, стал жалок тот,

106 Кого спасти ты должен, сберегая.
И к Лючии{8} пришла с мольбой она:
«Спеши помочь тому ты, дорогая,

109 Которому рука твоя нужна».
И Лючия то место посетила,
Любви и сострадания полна,

112 Где я с Рахилью старой говорила,
И молвила: «Настал ужасный миг!
Что, Беатриче, ты не поспешила

115 Спасти того, кто в мире стал велик,
Любив тебя? Иль ты не слышишь, что ли,
Знакомый вопль и о спасенье крик?

118 Не видишь, как жилец земной юдоли
В борьбе со смертью грозной изнемог,
Которая страшна в безумной воле,

121 Как океана бешеный поток…»
Никто быстрей не мчался для добычи,
Никто от бед бежать скорей не мог,

124 Как бросилась сюда я, Беатриче,
Покинувши приют святых теней,
И одного тебя на помощь клича.

127 Ты даром слова в мире всех сильней,
И я в твоих словах ищу опоры…»
Тогда на мне безмолвно, без речей,

130 Она в слезах остановила взоры,
И я к тебе на помощь поспешил
Не медля, – мне страшны ее укоры;

133 Волчицу я к тебе не допустил
И на гору открыл тебе дорогу…
Что ж медлишь ты? Иль в сердце не смирил

136 Ты робости напрасную тревогу?
Когда три девы в вечных Небесах
За жизнь твою мольбы возносят к Богу,

139 Когда во мне, во всех моих словах
Находишь ты привет и поощренье,
Ужель в тебе не утихает страх?»

142 Как от холодных ветров дуновенья,
От стужи наклоняются цветы
И утром вновь встают в одно мгновенье

145 Под блеском солнца, полны красоты,
Так точно я от страха вдруг очнулся,
Воскликнув: «Будь благословенна ты,

148 В чьем состраданье я не обманулся,
Ты, бодрость заронившая мне в грудь,
Когда мой стан от ужаса согнулся…

151 И ты, поэт, благословенным будь,
Исполнив повеленье Девы Рая.
С тобой готов начать я смело путь,

154 Желаньем трудных подвигов сгорая.
С тобой мне не страшна пучина зол…
Веди ж меня, путей не разбирая…»

157 Так я сказал и за певцом пошел.


Песня третья


Данте, следуя за Вергилием, достигает дверей Ада, куда оба входят, прочитавши у входа страшные слова. Вергилий, указывая поэту на мучения, которые заслужили трусы, ведет его далее. Они приходят к реке, называемой Ахерон, у которой находят Харона, перевозящего души на другой берег. Когда Данте переехал чрез Ахерон, то он заснул на берегу этой реки.


1 «За мной – мир слез, страданий и мучений,
За мною – скорбь без грани, без конца,
За мной – мир падших душ и привидений.

4 Я – правосудье высшего Творца,
Могущества и мудрости созданье,
Творение Небесного Отца,

7 Воздвигнутое раньше мирозданья.
Передо мной – прошел столетий след,
Удел мой – вечность, вечность наказанья,

10 За мной ни для кого надежды нет!»
Над входом в Тартар надпись та чернела.
Я страшные слова прочел. «Поэт,

13 Смысл этих слов, – воскликнул я несмело, –
Наводит страх!» Вергилий угадал,
Что сердце у меня оледенело.

16 «Здесь места страху нет, – он отвечал. –
Мы подошли к обители печали
Тех падших душ, – Вергилий продолжал, –

19 Что на земле безумцами блуждали»{9}.
И мне с улыбкой руку сжал певец;
Я стал бодрей, и вот мы увидали

22 Обитель вечной тайны, наконец,
Где в безрассветном мраке раздавались
Вопль и стенанья из конца в конец;

25 Повсюду стоны, где мы ни являлись,
И я заплакал, выдержать не мог…
Мы ближе, – вопли грешников сливались

28 В смесь разных языков, в один поток.
Хулы, проклятья, бешенства визжанье,
Ужасные движенья рук и ног, –

31 Все в гул сливалось в общем завыванье.
Так ураган крутит степей пески.
Ревет и губит все, без состраданья.

34 В неведенье, исполненный тоски,
Воскликнул я невольно: «О, учитель!
Уже ль грехи теней так велики,

37 Теней, попавших в страшную обитель?
И кто они?» «Ничтожество – они
В толпе людей, – сказал путеводитель. –

40 При жизни на земле в иные дни
Жалчайшими их тварями считали.
Им на земле, – кругом себя взгляни, –

43 Хулы иль похвалы не воздавали;
Теперь – они вступили в сонм духов,
Которые Творцу не изменяли,

46 Но грех давил их тяжестью оков
И не было в них веры в Провиденье.
Великий Бог их свергнул с облаков,

49 Чтоб Небеса не знали оскверненья,
И даже Ад впустить их не хотел:
В Аду гнушалось даже преступленье

52 Ничтожеством и мерзостью их дел».
«Какие же назначены им муки?
Какой у них, наставник мой, удел?

55 Пронзительны их страшных воплей звуки…»
И отвечал Вергилий: «Лишены
Они надежды; скованы их руки.

58 В их настоящем скорби так сильны,
Что худшей доле, большему мученью
Они всегда завидовать должны.

61 Мир их забыл – и нет конца забвенью:
Их не щадят, но также не казнят,
Приговоривши к вечному презренью.

64 Но прочь от них и брось вперед свой взгляд,
Иди теперь за мной неутомимо».
Я сделал шаг, но отступил назад:

67 Передо мной промчалось знамя мимо,
Так быстро, словно вихорь уносил
Его вперед, вперед неудержимо.

70 За ним летели призраки могил
Несчетной вереницей: страшно было,
Что столько жизней в мире, столько сил

73 Смерть в призраки немые обратила.
Один из них мне словно был знаком:
Известный образ память сохранила.

76 Смотрю: да, это точно он, о ком
Народ с презреньем часто отзывался,
Кто, покривя душой и языком,

79 Высоким отреченьем запятнался{10}.
Тут понял я, что этот сонм теней
Собраньем душ отверженных являлся,

82 Презренных для врагов и для друзей.
Их жизнь была не жизнь, а прозябанье,
И здесь теперь, при наготе своей,

85 Достались эти жалкие созданья
На жертву насекомых – мух и ос –
И терпят беспрерывные терзанья.

88 По лицам их, мешаясь с током слез,
Струилась кровь и к их ногам стекала,
Где множество червей в крови вилось,

91 И эту кровь мгновенно пожирало.
От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло

94 На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?

97 Их вижу я едва при тусклом свете».
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, –
Когда, – я побледнел при том ответе, –

100 Откроется пред нами Ахерон».
Мы дальше шли, и я хранил молчанье,
Пока не увидал со всех сторон

103 Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! –

106 Он закричал Вергилию и мне. –
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.

109 Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.

112 А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,

115 Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, –
И переправит к берегу другому

118 Тебя челн легкий…» «Знай же ты, Харон, –
Ему сказал мой спутник хладнокровный, –
Что ты напрасным гневом возмущен:

121 Тот, воля чья, закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,

124 И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,

127 Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,

130 Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать

133 И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:

136 Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.

139 Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,

142 Так тени на пути в глубокий Ад
На зов гребца в ладью его бросались,
Теснилися и помещались в ряд.

145 Едва они через поток помчались,
Как к перевозу страшному опять
Уже другие призраки сбегались.

148 «Мой сын, – сказал поэт, – ты должен знать,
Что души осужденных прилетают
Отвсюду к Ахерону. Разгадать

151 Они свое грядущее желают,
Спеша переплывать через поток,
И вечно их желанья пожирают

154 Узнать ту казнь, что ждет их за порок.
Еще никто с душой неразвращенной
Здесь чрез реку переплывать не мог;

157 Вот почему отверг Харон бессонный
Тебя, мой сын, и гневом запылал,
Твоим явленьем сильно раздраженный».

160 Поэт умолк, и вдруг я услыхал
Ужасный грохот, – почва задрожала…
Холодный пот на теле выступал.

163 Над головою буря застонала,
И полосой кровавой в Небесах
Извилистая молния сверкала…

166 Меня сковал какой то новый страх,
И я в одну минуту чувств лишился,
Не в силах удержаться на ногах,

169 И, как во сне, на землю опустился.


Песня четвертая


Поэт вслед за Вергилием спускается в первый круг Ада, где в особой светлой обители находит призраки знаменитых людей древности, которые приветствуют их и продолжают с ними путь. Ряд других знаменитых мужей. Вергилий ведет поэта дальше в Царство мрака.


1 Раскатом грома был я пробужден
И от его ударов содрогнулся.
Развеялся тяжелый, смутный сон;

4 Раскрыв глаза, кругом я оглянулся,
Желая знать, где я, куда попал,
И над зиявшей бездною нагнулся:

7 Из бездны гул стенаний долетал
До нашего внимательного слуха, –
Внизу под нами вечный стон стоял,

10 То грозен был, то замирал он глухо,
Была темна той бездны глубина,
И если вопль мог долетать до уха,

13 То глаз не мог увидеть бездны дна,
Хоть напрягал усиленно я зренье.
«Пусть эта пропасть вечная мрачна, –

16 Сказал поэт и побледнел в мгновенье, –
Мы в этот мрачный мир теперь сойдем;
За мною смело следуй без смущенья».

19 В лице переменился он. О том
Заметил я: «Уж если ты бледнеешь,
В моих сомненьях ставши мне щитом,

22 Могу ль быть смел, когда ты сам робеешь?»
Он отвечал: «В лице, в моих глазах
Всех чувств моих читать ты не умеешь.

25 Я чувствую теперь не жалкий страх,
Но ощущаю только состраданье
К судьбе теней, томящихся впотьмах,

28 Под безысходной карой наказанья.
Иди за мной. Наш путь еще далек,
Нам медленность не принесет познанья…»

31 И за собой поэт меня увлек
К ограде первой бездны непроглядной.
Хоть вопль теней к нам долетать не мог,

34 Но самый воздух пропасти той смрадной,
Казалось, словно вздохами стонал:
То было Царство скорби безотрадной,

37 Отчаянья без боли, где блуждал
Сонм призраков – мужчины, жены, дети.
Тогда путеводитель мне сказал:

40 «Что же меня не спросишь ты, кто эти
Несчастные? Ты должен все узнать,
Чем были эти призраки на свете,

43 Пока вперед мы не пошли опять.
Так знай: им неизвестно преступленье,
Но недоступна Неба благодать

46 Лишь потому, что таинством крещенья
Своих грехов омыть им не пришлось, –
Они бродили в вечном заблужденье

49 В те дни, когда в мир не сходил Христос.
Их вера до Небес не воспарила.
Я сам в незнанье их когда то рос:

52 Неведенье одно нас погубило,
И за него мы все осуждены
На вечное желанье за могилой,

55 Надежды, милый сын мой, лишены…»
От этих слов тоска мне сердце сжала:
Страдать все эти призраки должны,

58 Хоть их чело величием блистало.
Кто скажет им, что в будущем их ждет?
И я хотел, во что бы то ни стало,

61 Проникнуть в тайну Неба и вперед
Узнать предел их горького страданья;
И так сказал: «Меня желанье жжет,

64 Поэт. Скажи мне: в Царстве наказанья
Ужель никто доныне не умел
Спасенье заслужить и оправданье

67 За подвиги и славу прежних дел?
Ужель никто спасти их не решался?»
И отвечал учитель: «Мой удел

70 Еще мне нов был здесь, когда спускался
Сюда во мрак Спаситель мира сам
И лаврами победы увенчался.

73 Спасен был им наш праотец Адам,
И Ной, и Моисей – законодатель,
И царь Давид, и старый Авраам,

76 Рахиль, – и многих спас тогда Создатель,
И в горние селенья перенес,
Прощая их, Божественный Каратель.

79 До той поры до мира вечных слез
Ни разу не коснулось искупленье…»
Мы дальше шли. И скоро нам пришлось

82 Переходить пространство. Привиденья,
Как лес густой, являлись впереди,
Неуловимы, точно сновиденья.

85 Оставивши вход в бездну назади,
Мерцавший свет во тьме я вдруг заметил,
И сердце шевельнулося в груди.

88 Я угадал, что в сумраке был светел
Душ избранных особый уголок.
«Учитель мой! Я жду, чтоб ты ответил

91 И назвал тех, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»

94 «Их слава, – отвечал путеводитель, –
Их пережив, живет до поздних дней,
И им за то Небесный Вседержитель

97 Отличье дал в обители теней».
И в тот же миг услышали мы слово:
«Привет певцу! Привет его друзей!

100 В мир призраков он возвратился снова…»
Тут голос стих. Четыре тени шли
Навстречу к нам. Страдания немого,

103 Иль светлой, чистой радости земли,
Иль затаенной на сердце печали –
В их лицах прочитать мы не могли.

106 Тогда слова поэта прозвучали:
«Смотри, с мечом{11} вот выступил вперед
Певец Омир: царем его считали

109 Поэзии. Гораций с ним идет,
А вот Лукан с Овидием. Привета,
Такого же привета, как и тот,

112 Что я сейчас услышал от поэта,
Они достойны все…» И я вошел
В собрание певцов великих света,

115 В ту школу, где над всеми, как орел,
Вознесся царь высоких песнопений…
Кружок теней со мною речь завел,

118 Приветствуя мой восходящий гений;
Вергилий тут не мог улыбки скрыть.
Затем, вслед за приветствием видений,

121 Певцами был я приглашен вступить
В их тесный круг, и был шестым меж ими.
Мы стали меж собою говорить

124 В согласии, как братья. Вместе с ними
Я шел туда, где бледный свет мерцал;
И с спутниками, сердцу дорогими,

127 Величественный замок увидал,
Кругом семью стенами обнесенный;
Поток реки тот замок обвивал.

130 И чрез поток, певцами окруженный,
Я перешел, как через сушу, вдруг;
Чрез семь ворот вступил я, пораженный,

133 На длинный двор, где цвел зеленый луг.
На том лугу иные тени были:
На лицах их – спокойствие без мук

136 И словно думы строгие застыли.
Величием запечатлен их вид;
Они почти совсем не говорили,

139 Но мне казалось – голос их звучит,
Как музыка. С холма смотреть мы стали
Кругом себя, – с холма был нам открыт

142 Весь светлый луг, где призраки блуждали.
На множество прославленных теней
Мне спутники в то время указали

145 Среди поляны. Видел я на ней
Электру{12} вместе с многими тенями:
Вот Гектор, всем известный, вот Эней,

148 Вот Цезарь с ястребиными очами,
С Камиллою{13} Пентесилея{14} вот,
Вот царь Латин{15} с Лавинией пред нами;

151 Вот Брут, а вот Лукреция идет,
Вот призрак одинокий Саладина{16},
Тень Марции{17} и Юлии{18} встает

154 С Корнелией{19}; вот новая картина:
Вкруг мудреца{20} философы сидят,
Ему дивясь и славя воедино;

157 Сидел Платон, с ним рядом и Сократ.
Вот тени Диогена, Демокрита{21};
Вот призраки знакомые стоят

160 Фалеса, Эмпедокла, Гераклита.
Вот и Зенон, и он, Диоскорид{22},
В котором знанья много было скрыто;

163 Анаксагор и геометр Евклид,
Вот призрак Цицерона и Орфея,
Тит Ливия, Сенеки; вот скользит

166 Тень Иппократа с тенью Птолемея;
Вот Галиен, мудрец Аверроэс{23}…
Не в силах передать теперь вполне я

169 Всех предо мной являвшихся чудес
И слов не нахожу для выраженья.
Перед мной круг спутников исчез.

172 Из светлого приюта в то мгновенье
Мой проводник со мной спускаться стал
В зловещий, мрачный мир грехопаденья,

175 Где даже воздух самый трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не западал.

178 И в этот мир с поэтом я спустился.


Песня пятая


Вергилий вводит Данте во второй, меньший круг Ада. Они видят свирепого Миноса, творящего суд и расправу с кающимися душами грешников и распределяющего их по разным отделам Ада. Казнь за преступную любовь. Франческа де Полента. Ее рассказ. Поэт лишается чувств и падает.


1 Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – в круг меньший – мы спускались,
Где жалобней звучали плач и стон

4 И муки бесконечнее казались.
Там злобный Минос с скрежетом зубов
Внимал, как тени, плача, признавались

7 В своих грехах, и, их казнить готов,
Произносил свой суд неотразимый.
Признания их слушая, без слов,

10 Своим хвостом, судья неумолимый,
Всегда спешил обвиться столько крат
Вокруг себя, лишь бешенством томимый,

13 На сколько ступеней пониже в Ад
Им осужденный призрак повергался,
И тем хвостом, свернувшимся в обхват,

16 Род казни их всегда определялся.
Пред Миносом, покаявшись в грехах,
Ряд призраков один другим сменялся

19 И падал в бездну с воплем и в слезах.
Меня увидя, Минос суд ужасный
Остановил с проклятьем на губах:

22 «Зачем ты здесь, скажи, пришлец несчастный?
Здесь мир скорбей и ужаса приют.
Сюда тебе ворота отопрут,

25 Но выйти вон отсюда очень трудно».
«К чему грозишь? – сказал мой проводник. –
Мы не поймем друг друга обоюдно:

28 Тот, кто своим могуществом велик,
Сойти сюда ему дал позволенье.
Впусти ж его и удержи язык».

31 И вопли я услышал в отдаленье,
Когда вступил в тот мрачный, адский круг,
Где раздавались стоны исступленья,

34 Где омертвел, казалось, свет вокруг,
Где, словно вечный ропот океана,
Носился гул неутихавших мук;

37 Где адские порывы урагана,
Бичуя и терзая и кружа,
За тенью тень несли среди тумана,

40 И души падших грешников, дрожа,
Стеня, хулы на Бога изрыгали.
За чувственность казнь эту заслужа,

43 Как я узнал, те души в Ад попали…
Как стаи птиц в холодный день зимы
В бессилии мятутся, так летали,

46 Вперед и взад метались в Царстве тьмы
Страдальческие тени. В их страданье
Надежды нет; должны смутиться мы –

49 Лишенные в грядущем упованья,
Им отдыха в мучениях не знать.
Как в небе журавли в ночном молчанье

52 Начнут, порою, жалобно кричать,
Так тени, в общем плаче надрываясь,
Неслись в Аду, не в силах устоять

55 В круженье вихря знойного. Теряясь,
Про сонм тех душ поэта я спросил,
Их адскому круженью ужасаясь.

58 «Вот первая, – Вергилий говорил, –
Народов многих гордая царица.
Пороком лишь – он ей законом был –

61 Жила сластолюбивая блудница,
Открыто поощрявшая разврат.
Звалась Семирамидой та срамница.

64 Она была, как хроники гласят,
Женою и преемницею Нина,
Владея краем, – край тот был богат,

67 Где властвует Судан теперь. Кручина
Другую тень смущает: то жена –
Самоубийца{24}. Горькая судьбина

70 Ее любви печальна и страшна.
Вот призрак Клеопатры сладострастной…»
Затем Елену видел я: она

73 Являлась на земле звездой несчастной;
За нею шли – великий муж Ахилл,
Погибший от любви своей напрасной,

76 Парис, Тристан{25}… Вергилий повторил
Имен людей прославленных немало,
Которых пыл их страсти погубил.

79 От состраданья к ним изнемогала
Моя душа, и был я поражен,
Когда близ нас собрание предстало

82 Известнейших мужей и славных жен.
И я сказал: «Мне хочется, Вергилий,
Речь повести с четой теней, как сон,

85 Скользящей и несущейся без крылий».
«Пусть ближе налетят они, тогда, –
Сказал поэт, – мы можем без усилий

88 Для той беседы вызвать их сюда,
Любовью, их связавшей, заклиная».
Вот дунул ветр. Как облаков гряда

91 Несется, воли собственной не зная,
Приблизились к нам тени. Оживясь,
Воскликнул я, к себе их призывая:

94 «О, страждущие тени! Если нас
Беседой подарить вы в состоянье,
Поговорите с нами!» Как подчас,

97 При радостном, веселом воркованье
К родимым гнездам голуби летят,
Так при моем невольном восклицанье

100 Чета теней, сквозь общий вихрь и смрад,
Толпу тех душ покинув, где стояла
Несчастная Дидона, – тихо, в ряд,

103 Порхнула к нам. Одна из них сказала:
«Ты, ради нас сошедший в эту тьму,
Ты, чья душа к нам жалость испытала,

106 Хотя преступны все мы, – твоему
Величию не можем не дивиться,
И если бы, в грехах своих, Ему,

109 Творцу миров, мы смели помолиться,
Просили б мы, чтоб мир и благодать
На голову твою могли спуститься

112 За то, что нам ты можешь сострадать.
О, говори – тебя мы слушать станем,
Расспрашивай – мы станем отвечать,

115 Пока в пучину бездны вновь не канем…
Мой край родной – на берегу морском,
Где волны По бегут, подобно ланям,

118 Теряясь в океане голубом.
Любовь, души прекрасная подруга,
В груди Паоло вспыхнула огнем.

121 Он был пленен той красотою юга,
Которая была во мне и вдруг
Исчезла от жестокости супруга.

124 Любовь – призыв души, как сладкий звук,
Откликнулась в душе моей любовью,
Которая не убоялась мук,

127 Не умерла, хоть истекала кровью.
Любовь нас к ранней смерти привела, –
Но казнь – братоубийце! К изголовью

130 Его, так много сделавшего зла,
Должны спуститься адские страданья…»{26}
Умолкла тень. Не поднимал чела

133 Я, слушая ее повествованье,
И долго пересилить не умел
Невольного, глубокого молчанья.

136 «Куда с своей ты думой залетел?» –
Спросил поэт. «О, сколько наслаждений?
И чудных грез им посулил удел,

139 Но вместо них дал вечный гнет мучений!» –
Воскликнул я и тени молвил вновь:
«Франческа, ты несчастней всех видений!

142 Волнует сострадание мне кровь…
Поведай же: когда ты угадала
В себе свою неясную любовь

145 И чувство непонятное узнала?»
Франческа мне дала такой ответ:
«Воспоминания язвят меня, как жало!..

148 Ужасней и сильнее скорби нет –
О днях блаженства вспомнить в дни печали;
О том тебе расскажет твой поэт,

151 С тобой идущий. Если о начале
Моей любви ты хочешь правду знать,
Так слушай же, как мы любовь узнали:

154 Рассказ мой слезы будут дополнять…
Однажды Ланчелота{27} приключенья
Мы с любопытством начали читать,

157 Где он любви испытывал волненья.
Чувств собственных не ведая тогда,
Одни мы оставались в те мгновенья.

160 От книги отрываясь иногда,
Бледнели мы, и чтенье забывалось;
Мы трепетали вместе, но когда

163 Одна страница в книге нам попалась,
Решилась вдруг судьба обоих нас:
Читали мы, как сладко улыбалась

166 Влюбленная красавица в тот час,
Когда любовник пламенный и страстный
Поцеловал в уста ее. Зардясь,

169 Тогда и он, Паоло мой прекрасный,
Трепещущий, прильнул к моим устам.
И книга та, как Галеот{28} опасный,

172 Служила искушеньем сладким нам.
В тот день мы уже больше не читали».
Умолкла тень. Внимая тем словам,

175 Другая тень, не в силах скрыть печали,
Заплакала так горько, что терял
Сознанье я… мне силы изменяли,

178 И я, как труп безжизненный, упал.


Песня шестая


Поэт вслед за своим путеводителем спускается в третий круг Ада, где Вергилий усмиряет адского Цербера. Сластолюбцы и обжоры. Признание призрака Чиакко и его речь о будущей судьбе Флоренции. Грешники, ожидающие дня Страшного суда, и их слабая и смутная надежда на прощение.


1 Когда опять от тяжкого забвенья
Очнулся я, о муках душ скорбя,
Лишившись чувств своих из сожаленья,

4 Я снова увидал вокруг себя
Ряд призраков и новых мук картины.
То был круг третий Ада, где, губя

7 Все встречное, струился дождь на льдины;
Проклятый, страшный дождь, и крупный град,
И грязный снег слетали на вершины

10 Угрюмых скал. Зловоние и смрад…
Там Цербер отвратительно ужасный,
С тройною пастью, лаял, дикий взгляд

13 Бросая вкруг, и с жалобой напрасной
Тонули тени, вспугнутые им.
Цвет грозных глаз его – кроваво красный.

16 Он отличался бешенством своим,
Когтями лап и безобразным чревом.
Неутомимой злобой одержим,

19 Он грешников царапал с адским гневом
И на клочки их кожу разрывал…
О, грешники! Достались муки все вам!

22 Пронзительный их дождик бичевал;
Они, как псы, уныло завывали…
То грудь, то спину призрак укрывал,

25 Где гнойных язв следы не заживали,
То беспрерывно двигался, кружась,
Чтоб хоть движенья муку облегчали.

28 Едва заметил только Цербер нас,
Как у него раскрылась пасть тройная,
Сверкнул огонь его кровавых глаз,

31 И задрожал от злобы он, не зная,
Кто нас привел, как мы сюда зашли.
Тогда рукой горсть праха поднимая,

34 В пасть гадины мой спутник ком земли
Швырнул без слов. Как по добыче вывший
Смолкает жадный пес, когда в пыли

37 Теребит тихо жертву, так, открывший
Тройную пасть, умолкнул Цербер вдруг,
Чудовищные челюсти смеживший.

40 Рев, в трепет повергавший все вокруг,
В минуту стих. Мы дальше подвигались,
Стонали всюду призраки от мук

43 И нашими ногами попирались,
Склонясь к земле от адского дождя.
Все тени распростертыми казались,

46 Когда я шел близ мудрого вождя;
Лишь только тень одна с земли привстала,
За нами очень пристально следя.

49 «О, ты, сошедший в Ад, – она сказала, –
Узнай меня, коль это можешь ты.
Ты был рожден, когда еще не знала

52 Я этих адских мук». «Твои черты, –
Я отвечал, – быть может, изменились
Среди страданий вечной темноты

55 И так под адским ливнем исказились,
Что мне тебя припомнить средства нет.
Кто ты? Иль Небеса так возмутились

58 Твоим грехом, что ты покинул свет
Для этих отвратительных страданий?»
«В том городе, – мне тень дала ответ, –

61 Где много так завистливых созданий,
Я был, как ты, на этот свет рожден.
И жил, не зная тяжких испытаний,

64 Мой грязный грех – обжорство, бог мамон.
Известен я под именем Чиакко{29}
И за порок обжорства осужден

67 Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь, за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:

70 Приговорили к казни этой всех
Отверженных, что вкруг меня теснятся».
И после слов и после жалоб тех

73 Умолкла тень. «Чиакко, удержаться
Нельзя от слез, – я вновь проговорил, –
Твои страданья видя… Может статься,

76 Ты будущность Флоренции открыл:
Скажи, что с этим городом случится?
Иль нет людей там праведных? Иль пыл,

79 Пыл мятежей в нем ввек не прекратится?»
И призрак отвечал мне: «Вновь и вновь
Мятеж за мятежом там разразится,

82 И долго будет литься граждан кровь.
Сперва Лесные{30} сделают восстанье,
С насилием изгнав своих врагов;

85 Продолжится три года ликованье, –
Потом падут Лесные, наконец,
И гордость Черных, после испытанья,

88 Поднимет, ими вызванный, пришлец{31}.
И долго над врагом своим кичиться
Там станет победитель, как боец,

91 Который угнетенья не стыдится.
Два праведника только там живут{32},
Но их народ не знает, не боится.

94 Три страшных искры сердце граждан жгут:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Он замолчал, но я заметил тут:

97 «Тень бедная, прерви свое молчанье
И отвечай, хоть речь тебе тяжка:
Где Фарината? Местопребыванье

100 Где Рустикуччи, Арриго, Моска,
Тегьяйо{33}? В мире добрыми делами
Они известны были. Иль горька

103 В Аду их участь, или Небесами
Дарована теперь им благодать
И мир овладевает их сердцами?

106 Так где ж они? И как мне их узнать?»
Чиакко мне сказал: «Искать их надо
Не в Небесах, – там их не отыскать, –

109 Но ниже, в глубине подземной Ада, –
Ты встретишь их, когда сойдешь туда,
В числе теней: прощенье и пощада

112 Им неизвестны будут никогда.
Прошу тебя: из этих мест унылых,
Когда вернешься к людям ты, тогда

115 Им обо мне напомни… Я не в силах
Вновь говорить. Дождь жжет сильней огня…»
Его глаза, – темно в них, как в могилах, –

118 Перекосились вдруг; он на меня
Взглянул и снова низко опустился
В среду слепцов{34}, чело свое склоня.

121 «Пока, трубя, архангел не явился,
Пока Судья Небесный не сойдет», –
Сказал поэт, – и сильно я смутился:

124 «Казня теней, дождь адский не пройдет.
А в Судный день все тени возвратятся
В свои могилы; быстро в свой черед

127 В свой прежний образ, в плоть преобразятся
И будут ждать последнего Суда».
Вперед мы стали тихо подвигаться

130 По мрачному пространству, и тогда
Смесь грязи и Теней мы увидали;
Про Страшный суд в грядущие года

133 Мы по дороге тихо толковали.
«Учитель! – между прочим я спросил, –
Усилятся ль их муки и печали,

136 Иль ослабеют кары адских сил,
Когда суда последний день настанет?»
«Знай, смертный, – спутник мой проговорил, –

139 Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ближе для него добро и зло.
Хоть эту сволочь адскую не тянет

142 Достичь до совершенства, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, –
Но осеняет грешников чело

145 Надежда, и пощады и прощенья
Все ждут они в день Страшного суда».
Мы шли. Не передам я в песнопенье

148 Всего, что говорили мы тогда.
Но вот у спуска Плутуса{35} нашли мы,
Который был врагом людей всегда:

151 Для Плутуса все люди нестерпимы.


Песня седьмая


Путники спускаются в четвертый круг Ада, где у входа встречают Плутуса. Вергилий его усмиряет, и он падает ниц. Круг, где страдают скупцы и расточители, раскрывается перед путниками. Рассуждение Вергилия о фортуне. Он ведет Данте в другой круг Ада, где тени караются за зверство.


1 «Papé Satán, papé Satán, aleppe!»{36} –
Так грозно адский Плутус зарычал,
Встречая криком нас в своем вертепе.

4 Но мне певец всеведущий сказал:
«Не бойся неожиданной преграды…
Вредить он нам не может… Прочь, шакал!»

7 Он говорил, остановивши взгляды
На демоне: «Молчи и пожирай
Ты сам себя от бешеной досады:

10 Спуститься должен смертный в адский край,
Куда идет по воле Провиденья…
Молчи и злобой внутренней сгорай…»

13 Как мачта корабельная в крушенье,
В морскую бездну с парусом летит,
Повергнута, изломана в мгновенье,

16 Пал Плутус ниц, приняв покорный вид,
А мы все глубже в тартар углублялись,
В вертеп, который грешникам открыт,

19 Которым все пороки поглощались.
О, Боже мой! Могу ль я передать
Ряд новых мук, что предо мной являлись?

22 Ужель за грех так можно пострадать?
Как меж собой сшибаются в смятенье
Харибды волны с ревом, чтоб опять

25 Бежать назад, так в вечном исступленье
Должны сшибаться тени меж собой.
Их много здесь, кричащих в озлобленье.

28 Двойной толпой они вступают в бой
И, тяжести огромные бросая
Друг в друга, поднимают дикий вой,

31 С упреками такими отступая:
«Что бросил ты?» «А ты что не бросал?»
И, двигаясь и вновь в борьбу вступая,

34 Ревут, бегут, как моря грозный шквал,
И снова отступают и мятутся,
И снова бой… Скорбеть о них я стал,

37 Успела жалость в сердце шевельнуться.
«О, кто они? Поведай мне, поэт!
Вон там, левей, – иль мог я обмануться?..

40 Толпа духовных лиц… Сомненья нет:
На них я вижу знаки постриженья».
«Знай, все они, – мудрец мне дал ответ, –

43 Свой разум довели до ослепленья,
И грех их – расточительность. Взгляни
На их толпу, на шумное движенье:

46 Здесь гранью полукруга все они
Отделены от области другого
Греха. Ты угадал – в иные дни

49 Тех призраков, чьи головы сурово
Обнажены, – монахами мир звал.
Здесь можешь встретить папу ты иного,

52 Здесь не один погибший кардинал».
«Но как же между ними, мой учитель,
Знакомых лиц пока я не узнал,

55 Которых грех смутил, как искуситель?»
«Напрасно разглядеть их хочешь ты, –
Мне отвечал тогда путеводитель, –

58 Грехи так исказили их черты,
Что лиц их распознать нам невозможно;
И вечно в этом Царстве темноты

61 Сшибаться будут призраки тревожно,
Пока день воскресенья не придет.
Тогда они восстанут осторожно

64 Из тьмы могил, иные сжавши рот
И с сжатою рукою, а другие
Лишенные волос своих. Как мот,

67 Так и скупец, все блага дорогие,
Все радости земного существа
Теряют навсегда. Грехи такие,

70 Как скупость и безумье мотовства,
Приводят к мукам вечного боренья
Без отдыха, без криков торжества.

73 Так гибельны фортуны искушенья,
Хотя за них людской безумный род,
Не ведая в раздорах пресыщенья,

76 Терзается и много крови льет.
Все золото, и все богатство света
Людей не избавляют от забот

79 И не внесут покой в жилище это,
Где мук неотразим жестокий гнет».
«Но объясни, – я спрашивал поэта, –

82 О, кто она, смущавшая народ,
Богиня, что Фортуною зовется?
Всех благ земных и всех земных щедрот

85 Из рук ее источник вечный льется».
«Безумцы! Ваш рассудок омрачен,
Вам в заблужденье правда не дается», –

88 Сказал мудрец и продолжал так он:
«Так слушай же ты истинное слово:
Мир видимый едва был сотворен,

91 Как власть уж для него была готова,
Чтоб в мире свет равно распределять,
И эта власть, как сам закон, сурова.

94 Над благами земными наблюдать
Другая власть поставлена; власть эту
Фортуною привыкли люди звать;

97 Богатства и сокровища по свету
Дарит и отнимает вкруг она,
Переходя от холода к привету,

100 Любя то те, то эти племена
Иль возвышать, иль в грязь топтать бесстрастно.
Фортуны той над миром власть сильна,

103 Сопротивляться стали б ей напрасно.
Вот почему, порой, иной народ
В падении страдает ежечасно,

106 Другой же процветает и живет
В довольстве, не смущаемый бедами:
Фортуна всех незримо стережет,

109 Как лютый змей, сокрытый под цветами.
Ей ум людской – пути не преградит,
И, властвуя над нашими умами,

112 Она провидит все, она царит
В пределах власти, данной ей. Преграды
Ни в чем ей нет. Вперед она спешит,

115 Как будто ждет там, впереди – награды.
Вот вечная фортуна какова.
Ее хулить нередко люди рады,

118 Ей вслед бросая гневные слова,
Хоть к ней питать должны благоговенье.
Она же под лучами Божества,

121 Не замечая общего хуленья,
Живет среди созданий неземных,
Рожденных в первый день миротворенья,

124 Блаженствует средь радостей иных,
И катит шар свой… Далее иди же
К другим теням, чтоб видеть муки их,

127 Которые ужаснее, чем ближе.
Все звезды, освещавшие восток,
Склоняются на западе все ниже.

130 Иди скорей! Нам дан недолгий срок».
И мы границу круга миновали;
Пред нами встал кипящийся поток.

133 Бесцветные и мутные бежали
Потока волны; далее ручьем
Они в болоте гнусном пропадали;

135 Болото это Стиксом мы зовем.
И по пути неровному к нему то
Мы подошли. Бросая взгляд кругом,

139 Увидел я, – ужасная минута! –
Толпы нагих и бешеных теней,
В зловонии болота вывших люто.

142 Они кусались с яростью зверей,
В клочки одна другую разрывали
Зубами и при помощи когтей.

145 «Они за зверский нрав свой пострадали, –
Сказал певец. – В воде и над водой,
Куда бы взгляды мы ни обращали,

148 Они томятся вечною чредой».
И в тине голоса их раздавались:
«На свете, в блеске жизни молодой,

151 Мы преступленьем только упивались;
От копоти душа у нас черна,
И за порок в болота мы попались».

154 Их жалоба была едва слышна,
Немел язык в их огненной гортани…
Дорогой, что была едва видна,

157 По берегу скользили мы в тумане,
Большую часть болота обошли
И, наконец, в виду зловещей грани,

160 К подножью страшной башни подошли…


Песня восьмая


Пятый круг Ада. Флегиас перевозит чрез болото Стикса Вергилия и Данте. Отвратительные мучения Филиппа Ардженти. Путники приближаются к адскому укреплению Дитэ, где адская стража демонов преграждает им вход в проклятый город.


1 Когда к стенам мы башни приближались,
То видели еще издалека,
Что на ее вершине загорались,

4 Как звездочки средь тьмы, два огонька,
И, по условью точно, засверкали
Такие же два яркие значка

7 На дальней башне. Путь мы продолжали.
И я сказал: «В всеведенье глубок,
Как море, ты. Зачем же запылали

10 Те огоньки? Скажи, кто их зажег?
Что означают огненные знаки?»
Поэт ответил: «Если бы ты мог

13 Поверхность вод распознавать во мраке,
То знал бы сам, что впереди нас ждет…»
Неуловимы молнии зигзаги,

16 Неуловим и быстр стрелы полет,
Но тот челнок, что нам навстречу мчался,
Скользя под испареньями болот,

19 Быстрей стрелы и молнии казался.
Один гребец сидел в нем и кричал:
«Преступный дух! Ты наконец попался!

22 Ты уже здесь!» Мой спутник отвечал:
«О, Флегиас{37}! Ты сердишься напрасно!
Язык твоих угроз бессилен стал:

25 Пока ты можешь только безопасно
Перевезти через болото нас».
Как человек, которому ужасно

28 Скрывать бессильный гнев, так Флегиас
Умолкнут вдруг. Учитель в челн спустился,
Я вслед за ним, и челн на этот раз

31 Гораздо глубже в волны погрузился.
Когда по темной, мертвой глубине
Летели мы, вдруг грешник появился,

34 Весь тиною покрыт, и молвил мне:
«Скажи, кто ты? Зачем ты раньше срока
Блуждаешь в этой адской тишине?»

37 Я отвечал: «То время недалёко,
Когда могу отсюда я уйти.
Но кто ты сам, скажи мне, так жестоко

40 Истерзанный? Кто ты?» «В своем пути
На вечный, вечный плач осуждена я», –
Сказала тень. «Лети же ты, лети,

43 Проклятый дух, спокойствия не зная!
Рыдания и скорби – твой удел.
Твое лицо в грязи распознавая,

46 Тебя теперь припомнить я успел», –
Ответил я… Тут грешник обе руки
Простер к челну, как будто бы хотел

49 В нем отдохнуть от нестерпимой муки,
Но спутник мой столкнул его назад:
«Иди ты прочь, туда, где слышны звуки

52 Проклятий псов, как ты, попавших в Ад».
Затем поэт, меня обняв, как брата,
Поцеловал и молвил: «О, стократ

55 Блаженна мать, носившая когда то
Тебя во чреве! Чистая душа,
Себя ты уберег среди разврата.

58 Знай: эта тень{38}, всю жизнь свою греша,
Всех презирала в собственной гордыне,
Лишь злобой постоянною дыша.

61 Беснуется и здесь она доныне.
И много гордых некогда владык
В зловонье этой мерзостной пустыни,

64 Здесь пресмыкаться будут каждый миг,
Как свиньи, в мире общее презренье
Оставив за собою. Их постиг

67 Стыд и позор». «Могу ль без затрудненья,
Учитель, – я сказал, – теперь взглянуть,
Как будет это жалкое творенье

70 В грязи и тине медленно тонуть?..»
И мне ответил мудрый мой учитель:
«Еще в ладье мы не окончим путь,

73 Увидишь ты, как флорентийский житель
Казним в Аду…» И видел я вблизи,
Как грешника карает Вечный Мститель.

76 Его давили призраки в грязи;
«Филипп Ардженти! – все они кричали. –
Вот он! Сюда! Дави его, рази!»

79 И призрак флорентинца окружали,
А он с себя зубами тело рвал…
За эту казнь, не чувствуя печали,

82 Я Небеса тогда благословлял.
Тут мы его оставили… Стенанья
Вдруг поразили слух мой, и сказал

85 Вергилий мне: «Ты обрати вниманье
На этот город: Дис{39} его зовут.
Преступники в нем терпят наказанья,

88 В Аду их духи мрака стерегут».
«Учитель, – я воскликнул, – на поляне,
Мне кажется, я вижу, как встают

91 В багровом, в ярко огненном тумане
Вершины башен». «Да, – сказал поэт, –
Горит огонь в них вечный, – знай заране,

94 Что он стенам дает багровый цвет.
Печальный град был рвами опоясан,
Где челн наш оставлял чуть видный след;

97 Ряд стен был из железа, и для нас он
Казался неприступным. Наконец
Мы к берегу пристали. В этот час он

100 Пустыней был. Тут закричал гребец:
«Здесь вход. Идите!» И над воротáми
Увидел я, бледнея, как мертвец,

103 Сонм демонов в тьму бездны Небесами
Низвергнутый. Их крик достиг до нас:
«Кто в Царстве мертвых бродит между нами?

106 Для вас еще не пробил смертный час!..»
Мой спутник подал знак им, что желает
Им молвить слово втайне, и, смутясь,

109 Они смирили гнев свой. Восклицает
Один из них: «Лишь ты к нам подойди,
А смертный, что с тобой в наш Ад вступает,

112 Пускай уйдет и путь свой назади
Переследит без страха, если может,
Тебя оставив здесь!..» В моей груди

115 Проснулся ужас: кто теперь поможет
Мне выбраться когда нибудь назад?
Кто мне в пути преграды уничтожит?

118 «Наставник мой! Семь раз, спускаясь в Ад,
Избавил от опасности меня ты
И бодро вел сквозь этот адский смрад.

121 Не оставляй меня ты в тьме проклятой! –
В отчаянии так я восклицал. –
И если впереди нас ждут утраты

124 И путь в Аду нам недоступным стал,
То поскорей вернемся мы обратно».
Но мой путеводитель отвечал:

127 «Не бойся, говорю неоднократно,
Никто дороги нам не заградит:
Над нами Тот, чья сила необъятна.

130 Здесь жди меня; пусть страх не шевелит
Твоей души; тебя я не покину
В кромешной тьме. Прими спокойный вид».

133 Так нежно говорил он, словно сыну,
И удалился. В страхе и смущен
Остался я и ужаса причину

136 Напрасно позабыть хотел. Но он,
Учитель мой, недолго был с бесами.
Что говорил он с ними – посвящен

139 Я в это не был, только перед нами
Метаться стали демоны, закрыв
Ворота башни. Тихими шагами

142 Поэт вернулся, голову склонив.
В его лице заметил я смущенье;
Вздохнул он, тихо слово проронив:

145 «Кто вход мне преграждает?» В заключенье
Он мне сказал одно: «Да не смутит
Тебя мое невольное волненье.

148 Пусть нам сонм этих демонов грозит,
Но все ж они должны мне покориться.
Высокомерье их – не ново. Стыд

151 Их пораженья должен совершиться,
Как некогда, у первых адских врат,
Где думали преградою явиться

154 Те демоны; но вход в подземный Ад
Остался без затворов{40}. Там, у входа,
Заметил надпись страшную твой взгляд.

157 Но знай, мой сын: в глубь этого прохода
Спускается один сюда с высот
Защитник человеческого рода,

160 Сюда грядет могучий ангел тот,
Перед которым бесы содрогнутся
И двери недоступных нам ворот

163 Покорно перед нами распахнутся».


Песня девятая


Три адские фурии грозят, что они обратят в камни обоих странников. Сошествие ангела, который прикосновением своего жезла отворяет врата неприступного города. Демоны разбегаются. Шестой круг Ада, где находятся язычники.


1 Мое лицо в минуту бледно стало,
Когда певец приблизился ко мне,
Но вдруг его смущение пропало, –

4 Он скрыл его в сердечной глубине;
Прислушиваясь, он остановился:
Мрак был так густ в той адской стороне,

7 Что зоркий взгляд, куда б ни обратился,
Не мог проникнуть тьмы. «Мы победим!
Мы победим, лишь он бы к нам явился. –

10 Сказал мудрец. – Приди же, херувим!»
Я понимал, что странными словами
Меня он успокаивал; томим,

13 Однако, страхом, этими речами
От робости я не избавлен был
И вопросил, чуть шевеля губами:

16 «В глубь этой бездны кто нибудь сходил
От самой первой той ограды Ада,
Где нет надежды?» Так я говорил,

19 И отвечал учитель: «Правду надо
Тебе сказать: еще никто почти
Не достигал до пламенного града,

22 Не шел сюда по нашему пути.
Но некогда в ту бездну я спускался,
Куда меня заставила сойти

25 Жестокая Эрикта{41}. Покорялся
Ей дух людей умерших и порой
В земное тело снова облекался.

28 Лежал недолго сам я под землей,
Лишась души, когда мне повелела
Сама Эрикта, жезл поднявши свой,

31 Спуститься в адский круг той бездны смело,
Чтобы одну из падших душ спасти.
Круг этот глубже всех; отяготела

34 Ночь вечная над ним, но ты идти
Со мной без страха должен. Вот болото
Зловонное пред нами на пути,

37 Весь город охватившее: в него то
Без боя невозможно нам шагнуть».
Еще он говорить мне начал что то,

40 Но головы не мог отвернуть
От башни, мрачным светом озаренной.
Трех фурий я увидел: фурий грудь

43 Сочилась кровью; стан их обнаженный
Был гидрами зелеными обвит;
До плеч с их головы окровавленной

46 Спадали змеи. Фурий этих вид
Напоминал вид женщин. Были это
«Царицы плача»{42} спутницы. «Горит

49 Их взгляд огнем (так слушал мудреца я);
Эриннами их гнусными зовут.
Вон та, что среди их стоит, рыдая, –

52 Алекто; с ней Мегера рядом тут,
А третья по прозванью Тизифона…»
Поэт умолк. Ужасных тех минут

55 Мне не забыть. Они слились в три стона
И грудь свою ногтями стали рвать.
Я трепетал. «Сюда, сюда, Горгона{43}! –

58 Так начали те Фурии кричать. –
Мы в камень превратим его! Не мы ли,
Когда Тезей нас вздумал испугать,

61 Ему за нападенье отомстили{44}?»
«Закрой лицо свое и отвернись,
Иначе здесь погиб ты, как в могиле;

64 Лицо Горгоны видеть берегись,
Когда из Ада хочешь возвратиться…»
Так, голову мне наклонивши вниз,

67 Сказал поэт. Боялся положиться
Он на меня, и собственной рукой
Закрыл мои глаза… Кто умудрится

70 Постичь умом – ужасный смысл какой
Таится в этих строчках?.. Гул жестокий
Стоял над мутной, мертвою рекой

73 И повергал невольно в страх глубокий.
Два берега дрожать он заставлял.
Так ураган среди пустынь Востока

76 Под знойным небом часто налетал
На темный лес, все на пути ломая,
И мял цветы и с корнем вырывал

79 Могучий дуб, столб пыли поднимая,
И гнал зверей и мирных пастухов…
Затем поэт, глядеть мне разрешая,

82 Сказал: «Смотри на пену тех валов,
Где гуще водяные испаренья,
Принявшие вид мутных облаков».

85 Как бегают у берега в смятенье
Лягушки, увидавшие ужа,
И, роясь в тине, ищут в ней спасенья,

88 Так легионы призраков, дрожа
От ужаса, вдруг бросились толпами
Бежать, худые члены обнажа,

91 От призрака. Он тихими стопами
Чрез Стикс, как через сушу, проходил;
Он воздух отвевал перед глазами

94 Своей рукой: так зноен воздух был,
И тем движеньем словно утомлялся.
Когда на нем я взгляд остановил,

97 Не знаю почему, я догадался,
Что это ангел Божий шел вперед.
Учителя я тотчас попытался

100 О том спросить таинственно, но тот
Мне подал знак, чтоб молча я склонился.
И ангел шел чрез пену мутных вод;

103 Чело его сияло; он стремился
Ко входу в град. Коснулся он ворот
Своим жезлом, и тихо отворился

106 Пред нами недоступный прежде вход;
И на пороге ставши в это время,
Воскликнул он: «Погибший, жалкий род!

109 Проклятое, низвергнутое племя!
Вы Небесам противитесь опять!
Иль высшей власти тягостное бремя

112 Крамолами вы думаете смять?
К чему вели все ваши возмущенья?
Они могли лишь только умножать,

115 Усиливать в Аду для вас мученья.
Припомните: ваш Цербер – адский зверь
След роковой неравного боренья

118 На шее носит даже и теперь!..»
И, не сказавши более ни слова,
Покинул он открытую им дверь

121 И по волнам назад пустился снова.
Казалось, озабочен сильно был
Он думами значения иного

124 И о судьбе двух странников забыл.
А мы, им успокоены, вступили
В обитель ту, куда он путь открыл,

127 Где духи тьмы уже нам не грозили.
Желая знать про участь тех теней,
Которых в эту крепость заключили,

130 Окрестность осмотрел я, и на ней
Печальные поля глазам открылись,
Поля жестокой муки и скорбей.

133 Как ряд холмов близ Арля{45}, где катились
Спокойней волны Роны, или в том
Местечке возле Полы{46}, где явились

136 Струи Кварнаро резким рубежом
Италии, так точно здесь холмами
Могилы поднимаются кругом;

139 Но вид их был ужаснее. Пред нами
Между гробниц везде огонь пылал,
И каждый гроб, охваченный огнями,

142 С приподнятою крышкою стоял,
Откуда вылетали вопли муки
И голос осужденных вылетал.

145 Тех голосов мучительные звуки
Я слушал и учителя спросил:
«Чьи тени, поднимающие руки,

148 Томятся здесь средь огненных могил?»
«Еретики оттенков всевозможных,
Отступники, – мой спутник говорил, –

151 Лежат в гробницах этих придорожных,
Где пламя беспрестанно может жечь
Безумцев, лжеучителей безбожных.

154 Всем им пришлось под эти склепы лечь,
Где вечно хлещет огненная лава».
Путеводитель мой окончил речь

157 И меж могил повел меня направо.


Песня десятая


Перед Данте и Вергилием встает ряд могил, в которых находятся последователи Эпикура. Путники говорят с призраками Фарината дельи Уберти и Кавальканте де Кавальканти. Первый предсказывает Данте изгнание из Флоренции.


1 Мы шли тропой, которая вилась
Среди могил близ каменной ограды,
И спутника спросил я в этот час:

4 «О, ты, мудрец, ведущий сквозь преграды
Меня из круга в круг, дай мне ответ:
Могу ли я, учитель, бросить взгляды

7 Внутрь тех гробниц, где крышек вовсе нет?
Могу ль узнать, что в них теперь таится?»
«Гробницы те, – ответствовал поэт, –

10 Должны своими крышками закрыться,
Когда сюда их души прилетят,
Чтоб в образе земном опять явиться:

13 Тела погибших душ теперь лежат
В Иосафатовой долине… Вправо –
Эпикурейцев кладбище. Их взгляд

16 На жизнь тебе известен. Величаво
Ученье их провозглашалось вслух,
Что для людей бессмертие – забава,

19 Что с телом умирает вместе дух.
Здесь все твои вопросы разрешатся
И даже те, мой благородный друг,

22 Которые невольно, может статься,
Ты высказать мне прямо не желал».
«Наставник мой, – ответил я, – скрываться

25 Я потому порой предпочитал,
Что сам меня учил ты воздержанью».
«Тосканский гражданин! Ты в град попал,

28 Где пламя предается пожиранью,
Остановись! Я по твоим речам
Признал, их подчиняясь обаянью,

31 Что ты вполне принадлежишь к сынам
Отчизны благородной и прекрасной,
Но для которой вреден был я сам!..

34 Для родины я был звездой несчастной!»
Тот голос из гробницы раздался
Внезапно вдруг. Страх чувствуя ужасный,

37 К учителю назад я подался.
«Не бойся, что с тобою? – начал речь он. –
Из гроба Фарината{47} поднялся,

40 И виден нам от пояса до плеч он».
И повстречал я Фаринаты взгляд.
Хоть жар огня в гробу был бесконечен,

43 Но, словно презирая целый Ад,
Он гордо из гробницы поднимался.
Других гробов минуя целый ряд,

46 С Вергилием к нему я приближался:
«В речах будь краток», – спутник мне шепнул.
Когда я с Фаринатом поравнялся,

49 С надменностью он на меня взглянул
И, помолчав, спросил меня: «Кто были
Твои отцы?» И я не обманул

52 И ничего не скрыл, как предки жили.
Тогда, подняв глаза, он молвил мне:
«Они меня и род мой не любили

55 И враждовали с нами на войне,
За что ссылал их дважды я в изгнанье».
«Да, дважды по чужой они стране

58 Скитались, – отвечал на эту брань я, –
Но дважды возвращались и назад
На родину, чего при всем желанье

61 Не мог исполнить род твой, говорят,
И не сумел на родину вернуться».
В лицо мое пахнул вдруг новый смрад;

64 Другая тень, – не мог не содрогнуться
При этом я, – подняв свое чело,
Явилась сзади гроба, разогнуться

67 Не в состоянье; видным быть могло
Одно лицо той новой, бледной тени:
Казалось мне, что муками свело

70 Поверженного призрака колени.
Глазами вкруг себя он поводил,
И я услышал жалобное пенье.

73 С рыданием тот грешник возопил:
«О, если в Ад путь длинный и ужасный
Тебе твой гений светлый озарил,

76 Зачем же не с тобой мой сын прекрасный?»
«Я собственною властию не мог
Проникнуть в Ад, но этот путь опасный

79 Указывал мне тот, к кому был строг
Твой Гвидо{48}, так его ценивший мало…»
Так я сказал: в короткий этот срок

82 Я уже знал, чья это тень стонала,
И имя несчастливца угадал{49}.
Вдруг тень передо мною быстро встала:

85 «Ценивший мало? – с воплем он сказал. –
Ответь скорее: разве он скончался?
И светлый день из глаз его пропал?»

88 Он ждал, когда ж ответа не дождался,
То в гроб свой опрокинулся назад
И больше из него не поднимался.

91 Меж тем другой безумец, падший в Ад,
Перед которым я остановился,
Стоял все так же смело; даже взгляд

94 Такою же надменностью светился.
Он прерванную речь возобновил:
«На родину мой род не возвратился,

97 И мысль о том страшней всех адских сил
Меня казнит и мучает доныне…
Но знаешь ли, что рок тебе сулил

100 На родине?.. Лик царственной богини,
Богини Ада{50} здесь не заблестит
Полсотни раз, как снова на чужбине

103 Изгнания ты испытаешь стыд…
Но прежде чем в мир светлый возвратиться,
Скажи, за что толпа мой род хулит,

106 Унизить, оскорбить его стремится?»
«С тех самых пор, как Арбии струи
Могли ужасной кровью обагриться,

109 С тех пор во храме подвиги твои
Лишь возбуждают общие проклятья»{51}.
«Не я один повинен в той крови, –

112 Он отвечал, – одно могу сказать я,
Я действовал с другими заодно
И виноват, как все мои собратья.

115 Но там, где было всеми решено
Флоренции прекрасной разрушенье,
Я был один: мной было спасено

118 Величие Флоренции». В смущенье
Я произнес: «Да обретет покой
Твое потомство! Но сомненье

121 Одно ты разреши мне: род людской
Не ведает грядущего прозренье,
Для вас же в нем нет тайны никакой,

124 Хоть в настоящем многие явленья,
Нам ясные, невидимы для вас».
И высказала тень такое мненье:

127 «Лишь видимы для наших слабых глаз
Предметы отдаленные. Так было
Угодно Небесам. Но всякий раз,

130 Когда уже событье наступило,
Прозрение не в силах нам помочь;
Теперь – земная жизнь для нас могила,

133 Где царствует одна глухая ночь.
Мы в настоящем мире постоянно
Неведенья не можем превозмочь.

136 И если перед нами вдруг нежданно
Грядущего запрутся ворота,
Предвиденье умрет в нас… Беспрестанно

139 Мы ждем того». И тень, закрыв уста,
Умолкла вдруг, и я сказал в волненье:
«Пусть истину теперь узнает та

142 Душа, что рядом стонет в исступленье;
Поведай же ты грешнику скорей,
Что сын его не умер. Лишь в сомненье

145 Не кончил прежде речи я своей,
Когда меня он спрашивал…» Тогда то –
Позвал меня учитель от теней,

147 Но, торопясь, спросил я Фарината,
Кто с ним еще в гробницу заключен?
«О, многих здесь постигла та ж утрата, –

150 Не двигаясь в гробнице, молвил он. –
Здесь Фридерик Второй{52} лежит со мною,
И кардинал{53} вкушает тот же сон.

153 Еще лежат… но имена их скрою…»
И он исчез. Пошел к поэту я,
Невольно размышляя той порою

156 О предсказанье тени и тая
Смущение… «Скажи, чем ты смутился?» –
Путеводитель спрашивал меня.

159 Я правду рассказать ему решился.
«Запомни все, чем был ты так смущен,
Что выслушать от призрака решился, –

162 Сказал поэт и руку поднял он. –
Когда пред лучезарной{54} ты предстанешь,
Чье око видит все со всех сторон,

166 Ты от нее о будущем узнаешь.
Узнаешь все, что ждет тебя вперед.
Теперь же продолжать ты станешь

169 Со мною путь». И влево он идет.
В глубь города мы стали удаляться
От мрачных стен и городских ворот

172 И начали к долине подвигаться,
Где стали перед нами в этот час
Густые испаренья подниматься.

175 В долину ту тропинка шла, крутясь.


Песня одиннадцатая


Путники вступают в отвратительное место, где носятся зловонные испарения. Они желают скрыться от них за каменной гробницей папы Анастасия, совращенного еретиком Фотином. Вергилий объясняет Данте степени наказаний в разных кругах и праведное распределение грешников.


1 Мы шли вдоль по обрыву мимо скал,
Поверженных, как каменные трупы,
И подошли к вертепу: изрыгал

4 Он из себя зловония, – и группы
Проклятых душ стонали в нем. Мы шли,
Хватаясь за гранитные уступы,

7 И так как выносить мы не могли
Зловонных испарений, то спасенье
За каменной гробницею нашли.

10 Где надпись увидали в то мгновенье:
«Здесь папа Анастасий заключен,
Что был введен Фотином в искушенье»{55}.

13 «Кругом весь воздух смрадом заражен,
И медленней мы будем подвигаться,
Чтоб к смраду понемногу приучен

16 Был ты и я: не станет он казаться
Нам столько отвратительным потом», –
Так молвил мне учитель. «Может статься, –

19 Я возразил, – пока вперед идем,
Ты что нибудь расскажешь мне дорогой?»
«Да, и теперь я думаю о том», –

22 Я услыхал поэта голос строгий.
Он продолжал: «Смотри, мой сын, вокруг
(И слушал я его с большой тревогой):

25 В три яруса идет за кругом круг
Средь этих скал, один другого шире.
И каждый круг – обитель вечных мук

28 Для падших душ в подземном этом мире,
Но чтоб тебе, взглянув на них, понять,
Что в Небе, в голубом его эфире

31 Пощады им вовек не прочитать, –
Я расскажу, за что их заключили:
Ужасней зла не можем мы назвать,

34 Как ближнего обида. Доходили
До этой цели ложью иногда.
Иль вред через насилье наносили

37 И ближних обирали без стыда.
За этот грех нет в Небесах прощенья.
Обман – порок людей и был всегда

40 Караем Богом он без сожаленья,
И каждый злой обманщик, каждый тать
Повержен в самый страшный Ад мученья,

43 Куда не сходит Божья благодать.
Знай: в первый круг попали души мрака,
Виновные в насилье, но опять,

46 Так как насилье может быть трояко,
То на три части делится тот круг,
С тройным различьем в грешниках, однако.

49 Насилие людских сердец и рук
Бывает против ближних, против Бога
И против жизни собственной. Вокруг

52 Увидишь ты таких пороков много:
Убийство, грабежей ночных позор.
Вот первый круг, где наказуют строго

55 Насилье против ближних: гнусный вор,
Убийца злой, не пощадивший друга,
В вертепе том томятся с давних пор.

58 А во втором подразделенье круга
Самоубийц и мотов скорбный ряд,
Всех посягнувших смело, без испуга,

61 На жизнь свою, – их поглощает Ад –
Иль на свое богатство, достоянье,
И проливавших слез кровавых яд

64 В те дни, когда любовь и ликованье
Должны бы были в сердце обитать…
А те преступно жалкие созданья,

67 Что стали имя Бога отвергать,
Богохуля, природу оскорбляют,
Те в меньшем круге стали обитать.

70 На проклятом челе их замечают
Клеймо неизгладимое почти
Содома и Кагора{56}. Но бывают

73 Грехи другого рода, и найти
Их можем мы в другом подземном круге.
Запомни те грехи и перечти:

76 Грех сводничества, льстивости услуги,
Татьба, и святотатство, и подлог,
Ложь всякая, когда уж друг о друге

79 Забыли люди думать, и порок
Для них стал всякой доблести заменой.
Есть грех еще – он страшен и жесток –

82 Он – смерть любви: зовут его изменой.
В одной из самых низших адских сфер,
Где стало средоточие Вселенной,

85 Где восседает грозный Люцифер,
Обречена измена вечной казни,
Чтоб казни той был памятен пример».

88 «Учитель, – я сказал не без боязни, –
Ты верное понятие мне дал
О пропасти греха и неприязни,

91 Но ты еще не все мне рассказал.
Я видел много грешников сраженных,
Которых страшный дождик бичевал,

94 Толпу теней в болото погруженных,
Гонимых ветром, с скрежетом зубов,
Хулящих Небо, мрачных, исступленных,

97 И я о них спросить тебя готов:
Когда над ними кара тяготеет,
То почему ж за мерзость их грехов

100 В тот град, что постоянно пламенеет, –
Не заключили их?» Он отвечал:
«Ужель твой ум в безумии темнеет?

103 Иль рассуждать ты здраво перестал?
Философа забыл ты наставленье{57},
Который так грехи подразделял:

106 Невоздержанье, злобы прегрешенье
И скотобесье. Первый самый грех
Не столько оскорбляет Провиденье

109 И потому слабей казнится всех
Других грехов. Когда поймешь ты это,
То ясно разгадаешь участь тех

112 Погибших душ, отторженных от света,
Которых Бог карающий щадил
В сиянье бесконечного привета

115 И в высшие круги их поместил,
Где легче казнь и где сносней мученья».
Невольного восторга я не скрыл:

118 «Ты – солнце, возвращающее зренье!
Ответ твой каждый счастье мне несет,
И мне полезно самое сомненье,

121 Как знание: я вижу в нем оплот…
Еще один вопрос мне разреши ты,
Который мне покоя не дает:

124 За что пути к спасению закрыты
Мздоимцам? Вот что хочется мне знать…»
«Нас учит философия – пойми ты, –

127 Что мы должны в природе уважать
Божественного разума начало
С его искусством; можно доказать

130 По книгам, что искусство подражало
Природе всей: так робкий ученик,
Изведавший науку слишком мало,

133 Копировать учителя привык.
Искусство от Небес родится тоже,
Как внук от деда. Двойственный родник –

136 Искусства и природы – нам дороже
Всех родников, и в нем лишь почерпать,
В своей душе сомненья уничтожа,

139 Мы можем жизнь и жизни благодать.
Мздоимец же идет другой дорогой.
Природу он лишь может презирать,

142 В искусстве не находит школы строгой,
Нуждается в опоре он иной,
И грудь его полна другой тревогой.

145 Однако в путь; иди теперь за мной.
На горизонте, вижу я, явилось
Сиянье знака Рыб, а в тьме ночной

148 На западе почти уже скатилось
Созвездье Колесницы… Мрак глубок…
Вот яркая звезда на небе скрылась.

151 А нам до спуска путь еще далек».


Песня двенадцатая


Данте и Вергилий спускаются в седьмой круг подземного Ада по отвесному обрыву, где на полуразрушенной скале находят чудовище – Минотавра. Вергилий смиряет его бешенство. Встреча с центаврами, из которых один – Несс делается проводником двух путников и указывает на кровавый поток, где грешники по степеням терпят кару за насилие.


1 Дорога, по которой в этот час
Нам приходилось далее спускаться,
Была почти отвесна, и не раз,

4 Взглянувши вниз, мог всякий содрогаться.
Гора, с которой сброшен был обвал,
Непроходимой стала мне казаться

7 С вершины до подножья: груды скал
Низринуты лежали перед нами.
Таков был спуск, и бездны мрак зиял

10 Над ним кругом, а близко, под ногами,
Чудовище лежало на скале{58},
Чудовище, которое сосцами

13 Не матери питалось на земле,
Но деревянной телки… Ужас Крита,
Чудовище, заметя нас во мгле,

16 Себя кусало, пеною покрыто,
Не в состоянье бешенства смирить.
И закричал мой проводник сердито:

19 «Тварь гнусная! Ты мыслишь, может быть,
Что царь Афин к тебе явился снова,
Чтоб вновь тебя, чудовище, убить?

22 Прочь, гадина! Для подвига иного
Спустился этот смертный в Ад сюда;
И у него желанья нет другого,

25 Как только посмотреть на Царство мук…»
Как ярый бык в минуту пораженья
Срывает узы тягостные вдруг

28 И, силы потерявший, в исступленье,
Бросается то прямо, то назад,
Так Минотавр метался в то мгновенье.

31 Поэт сказал с любовью мне, как брат:
«Скорее вниз, пока он бесноваться
Не перестал…» И, не боясь преград,

34 Чрез груды скал мы начали спускаться,
А из под ног срываясь, камней ряд
Летел и падал в бездну. Подвигаться

37 Я стал вперед, кругом бросая взгляд,
И размышлял, поэта слыша голос:
«Ты думаешь, быть может, мой собрат,

40 О той скале, что сверху раскололась,
И где теперь чудовище лежит,
В котором злость с бессилием боролась?

43 Мной усмирен, ужасный зверь молчит.
Так знай же, что, когда еще впервые
Сходил я в Ад, вон той скалы гранит

46 Еще был цел, и камни вековые
Не треснули. Случилось то поздней
В другие дни и времена иные,

49 Пред тем, как Тот спустился в мир теней,
Который многим в Ад принес спасенье…
Тогда то с страшным грохотом камней,

52 Скалу поколебало сотрясенье
И рухнул сокрушительный обвал.
Подумал я в то самое мгновенье,

55 Что от любви весь мир затрепетал,
От той любви, которою держалась
Вселенная. Любовью – я слыхал –

58 Не раз уже мир обращался в хаос{59}.
Тогда то раскололась вдруг скала
И грудою каменьев разметалась.

61 Но вниз взглянуть тебе пора пришла:
Мы около кровавого потока,
Где в кипяток за грязные дела

64 Насилия – повержены глубоко
Преступники. О ты, развратный род,
Жизнь тративший на подвиги порока,

67 Вот как тяжел последний твой расчет!»
И вкруг равнины ров дугообразный
Увидел я с кровавой пеной вод,

70 А от скалы до рва с пучиной грязной
Центавры появлялись здесь и там
Со стрелами, как на потехе праздной.

73 Когда они домчались ближе к нам
И нас на спуске взоры их открыли,
Они остановились. К тетивам

76 Центавры разом стрелы наложили,
И трое, отделившись от других,
К той крутизне, где шли мы, подскочили.

79 И крикнул нам тогда один из них:
«Откуда вы? Какой вы казни ждете,
Спускаясь в мир созданий неживых?

82 Когда вы мне ответа не даете,
Я с тетивы стрелу спущу тогда,
Которая верна в своем полете».

85 «Зачем вдвоем нисходим мы сюда,
Хирону{60} мы поведаем при встрече.
Ты опрометчив ныне, как всегда,

88 В заносчивых желаниях и речи».
Так отвечал Вергилий наотрез
И, положивши руку мне на плечи,

91 Заметил мне тихонько: «Это – Несс{61};
Плененный Деянирою прекрасной,
Он умер за нее, но Геркулес

94 И сам погиб, надевши плащ ужасный
Покойника. Второй из них – Хирон,
Ахилла пестун; третий Фол{62}, известный

97 По бешенству. Сюда со всех сторон
Свирепые центавры наезжают, –
Неисчислим их грозный легион, –

100 И в кипятке потока поражают
Преступных жертв, когда из пены вод
Они чело высоко поднимают,

103 Чтоб легче были муки их…» И вот
Мы подошли к центаврам. Под скалою
Хирон раскрыл чудовищный свой рот

106 И, бороду раздвинувши стрелою,
Товарищам сказал он наконец –
С улыбкой отвратительной и злою:

109 «Вы видели, как шел второй пришлец?
Он шел – и часто камни рассыпались
Из под него: не ходит так мертвец.

112 Усопшие сюда так не являлись».
Мой проводник к центавру подошел,
В котором две природы совмещались,

115 И возразил: «Да, в это море зол
Действительно сошла душа живая:
И человека этого я вел

118 Через долину тьмы, не уставая.
Не любопытство странника вело
В подземный Ад, но цель вполне благая.

121 В Эдеме Дева есть – ее чело
Сияньем Рая блещет постоянно.
Покинув Рай, где счастье так светло,

124 Она ко мне явилася нежданно,
Меня на подвиг новый обрекла…
Я чист душой и лгать мне было б странно,

127 А этот смертный всякого чужд зла…
Во имя добродетели, ведущей
По Аду нас, где всюду смрад и мгла,

130 Чтоб впереди не знать напасти пущей,
Прошу тебя, пускай один из вас
Проводит нас тропою, в Ад идущей,

133 И человека этого сейчас
Пусть на себе перенесет чрез реку.
Не призрак он; и смерти не страшась,

136 Нельзя пройти пучину человеку:
Лишь только тень по воздуху скользит».
Таких речей не ведая от века,

139 Хирон центавру Нессу говорит:
«Ступай, их проводи и охрани ты,
Когда толпа другая их смутит».

142 При появленье новой той защиты
По берегу мы шли. Кипел поток,
Где выли тени злы, полуубиты,

145 Повержены в кровавый кипяток.
Вплоть до бровей я видел погруженных,
Измученных от головы до ног, –

148 И, показав рукой на осужденных,
Центавр сказал: «То казнь земных владык,
Невинной кровью ближних обагренных.

151 Их легион обширен и велик:
Здесь Александр, с ним Дионисий вместе,
Что столько лет давить народ привык

154 В Сицилии во имя хладной мести,
Здесь Аццолино{63} грозный заключен;
Казнится здесь и он, Обидзо Эсти,

157 Что пасынком своим был умерщвлен».
Хотел к певцу я с словом обратиться,
Но, указав на Несса, молвил он:

160 «Теперь тебе он больше пригодится,
Чем я, мой сын». И в этот самый срок,
Когда певцу спешил я покориться,

163 Центавр опять взглянул на кипяток:
«Иные души страждут здесь жестоко,
До шеи погруженные в поток.

166 Вот там теперь стоящий одиноко
Ужасный грешник, – знаешь ли, кто он?
Господний храм он оскорбил глубоко

169 И поразил вблизи его колонн
Того, чье сердце люди сохранили
На Темзе вплоть до нынешних времен

172 И в дорогом ковчеге схоронили{64}».
Других теней потом я увидал, –
Их головы и груди видны были, –

175 И я иных невольно узнавал…
Поток все мельче, мельче становился,
Так что в конце лишь ноги покрывал.

178 Ров этот скоро сзади очутился,
Когда центавр перескочил поток
И мне сказал: «Сейчас ты убедился,

181 Как ров мелел; но страшно он глубок
В другом конце, и в глубине той вечной
Властители страдают за порок

184 Насилия и власти бессердечной.
Там в пламени несет свой тяжкий крест –
Бич Божий, сам Аттил бесчеловечный;

187 Там властолюбец Пирр{65}, разбойник Секст{66},
Там очи у Реньеро да Корнета,
Реньеро Падзо пламень адский ест.

190 Они народ терзали, и за это
Кровавый кипяток их вечно жжет,
И впереди нельзя им ждать рассвета».

193 И Несс назад отправился чрез брод.


Песня тринадцатая


Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.


1 Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,

4 И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:

7 На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной

10 Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли

13 В лесах Корнето{67} и Чечины{68}, где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.

16 Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями{69} был
(С Строфадских островов от них спасался

19 Когда то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, –
Большой живот, две лапы… Я следил,

22 Как гарпии на деревах сидели
И пó лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…

25 Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй

28 Круг Ада{70}, и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…

31 «Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».

34 Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…

37 Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.

40 Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из за лесной трущобы доносился,

43 И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».

46 Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье

49 Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине

52 Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,

55 Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?

58 Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба

61 Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…

64 Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.

67 Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,

70 Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,

73 Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,

76 Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»

79 И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить

82 Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик{71}:
Его души все тайны, все желанья,

85 Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг

88 Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта

91 И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:

94 Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,

97 Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд

100 И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая

103 Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить

106 Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился –

109 Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.

112 Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:

115 Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,

118 Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье

121 О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,

124 Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – времени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,

127 Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать

130 Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,

133 Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,

136 Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья

139 Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:

142 «В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,

145 Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,

148 В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,

151 Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно

154 И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье

157 Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,

160 Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:

163 Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.

166 Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим

169 Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;

172 Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,

175 С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,

178 Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась

181 Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано{72}, погоди!

184 Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала

187 Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,

190 Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,

193 И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял

196 (Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я

199 Тебе мог, Сант Андреа{73}? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,

202 Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться

205 Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы

208 Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, –
Не скрою я, когда вы знать хотите, –

211 Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель{74}.
За что навек, изменой возмущен,

214 Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.

217 О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.

220 И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,

223 Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…

226 Я в собственном приюте удавился!»


Песня четырнадцатая


Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.


1 Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.

4 Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я

7 Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,

10 Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду –

13 Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком

16 Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились{75}.

19 И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.

22 На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных

25 Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.

28 Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.

31 Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно

34 Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю

37 Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, –

40 И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой{76}.
И точно так слетал, не уставая,

43 Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой

46 Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,

49 И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, –

52 Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,

55 Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай –
Кто этот великан? С сознаньем сил

58 Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».

61 А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,

64 Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово

67 Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,

70 Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского{77} сраженья

73 Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей

76 Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил

79 Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По прежнему ты дик,

82 Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна

85 За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»

88 И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном –

91 Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,

94 Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,

97 За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.

100 Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:

103 Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме{78} кипучие струи,

106 Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли

109 Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.

112 «В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,

115 В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,

118 Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», –
Так предо мною тихо прозвучали

121 Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.

124 И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.

127 На острове – его названье Крит –
В уединении жил древний царь когда то{79}.
И в дни его – предание гласит –

130 Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата

133 Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…

136 Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,

139 Когда то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,

142 Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.

145 А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит

148 Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног –
Со сталью медь. Из глины обожженной

151 Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,

154 И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,

157 Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он то вводит в Ад –

160 И грозным, вечно темным Флегетоном;
Затем последний суженый проток
В мрак черной бездны падает со стоном,

163 Откуда уж паденья нет{80}». Он смолк.
Но я спросил: «Когда источник Ада
Идет с земли, где начал свой исток,

166 То почему для нашего он взгляда
Заметен только в этой глубине,
Среди зловоний мерзостных и смрада?»

169 И отвечал путеводитель мне:
«Мы в Ад с тобой идем кругообразно.
И хоть мы шли по левой стороне,

172 Но многого, что так разнообразно,
Еще не усмотрели; потому
Иди вперед, не рассуждая праздно:

175 Здесь впереди есть многое, чему
Ты можешь на досуге подивиться».
Но я опять проговорил ему:

178 «Еще хочу в одном я убедиться:
Скажи, учитель, где же Флегетон?
И где источник Леты здесь таится?

181 О нем ты умолчал. Так где же он?
Ты передал о первом мне сказанье,
Что он несет с собой со всех сторон

184 Людские стоны, вздохи и рыданья».
«Охотно отвечать тебе я рад, –
Он молвил мне, – но это клокотанье

187 Кровавых вод, бегущих через Ад,
Не лучше ль будет всякого ответа:
Лишь брось вперед свой изумленный взгляд.

190 А Лету ты увидишь, – только Лета
Еще не здесь, где грех нашел приют,
Но там, где души чистые живут,

193 Познавшие за грех свой отпущенье,
И ждущие прощения Небес…»
Затем поэт прибавил в заключенье:

196 «Теперь покинем мы ужасный лес.
Не отставать за мною ты старайся
Вдоль берега… огонь его исчез.

199 Ты ног своих обжечь не опасайся».


Песня пятнадцатая


Поэты проходят по каменным переходам Флегетона. Навстречу им попадается Брунетто Латини, бывший учитель Данте, которому он предсказывает славу и несчастья.


1 По каменному берегу мы шли.
Над пропастью, как облака, вставали
Густые испарения вдали

4 И пламя то мгновенно поглощали,
Которое дождем лилось в поток.
Как против волн плотины воздвигали

7 Во Фландрии, – напор их был жесток –
Меж Бригге и Кадзантом{81}, или точно
На Бренте{82}, часто, полные тревог,

10 Падуи обитатели нарочно
Окопами спасали города
И замки все, построенные прочно,

13 Так зодчий Ада создал навсегда
Плотину вдоль печального потока,
Хотя не так обширна и горда

16 Она на вид… Оставили далеко
Мы за собой зловещий, темный бор:
Когда б назад мы устремили око,

19 То леса не заметил бы наш взор.
Толпа теней навстречу нам попалась.
Как в поздний час, когда ночной дозор

22 Начнет луна, прохожему случалось
Внимательно смотреть на нас сквозь мглу,
Что над землей туманом расстилалась,

25 Иль как портной, вдевающий в иглу
Нить тонкую, прищуря глаз единый,
Когда сидит с работой он в углу, –

28 Так точно, тихо шествуя долиной,
Смотрели зорко призраки на нас.
Вдруг тень одна с какой то странной миной

31 Воскликнула, невольно ухватясь
Своей рукой за плащ мой: «Что за чудо!»
И от меня не отводила глаз.

34 Обожжено, измучено и худо
Лицо той тени было, но узнать
Успел знакомый образ я, покуда

37 Тень продолжала за полу хватать
Меня рукой. «Брунетто{83}, вы ли это?» –
Тень грешника я начал вопрошать.

40 И отвечал с мольбою мне Брунетто:
«Мой милый сын! Прошу я об одном,
Коль стою я участья и привета:

43 Умерим шаг и дальше отойдем
От призраков». И отвечал я тени:
«Отказывать вам не могу я в том

46 И, если вы хотите, на мгновенье
Могу теперь присесть я подле вас,
Когда на это даст мне позволенье

49 Мой спутник, помогавший мне не раз».
«О, сын мой, – он ответил, – ожидает
Столетняя беда того из нас,

52 Кто на пути ужасном отдыхает,
И пролежит за это он сто лет
Под тем дождем, который сожигает;

55 За медленность для нас спасенья нет.
Иди же ты вперед своей дорогой,
И за тобой отправлюсь я вослед,

58 Чтоб вновь потом с уныньем и тревогой
Пристать к толпе измученных теней,
Не ведавших конца их кары строгой».

61 Я не посмел сойти с тропы моей,
Чтобы идти с несчастной тенью рядом,
И шел вперед дорогою своей.

64 С опущенным в задумчивости взглядом
Спросила тень: «Как ты сюда попал,
Когда еще не поглощен ты Адом?

67 И кто тебе путь в Тартар указал?»
«Там, на земле, где блещет свет доныне,
Я заплутался, – так я отвечал, –

70 В одной глухой, таинственной долине,
Хотя еще пути земного срок
Не перешел. Уже хотел в кручине

73 Вчера поутру я идти назад,
Как пред собой увидел мудреца я,
И с ним тогда, не побоясь преград,

76 Ужасные картины созерцая,
Я двинулся по этому пути».
И грешник отвечал: «Не уставая,

79 Ты должен за звездой своей идти,
И если я угадывать умею,
То на земле успеешь ты найти

82 Удел великий. Участью твоею
Я занялся с успехом, может быть,
Когда бы мог, – о чем я сожалею, –

85 В могилу слишком рано не сходить.
И, видя милость Бога над тобою,
Я мог бы каждый труд твой поощрить…

88 Поставлен выше многих ты судьбою, –
Но знай, неблагодарный тот народ
За все добро отмстит тебе враждою.

91 Народ, сошедший некогда с высот
Старинной Фиезолы{84}, беспрестанно
Тебя везде преследовать начнет.

94 Но это, сын мой, вовсе мне не странно:
С рябиной горькой рядом не растет
Развившийся в саду благоуханно

97 Румяный, наливной и сладкий плод.
О, жалкое, безнравственное племя!
Недаром про него молва идет,

100 Что тяготит на нем пороков бремя…
Грехами их себя не оскверни.
О, от тебя недалеко то время,

103 Когда слепцы очнутся, и они
Начнут тебя молить о возвращенье,
Поклонятся тебе в иные дни,

106 Но уж бесплодны будут их моленья.
Пусть, как скоты, толпа фиезолан
На месте мрет, не видя сожаленья,

109 Но пусть нога бессмысленных граждан
До почвы той случайно не коснется,
Где семя благородное римлян,

112 Быть может, неожиданно пробьется.
Я отвечал: «Доныне, может быть,
Вам не пришлось бы с смертию бороться.

115 Доныне бы могли вы в мире жить,
Когда б моим молениям внимали…
Но в памяти я бережно хранить

118 Ваш образ буду, с трепетом печали
Припоминая прошлые года,
Когда еще вы в мире обитали

121 И были в нем отцом моим, когда
К бессмертию мне путь прямой открыли,
Путь славы и упорного труда,

124 И я – клянусь – с собой в одной могиле
О вас воспоминанье схороню…
А все, что мне вы в будущем открыли,

127 Я запишу и вместе сохраню
С другими предсказаньями до слова:
Их тайный смысл тогда я оценю,

130 Когда его мне разъяснить готова
Святая дева{85} будет, если я
Когда нибудь с ней повстречаюсь снова.

133 Но знайте вы, – скажу я, не тая:
Готов на все я в жизни испытанья,
Была бы лишь чиста душа моя.

136 Не страшны для меня все предсказанья…
Так пусть, не подчиняясь никому,
Фортуна награждает, и старанье

139 Приложит каждый к делу своему».
Тогда учитель тихо мне заметил:
«Не изменяет память лишь тому,

142 Кто слушал чутко всех, кого он встретил».
И подвигался дальше я вперед
И ждал, чтобы Брунетто мне ответил.

145 Кто жалкий жребий вместе делит с ним
И кто его товарищи в несчастье.
Он отвечал: «Их много здесь. К иным

148 Питаю я невольное участье,
О многих же не стоит говорить,
А время мчится быстро. Вне пристрастья,

151 Однако, их умею я ценить:
Из звания духовного на свете
Поистине могли те люди слыть

154 Учеными, и все попали в сети
Единого греха… Вот Присциан{86}
Идет в толпе, где плачут тени эти,

157 И слезы их текут по язвам ран.
А вот Франциск д’Аккорсо{87}. Если б даже
Ты захотел увидеть сквозь туман

160 То зрелище, которого нет гаже,
То я б тебе на призрак указал
Развратника{88}. Он под охраной стражи, –

163 Как Господа служитель приказал{89},
Был сослан к берегам Бакилионе,
Где смерть от истощения узнал.

166 О множестве ужасных беззаконий
Тебе, мой сын, я мог бы рассказать,
Но впереди я вижу чад зловоний:

169 Оттуда к нам идет другая рать
Несчастных душ, но с ними здесь встречаться
Не должен я…» И побежал он вспять.

172 Так на бегу Веронском люди мчатся
За призом из зеленого сукна{90},
И каждому могло бы показаться,

175 Что впереди несчастного должна
Приветствовать победа и награда
В том месте, где угрюмый сатана

178 Терзает лишь всех поселенцев Ада.


Песня шестнадцатая


Продолжение третьего подразделения седьмого круга. Путникам попадаются навстречу три призрака. Их жалобы и признания, которые глубоко трогают поэта. Новое виденье.


1 Когда к тому мы месту подошли,
Где водопада гул стал раздаваться,
Подобный пчел жужжанью, вдруг вдали

4 Из той толпы, что стала появляться,
Три тени отделились и бегом,
Завидя нас, к нам стали приближаться,

7 Бичуемы пылающим дождем.
«Остановись, пришлец землерожденный! –
Кричали эти призраки втроем. –

10 Ты сын отчизны нашей развращенной,
Что можно по одежде угадать!»
Ужасен был их образ истомленный;

13 Не уставал их язвы разжигать
Дождь огненный… О вечном их страданье
Я не могу доныне вспоминать:

16 О нем ужасно и воспоминанье.
Услыша зов, заметил мне поэт:
«Остановись! Почтенья и вниманья

19 Они достойны. Если бы их след
Дождь пламенный не покрывал огнями,
То я тебе преподал бы совет

22 Приблизиться к ним быстрыми шагами».
Окликнули три тени нас опять
И, наконец, лишь поравнялись с нами,

25 Составив круг, с стенаньями скакать,
Как дикие полунагие стали,
Которые пред тем, как бой начать,

28 Противников глазами измеряли.
Так, перед нами прыгая в огне,
Три тени постоянно обращали

31 Свое лицо усталое ко мне,
И тень одна воскликнула уныло:
«О, если в этой мрачной стороне

34 Лишь омерзенье только возбудило
Страданье изъязвленных наших тел,
То хоть за то, что в прошлом нашем было,

37 Хоть ради многих славных наших дел,
Скажи, кто ты, идущий чрез ограды,
Где человек живой ходить не смел?

40 Смотри: вот внук прекрасной Гуальдрады.
Иду я по его теперь следам.
Он в язвах весь, его обвили гады,

43 Но некогда он знатен был, поверь.
Узнай: его зовут Гвидо Гьерра{91}.
Трудился он, не побоясь потерь,

46 Мечом и головою; был примером
Для нации. Идущий вслед за мной:
Теггьяйо Альдобранди{92}; Люцифером

49 Теперь он взят, но на земле у вас
О нем не позабудут, вероятно,
И вспомнят с благодарностью не раз.

52 А я, погибший с ними невозвратно,
Джакопо Рустикуччи{93}. Скорбь в Аду
Мне не была бы, может быть, понятна,

55 Когда бы злой жены, как на беду,
Я не имел: жена меня сгубила».
Когда б я мог укрыться на ходу

58 От пламени, что вниз дождем сходило,
То броситься решился бы к теням,
И думаю, на то дано б мне было

61 Согласие учителя, но сам
Я мог сгореть и в прах испепелиться,
И я не мог навстречу, как к друзьям,

64 К ним броситься и их обнять решиться…
И я сказал: «Картина ваших мук
Ужасна так, что плачем разразиться

67 От жалости я в состоянье вдруг.
И эта жалость так неизгладима,
Что долго не забыть мне адский круг,

70 Где жжет вас дождь! Душа моя томима
Невольным состраданием с тех пор,
Как встретил вас, пройти желавших мимо.

73 Да, родина одна у нас. Мой взор
С сочувствием на вас я обращаю.
О всех деяньях ваших в разговор

76 С особою охотой я вступаю…
Наставником своим руководим,
Увидеть лучший мир я ожидаю,

79 Но прежде с добрым спутником моим
Я должен в Ад глубокий опуститься…»
«О, будь же Небесами ты храним

82 И долго пусть твой дух не отрешится
От плоти, – так мне призрак отвечал. –
И пусть ничем надолго не затмится

85 Величья блеск, которым ты сиял.
Но расскажи теперь мне об отчизне:
Ужели дух сограждан в ней упал?

88 Иль доблестей нет более в их жизни?
Деянья их в иные времена
Не подвергались обшей укоризне…

91 О, родина!.. Ужели так она
Испортилась в зловонной атмосфере,
Ужель отчизна так теперь скудна,

94 Как здесь передавал наш Борсиере{94},
Который очутился среди нас…
О, не скрывай, скажи по крайней мере:

97 Ужели справедлив его рассказ?»
«Флоренция несчастная! Ты пала
Так низко, обесславившись не раз,

100 Что даже наконец сама ты стала
Оплакивать позорный свой удел!..»
Так я воскликнул с горечью немалой:

103 Я скрыть от них всей правды не хотел.
Переглянулись тени меж собою
И поняли, что лгать я не умел.

106 «Гордимся мы беседою с тобою, –
Три призрака сказали разом мне, –
Свободою ты награжден судьбою –

109 Всем истину высказывать вполне…
Когда на землю вновь ты возвратишься,
Где ярко блещут звезды в вышине,

112 И говорить о виденном решишься,
Поведай людям повесть наших мук
И все, чему ты в тартаре дивишься…»

115 Тут призраки расторгли общий круг
И разбежались, молнии быстрее,
И назади исчезли где то вдруг…

118 «Аминь» проговорить нельзя скорее
Мгновенного их бегства, – и опять
Я следовал за спутником бодрее.

121 Но только начал путь свой продолжать,
Как всплеск воды вблизи меня раздался{95},
И сильно так, что мог бы заглушать

124 Слова людей… Идти я колебался…
Как тот поток, что, падая с высот
Монвизо, Аквакетой назывался,

127 Ее поток в верховьях и падет.
Ревущим водопадом близ аббатства
Святого Бенедикта{96}, где народ

130 В монастыре встречал одно богатство
И где могли найти себе приют
До тысячи монашеского братства, –

133 Так со скалы, как зверь голодный лют,
Поток пред нами с ревом низвергался,
И оглушить, казалось, в пять минут

136 Мог всякого, кто к бездне приближался…
Веревкою я опоясан был,
Которой барса некогда старался

139 Я изловить, когда я в Ад вступил.
Веревку развязал я по желанью
Учителя, в клубок руками свил

142 И отдал, столь привыкший к послушанью,
Наставнику. К той бездне, где поток
Переходил от гула к рокотанью,

145 Он подошел и бросил мой клубок
В глубь пропасти, и размышлял я тайно:
«Недаром взор учителя так строг

148 И что нибудь, что ново чрезвычайно,
Я, вероятно, должен увидать…»
О, люди! Если встретите случайно

151 Того, кто ваши помыслы читать
Привык из глаз, то будьте осторожны!..
Меня учитель понял и сказать

154 Мне поспешил (что слушал я тревожно):
«Я жду того, кто явится сейчас;
Сейчас тебе увидеть будет можно

157 Неясный призрак дум твоих…» Не раз
Мы истину в обличье лжи встречали;
Подобного коварства устыдясь,

160 Сомкнем уста свои, чтоб не слетали
Слова неправды, но – клянусь молчать
Теперь я в состоянии едва ли.

163 В своих стихах я должен рассказать,
Как предо мной из тьмы густой явился
Ужасный образ. Стал я трепетать,

166 Когда мой взор на нем остановился.
Так иногда всплывает вверх моряк,
Который в омут моря опустился,

169 Где царствует холодный, вечный мрак.


Песня семнадцатая


1 «Вот, вот оно, чудовище с хвостом,
Как пика, заостренным! Через горы
Оно летит и рушит все кругом:

4 Оружие и стены, и затворы,
И целый мир умеет заражать
Зловонием». Так вверх, поднявши взоры,

7 Сказал певец и стал к себе он звать
Чудовище, маня его рукою.
И тот, в ком приходилось нам узнать

10 Коварства образ, начал головою
И туловищем на берег ползти,
Но страшный хвост свой прятал под водою.

13 В его лице могли бы мы найти
Души прекрасной, чистой выраженье:
То дух добра, казалось, во плоти, –

16 А хвост его, родивший омерзенье,
Змеиный был. Две лапы и спина
Покрыты шерстью; адского творенья

19 Крутая грудь была испещрена
Узорами и пестрыми цветами:
По яркости им уступить должна

22 Ткань Азии с турецкими коврами;
Арахны ткань поспорить не могла
С их пестротой узорными каймами.

25 Как бы ладья, которая всплыла
Вдруг на берег одною стороною,
Другою же погружена была

28 Еще в воде, иль, как бобры весною,
В стране Тедесков ждут на берегу
Недвижные, с согнутою спиною,

31 Чтоб броситься к беспечному врагу,
Так мерзкое чудовище таилось
У берега, – забыть я не могу, –

34 Поднявши хвост, над бездною крутилось
И, жало ядовитое раскрыв,
Как жало скорпиона, наклонилось

37 У пропасти. «Мы обойдем обрыв,
Чтоб подойти, – мне молвил мой вожатый, –
К чудовищу. Иди, не будь ленив,

40 Туда, где отдыхает зверь мохнатый».
Спустились мы по правой стороне
И тихо шли, боясь, чтоб дождь проклятый

43 Нечаянно не повредил бы мне.
К чудовищу уж близко подошли мы;
Как на отвесном склоне, в стороне

46 Теней мы увидали. Недвижимы,
Они сидели молча на песке,
Мучительными думами томимы.

49 Их лиц не видно было вдалеке.
«Чтобы узнать всю горечь их страданий,
Иди, приблизься к ним: по их тоске

52 Ты разгадаешь участь тех созданий,
Но краток будь в речах своих, смотри,
А я меж тем, предвидя все заране,

55 Чудовищу промолвлю слова три:
Пусть он своими мощными плечами
Поможет нам. Иди ж, поговори

58 С несчастными». Учителя речами
Я успокоен был и шел туда,
Где бледные, с потухшими очами,

61 Сидели тени. Слезы никогда
На лицах их в Аду не высыхали.
Чтоб жгучий дождь не сделал им вреда,

64 Они руками тощими махали,
Отбрасывая пламенный песок:
Так иногда, язвимый комарами

67 И осами, усталых псов кружок
То мечется, то лапами сгоняет
Несносных мух… Я оторвать не мог

70 Своих очей от призраков: смущает
Меня их скорбь под огненным дождем,
Который, как и прежде, не смолкает.

73 Но кто они? Их образ незнаком
Был для меня: ни разу я не встретил
Их на земле в дни прежние. Потом

76 На каждой шее призрака заметил
Я сумки разных красок. Украшал
Те сумки знак особенный{97}. И светел

79 Дух каждый становился и дрожал
От радости, когда с особым знаком
Свою суму глазами пожирал.

82 Я подошел поближе, чтоб под мраком
Их рассмотреть, и на одной суме,
Которая желта была, под лаком

85 Льва синего я разглядел во тьме.
Затем я не оставил обозренья:
На красной сумке видно стало мне

88 Гусыни небольшой изображенье,
Которая, как снег, была бела.
Вот далее явилось привиденье,

91 И белая сума его была
Украшена свиньею голубою,
И эта тень тогда произнесла:

94 «Скажи, зачем ты занесен судьбою
Сюда и в эту яму погружен?
И знаешь ли, кто рядом здесь с тобою

97 Появится? Я вижу, смертный сон
На голову твою не опустился,
Так знай, что Витальяно{98} осужден,

100 И хоть в Аду пока он не явился,
Но вечно здесь он осужден страдать.
Так уходи ж отсюда!.. Поселился

103 Как Падуанец, здесь я, чтобы внимать
Такие флорентинцев восклицанья:
«О, рыцарь полновластный! Будем ждать,

106 Что он сойдет в мир вечного страданья
С той сумкой, где три клева он носил…»
И призрак, кончив горькое сказанье,

109 В одну минуту рот свой искривил
И высунул язык свой он; так точно
Облизываться бык иной любил.

112 Меж тем, боясь, чтобы меня заочно
За медленность учитель не корил,
Я поспешил назад к нему нарочно

115 И за тенями больше не следил.
Учитель мой уже сидел в то время
На раменах чудовища и был

118 Готов лететь. «Садись, двойное бремя
Ему легко; будь тверд теперь и смел.
Отсюда спуск, – скалы отлого темя, –

121 Опасен нам, и ты бы оробел
Без помощи чудовища спускаться.
Хочу, чтоб в середине ты сидел,

124 Иначе хвост, что очень может статься,
Тебе дорогой может повредить».
Как человек, успевший растеряться,

127 Когда его в ознобе станет бить
Лихая лихорадка и, синея,
Захолодеет тело, – может быть,

130 Таков был я. От ужаса бледнея,
Учителя слова я услыхал,
Но, увещанья слыша, стал бодрее,

133 Как раб, который возле увидал
Бесстрашного владыку. Поместился
Я на плечах чудовища, желал

136 Просить певца, но только не решился
Ему сказать: «Ах, обними меня!»
Но мысль мою он понял, наклонился,

139 Привлек к себе, руками охраня,
И крикнул так: «Ну, Герион, в дорогу!
Ты, ношу непривычную ценя,

142 Спускайся вниз кругами понемногу:
Пусть будет тих могучий твой полет».
Я затаил в себе души тревогу,

145 Прильнув к путеводителю, – и вот,
Как челн, с песчаной отмели сходящий
И тихо выплывающий вперед,

148 Так двигался наш кормчий настоящий;
Махая грозно лапами во тьме,
И с нами быстро в воздухе летящий…

151 Боюсь сказать, как страшно стало мне:
Не так смутилось сердце Фаэтона,
Когда, поводья бросив в вышине,

154 Зажег он небеса во время оно, –
Не так Икар несчастный был смущен,
Когда под жарким солнцем небосклона

157 Воск на крылах его был растоплен
И услыхал отца он восклицанье:
«Избрал ты путь несчастный, и вот он

160 Тебя сгубил!» Мой страх, мое страданье
Ужасней были в миг, когда из глаз
Исчезло все, когда лишь колебанье

163 Чудовища я видел в страшный час
И воздух под собой и над собою.
Мы плыли тихо, медленно кружась,

166 Но я не мог, кругом охвачен мглою,
Воздушного полета замечать,
Лишь услыхал, что вправо подо мною

169 Ад темной бездны начал грохотать.
Чтоб вниз взглянуть, я круто вдруг нагнулся
И в тот же миг стал сильно трепетать

172 И в ужасе невольном содрогнулся:
Из темной бездны стоны к нам неслись
И огоньки сверкали там… Свернулся

175 Почти в клубок я, заглянувши вниз,
И зрелище мучительных страданий
Стал постигать… Все житье напряглись…

178 Как сокол после долгого летанья,
Не видя птиц, спускается назад,
Кончая бесполезное порханье,

181 Так Герион спустил нас в темный Ад,
Стал на одно мгновенье под скалою
И, бросивши на нас последний взгляд,

184 Помчался и из глаз исчез стрелою.


Песня восемнадцатая


Путники очутились в восьмом круге Ада, называемом Малебольдже (Злые Рвы). Сластолюбцы и обольстители. Явление льстецов.


1 Особый есть вертеп в Аду, и он
Зовется Малебольдже{99}, окруженный
Гранитною стеной со всех сторон.

4 Среди того вертепа есть бездонный,
Громаднейший колодезь. Между ним
И темною стеной, там водруженной,

7 Пространство круговидно и своим
Пугает видом: скалами и рвами,
Подобно всем защитам крепостным,

10 Разделены, в вертепе перед нами
Открылись десять пропастей… Смущен,
Я вкруг смотрел, когда, сверкнув глазами,

13 Нас сбросил в это место Герион.
Поэт со мной направил путь левее,
И на пути я слышал тяжкий стон

16 Других теней и различал во мгле я
Их палачей жестоких. В два ряда,
С стенаньями над темной бездной рея,

19 Неслись толпы теней. Одни туда,
Откуда шли мы в мраке, а другие
Навстречу к нам. Так иногда

22 Без слов, как эти призраки нагие,
В дни торжества идут толпой двойной
Молельщики по Риму… И шаги я

25 Замедлил: здесь и там передо мной,
То прячась, то являясь над стенами
И не смущаясь грозной крутизной,

28 Мелькали бесы адские с рогами
И, грешников преследуя меж скал,
Их поражали длинными бичами.

31 И каждый грешник прыгал и стонал,
От нового удара укрываясь.
Не торопясь я путь свой продолжал,

34 Когда ж, вперед во мраке подвигаясь,
Я встретился с одною из теней,
То, смутному желанью покоряясь,

37 Воскликнул: «Я уже встречался с ней».
И в ту ж минуту вдруг остановился,
Чтоб рассмотреть знакомца прежних дней.

40 Мой спутник шаг умерил и решился
Не торопить меня. Склонив чело,
Несчастный грешник словно устыдился,

43 Увидя нас, как будто бы вело
К чему нибудь то позднее смущенье.
И я сказал: «Хоть муками свело

46 Твои черты, несчастное виденье,
Но, кажется, тебя я узнаю:
Каччьянимико{100} ты. В вертеп мученья

49 Как ты попал?» «Не утаю, –
Он молвил мне, – ты мне напоминаешь
Приятной речью родину мою,

52 И от меня всю правду ты узнаешь…
В падении сестры я виноват:
Ты здесь меня за этот грех встречаешь.

55 Да, за сестру я был повержен в Ад.
Но из болонских граждан в этом пекле
Не я один: они в Аду кишат

58 По всем углам, где бесы их иссекли
За их корысть. Ты знаешь сам о том
Пороке их: они не целый век ли

61 Любостяжаньем славились?» Потом,
Едва он смолк, как демон появился
И, грешника ударивши бичом,

64 Проклятьем над несчастным разразился:
«Вперед, каналья! Здесь не отыскать
Тебе продажных женщин!..» Я пустился

67 Учителя скорее догонять
И продолжал с ним путь, не отставая.
Сквозь мрак густой я начал различать

70 Скалу, что поднималась, выступая
Из за стены. Не встретивши преград
И пропасть эту вечную бросая,

73 Мы на скалу взошли. Я бросил взгляд
Туда, где на две части распадалась
Скала: тут вечно проходили в ряд

76 Бичуемые грешники; казалось,
Что был для них устроен тот проход.
И в этот миг речь спутника раздалась:

79 «Остановись и не спеши вперед!
Тебе взглянуть на тех необходимо,
Которые шли сзади нас…» И вот

82 Я увидал, как проходила мимо
Толпа других теней и так же их
Бичами погонял неутомимо

85 Ряд демонов. Тогда, речей моих
Не дожидаясь, молвил мне Вергилий:
«Смотри сюда! Как величаво тих

88 Идет вон этот грешник. Не смутили
Его мученья адские, и он
Не знает слез; доныне сохранили

91 Величие черты его. Ясон{101} –
Перед тобой. Он смелый похититель
Руна в Колхиде. Славой ослеплен,

94 Он посетил, – так продолжал учитель, –
И остров Лемнос: женщинами там
Мужчины все убиты были; мститель

97 За них явился скоро. По следам
Убийц прошел Ясон; его пленила
Одна – отроковица по летам –

100 Красавица, ей имя Изифила{102},
Которая, всех обманув подруг,
Спасла отца. С Ясоном в связь вступила

103 Та девушка, но брошена им, вдруг
На острове осталась одинокой.
И казнь невыносимых, тяжких мук

106 За то постигла в пропасти глубокой
Коварного Ясона; тот же Ад
Его карает казнию жестокой

109 И за Медею также… В круг спешат
Преступники, подобные Ясону…
Но с ними ознакомился твой взгляд;

112 Мы далее отправимся по склону
Скалы». И по тропинке мы пришли
В другой вертеп, и гул, подобный стону,

115 Оттуда несся. Призраки вдали
Себя руками бешено терзали
И сдерживать проклятий не могли,

118 А из вертепа облаком вставали
Густые испаренья и кругом
Недвижно мертвый воздух отравляли.

121 Вертеп тот был с таким глубоким дном,
Что со скалы лишь только было можно
Увидеть все, что делается в нем.

124 Мы подошли к обрыву осторожно,
Чтоб посмотреть на грешников вблизи,
И я внизу разглядывал тревожно

127 Несчастных, утопающих в грязи
Зловонной, отвратительной и смрадной,
С какой то гнусной жидкостью во связи.

130 Вертеп обозревая безотрадный,
Я грешника заметил одного,
Мелькавшего в той бездне непроглядной.

133 И видел я, что голова его
Людским пометом вся была покрыта,
И пол и сан несчастного того

136 От глаз был скрыт. Воскликнул он сердито:
«Зачем на мне ты взор остановил,
Когда твоим глазам вполне открыто

139 Позорище других теней?» Спешил
Я отвечать: «О, кажется, в тебе я
Узнал того, кем некогда ты был.

142 Не ты ль, Алессио Интерминеи
Из Лукки? Да, ты волоса носил
Сухие прежде, вид иной имея.

145 Вот потому то вдруг и обратил
Ты на себя теперь мое вниманье…»
Тогда со стоном он проговорил,

148 За голову схватившись: «Истязанья
Я здесь терплю за льстивый свой язык:
Я в лести находил свое призванье…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пресыщены довольно наши взоры.


Песня девятнадцатая


Поэты подходят к вертепу, где находятся святотатцы. Они встречают папу Николая III, ожидающего Бонифация VIII и Климента V.


1 «О, Симон волхв{103}, и вы, ученики
Его презренно гнусного раскола,
Умевшие до гробовой доски

4 Обманывать во имя произвола.
Готовые за деньги торговать
Религией и Божьей благодатью!

7 Теперь для вас готова прозвучать,
Подобная ужасному проклятью,
Труба негодованья моего…

10 Всех вас, живущих в адском третьем круге,
Щадить я не желаю никого».
Мы поднялись в волненье и испуге

13 Над новою могилой и пришли
К скале одной, которая склонилась
Над пропастью, откуда кверху шли

16 Миазмы… Правосудье! Совершилась
Казнь лютая над этим морем зла,
Так что земля и небо удивились.

19 Я в ров взглянул: над ним висела мгла,
Внизу же ямы темные зияли,
В них каменные плиты и зола.

22 Купели ямы те напоминали,
Купели, что у алтаря стоят,
Где дети христианство обретали.

25 Одну купель немного лет назад
Разбил я сам невольно для спасенья
Тонувшего ребенка… Но хотят

28 Иначе объяснять мое движенье{104};
Пускай, – меня не тронет клевета
И лживых толкователей сужденье.

31 Осматривал я страшные места:
Из каждой ямы ноги вверх торчали,
До икр их не скрывалась нагота,

34 Тела ж теней в тех ямах исчезали.
Пылали – видел я – подошвы ног,
И грешники от боли трепетали,

37 И содрогались сильно так, что мог
Порваться ряд веревок, если б ими
Связали тело вдоль и поперек.

40 Под язвами страдая огневыми,
Как залитые маслом на огне,
Пылали тени… С ужасом пред ними

43 Я стал тогда, застыла кровь во мне.
«Учитель мой! – я наконец заметил. –
Кто этот грешник, бешеный вполне,

46 Которого я в пламени приметил?
Он, кажется, страдает больше всех.
Его мой взгляд с особой болью встретил.

49 О, за какой карается он грех?»
И отвечал учитель мой: «Желаешь
Когда ты знать причину казней тех,

52 То, вниз спустившись, истину узнаешь –
Кто он такой и как его зовут».
А я ему: «Поэт, ты понимаешь,

55 Что за тобою вслед и здесь и тут
Я следовать готов беспрекословно…
Твои труды – есть также и мой труд,

58 Тебе я покоряюся любовно.
Я твой слуга, а ты мой властелин,
В которого я верю безусловно,

61 Который даже может в миг один
Угадывать мои все помышленья.
Противиться тебе – мне нет причин».

64 Чрез новую ограду в то мгновенье
Спустились мы в жилище новых мук,
Где раздавались стоны и хрипенье.

67 Поэт не выпускал меня из рук,
Пока мы шли до ямы той ужасной,
Где грешник, испуская вопля звук,

70 Метался телом всем. «О, ты, несчастный!
Кто б ни был ты, попавший в бездну зол
Вниз головой, истерзанный, безгласный,

73 Поверженный, как в стену вбитый кол,
Скажи, кто ты, когда сказать возможно?»
И, как монах, который вдруг пришел

76 На исповедь убийцы, что тревожно
Ждал смерти под засыпанной землей,
Так точно я склонился осторожно

79 Над грешником с поникшей головой{105}.
И грешника услышал я стенанье:
«Ты ль, Бонифаций{106}, здесь передо мной?

82 Так обмануло, значит, предсказанье
Меня на много лет? Иль пресыщен
Так скоро златом ты, и поруганье

85 Твое сошло на вечную жену{107}?»
Я слушал, ничего не понимая,
И словно сознавал свою вину,

88 Его речам, неясным мне, внимая.
Тогда Вергилий молвил в свой черед,
Всегда во мне участье принимая:

91 «Скажи ему скорее: я не тот,
Кого во мне ты видишь почему то…»
И я раскрыл немедленно свой рот:

94 «Нет, я не тот!» И, потрясая люто
Ногами, грешник выслушал ответ
И отвечал, – была одна минута,

97 Что в голосе его был слышен след
Печальных слез: «Чего же надо
Тебе? Когда в подземный этот свет

100 Проклятого, карающего Ада
Спустился ты, чтоб от меня узнать,
Кто я такой и как в обитель смрада

103 Попал, то я могу тебе сказать.
Мне ничего утаивать не надо
И не хочу перед тобой скрывать,

106 Что я ходил под мантией великой;
Медведицы я сын{108}; для медвежат
Сбирал я деньги с жадностию дикой,

109 И сам за то попал в ужасный Ад,
Которого все грешники боятся.
Сюда, испив мучений вечный яд,

112 Повержены со мной все святотатцы…
Чу! Слышишь, над моею головой
Они в своих конвульсиях кружатся

115 И поднимают дикий, страшный вой.
Я сам к ним должен скоро провалиться.
Когда ко мне в вертеп ужасный мой

118 Тот должен неожиданно явиться,
Кого в тебе сегодня я признал…
Пока из пяток кровь моя струится

121 И головою в грязь я брошен стал,
Поверженный с горящими ногами,
Он испытает все, что испытал

124 Я в Тартаре. Потом, его следами
Сойдет жестокий грешник к нам сюда,
Задавленный тяжелыми грехами,

127 И здесь он нас прикроет навсегда,
Ясоном новым{109} ставши в бездне этой:
Ясону царь мирволил без стыда,

130 А этот грешник гнусный и отпетый
Найдет опору в гальском короле».
Какой то странной храбростью согретый,

133 Воскликнул я, и речь была бодра:
«Когда Господь вручал ключи от Рая,
Не думал от апостола Петра

136 Он требовать награды, повторяя
Одни слова: «Гряди, гряди за Мной».
И даже Петр, корыстью не сгорая,

139 Не требовал, чтобы Матвей святой
Ему дал денег вместо благодати.
Сиди же здесь с казною золотой,

142 Которую награбил ты, как тати,
Прохожих обиравшие в пути!..
Сиди в Аду, косней в своем разврате,

145 И если бы я мог в себе найти
Еще грубей, еще сильней проклятье,
Его бы на тебя я мог свести,

148 Без сожаленья стал бы проклинать я…
О, ваша алчность землю всю крушит.
Всех ближних обирая без изъятья,

151 Вы потеряли совесть, честь и стыд:
Из золота вы сотворили бога.
Себе язычник идол сотворит

154 И молится ему лишь только строго,
А вы – у вас сто идолов всегда,
У вас богов на этом свете много,

157 Которых вы меняли без стыда,
И за такое в мире преступленье
Не снимут с вас проклятья никогда.

160 О, Константин! Нет, не твое крещенье
Зло сделало в прошедшие года,
Но то, что власть и власти нарушенье

163 Ты смело папе первому вручил
И тем посеял в мире преступленье».
Пока я так над ямой говорил,

166 В раскаянье иль в гневном исступленье
Ногами грешник молча потрясал…
Но, кажется, мое с ним рассужденье

169 Учителю понравилось, и он
Внимал словам с улыбкой одобренья,
Их безыскусной правдой восхищен.

172 Потом схватил меня он в умиленье,
Прижал к своей взволнованной груди
И вновь пошел со мной без затрудненья

175 По прежнему скалистому пути
И вынес на руках к другой ограде,
Где темный мост пришлося нам найти

178 В подземном, наводящем ужас граде.
Здесь ношу опустил он на скале
Обрывистой и спереди и сзади

181 И столь крутой, что в безрассветной мгле
И дикая коза не в состоянье
Была ходить по страшной крутизне.

184 Тогда не в очень дальнем расстоянье
Долину пред собой я увидал,
И вновь во мне удвоилось вниманье

187 Среди других не виданных мной скал.


Песня двадцатая


На дне четвертого рва Данте нашел кудесников и лжепророков. Повесть об основании Мантуи – родины Вергилия.


1 Иные скорби, горе и мученья
Должны во мне стих новый возродить;
В двадцатой песне этой в сокрушенье

4 Я должен муки новые излить.
Я был уж приготовлен к наблюденью
Других причин и мог свой взор вперить

7 В обитель плача, предан сожаленью.
В долине круглой множество теней
Я увидал; подобно погребенью

10 Там, на земле скончавшихся людей,
Их шествие печальное тянулось;
У всех струились слезы из очей…

13 Я наклонился ниже – содрогнулась
Тогда моя усталая душа
И сердце с жгучей болью встрепенулось…

16 Заметил я невольно, чуть дыша,
Что у теней всех свернутые шеи,
Что задом шли они, вперед спеша,

19 Идти, как все мы, больше не умея.
Так изувечить может паралич,
Суставы человека не жалея.

22 Ужасней казнь уму нельзя постичь
И худшего уродства на земле я
Еще не знал. «Читатель! Кликну клич

25 Тебе! Как мог я, не бледнея,
Переносить подобной казни род,
Как мог я в этот миг, не костенея,

28 Смотреть на изувеченный народ:
Из глаз толпы – нет в мире казни злее –
Лилися слезы на спину… Урод

31 Не мог иначе плакать… Плакал тоже
И я, склонясь над бездной у скалы,
Рыдал – и пробегала дрожь по коже. –

34 Тогда поэт не скрыл своей хулы!
«Как, на других глупцов и ты походишь…
Они преступны, бешены и злы,

37 А ты к ним сострадание находишь!
Здесь состраданью места вовсе нет,
Ты их по преступленью превосходишь,

40 Когда, спустясь в подземный этот свет,
Жалеешь о Небесном приговоре.
Так посмотри сюда ты, мой совет, –

43 Взгляни в лицо того, кто в лютом горе
В глазах Фивян был поглощен землей,
При общих криках о его позоре:

46 «Амфиарай{110}, зачем, покинув бой,
Сквозь землю провалился ты?» Оттуда
Не мог уж снова выползти герой:

49 Его тотчас земли покрыла груда,
И Минос под землей его схватил…
Взгляни теперь; над ним свершилось чудо.

52 Где прежде грудь свою он находил
Под бородой, теперь спина явилась:
Он, двигаясь назад, запас истратил сил.

55 Взгляни. – Тирезий{111} вот. Преобразилась
Его фигура. Некогда был он
Мужчиною, но из него явилась

58 Вдруг женщина: он стал перерожден,
Потом опять он вдруг переменился,
Когда им змей двойной был умерщвлен,

61 И в образе мужском он вновь явился.
А вот, взгляни, Аронт{112} за ним идет;
Средь Лунских гор он прежде поселился,

64 Из мраморной пещеры небосвод
Мог наблюдать и вечные светила
Следить любил на небе ночи… Вот

67 И женщина: всю грудь ее закрыла
Теперь коса, а весь спинной хребет
Открыт для глаз. Ей имя Манто{113} было.

70 Немало стран та жрица исходила,
Пока остановилась в той стране,
Где суждено родиться было мне.

73 Когда отец волшебницы скончался
И посвященный Вакху город пал,
Той девственницы снова путь начался.

76 В Италии прекрасной между скал
Есть озеро Бенако{114} близ Тироля.
В то озеро со всех сторон впадал

79 Источник за источником в приволье
Меж Гардой и Валь Камонико;
Кругом тучнеют пастбища, раздолье

82 Потоков освежает их легко.
Там на пути лежит одно болото,
К которому не подходил никто.

85 Явившись там, той путнице охота
Пришла остановиться на пути,
Вдали людей с рабынями без счета

88 Она приют умела там найти,
И волшебством свободно занималась,
Стараясь от людской толпы уйти.

91 Когда же смерть нежданная подкралась
И девственница тихо умерла,
То в те места, где схимница скончалась,

94 Где меж болот былинка не росла,
Отвсюду люди начали сходиться,
И там, где чародейка та жила,

97 Стал постепенно город возноситься
И в честь Манто – Мантуей назван был,
Чтоб не могло той имя позабыться,

100 Которую мантуец каждый чтил.
В дни прежние в местах тех было людно,
Пока там Казалоди{115} не сгубил

103 По воле Пинамонте безрассудно
Весь город. Я об этом рассказал,
За тем, чтоб после было всем нетрудно

106 Мантуи знать начало; я слыхал
Неверные одни предположенья
О том, как город этот возникал,

109 Но древнее его происхожденье
Точнее всех я объяснил теперь,
Так что не может быть опроверженья».

112 Я отвечал: «Учитель мой, поверь,
В твоих речах все ясно и понятно,
И никого не стал бы я теперь

115 Иного слушать… Сильно мне приятно
Доверие твое: скажи мне об одном:
Среди теней ведь есть же, вероятно,

118 Единый дух, в котором мы найдем
Хоть что нибудь достойное вниманья?
Вот, спутник мой, я думаю о чем».

121 Ответствовал учитель в то ж мгновенье:
«Смотри: вот этот с длинной бородой –
В те дни, когда вся Греция в смятенье{116}

124 Была перед грядущею бедой
И многих славных воинов в сраженье
Лишилась вдруг, вот этот муж седой

127 Авгуром был с Калхасом прозорливым.
В Авлиде первый он лишь подал знак
Рубить канат. Он звался Еврипилом

130 И мной воспет в трагедии был так,
Как, вероятно, помнишь ты прекрасно.
А вот другой – он был великий маг –

133 Вот он, с щеками впалыми ужасно,
Микеле Ското{117}, вещий астролог;
А вот, провозглашавшие бесстрастно;

136 Судьбу людей – Бонатти{118}, а другой
Асдент{119}, который рад бы, может статься,
Свой промысел припомнив дорогой,

139 За шило и за дратву снова взяться,
Но слишком поздно каяться он стал,
И уж ему из Ада не урваться.

142 Ты далее несчастных увидал:
Веретено с иглою побросали
Они затем, чтоб мир в них почитал

145 Волшебниц злых. Людей они смущали
Посредством разных зелий. Но пойдем
Туда, где нас с тобой не ожидали.

148 Уж месяц с роковым своим пятном –
С изображеньем Каина{120} поднялся.
В ту ночь луна – припомни ты о том –

151 Была полна и темный лес казался
При лунном блеске ночи прошлой нам
Не столько страшным: путь наш освещался

154 Вплоть до зари… Так по моим следам
Иди теперь…» – проговорил Вергилий,
И следовал я по его стопам

157 И не щадил в пути своих усилий.


Песня двадцать первая


Пятый вертеп, где сидят лихоимцы и общественные обманщики. Явление дьяволов и ужас Данте.


1 Как с моста на мост шествовали мы,
О многом по дороге рассуждая,
Но речи те среди глубокой тьмы

4 Оставлю в стороне, передавая
События другие. Мы пришли
К вершине свода, путь свой замедляя,

7 И в новой бездне Ада мы нашли
Другой вертеп, где стоны раздавались
И слезы новых грешников текли.

10 Вертепа своды мрачные казались
Еще темнее прежних. Как зимой
В Венеции, где корабли сбирались

13 В огромном арсенале, где порой
Кипит смола, которой покрывают
Бока судов, где целый день деньской

16 Удары молотков не умолкают:
Те вьют канат иль чинят паруса,
Другие мачты к судну укрепляют,

19 И раздаются стук и голоса, –
Так точно в этой пропасти кипела
Смола густая, пар кругом вился

22 И пена на поверхности белела,
Которая то опускалась вниз,
То кверху поднималась и шипела.

25 Смотрел я за обрыв, как за карниз,
Картиною ужасной увлекаясь,
Но мой учитель крикнул: «Берегись!»

28 От пропасти увлечь меня стараясь;
Тогда я обернулся быстро вспять,
Как человек, который, увлекаясь,

31 Желает поскорее угадать
Беду, что в тайном страхе заставляет
Его назад немедленно бежать

34 И страх невольный в сердце поселяет.
И в тот же миг вдали я увидал,
Что черный демон быстро убегает

37 Чрез темный мост… О, как был страшен он!
Дрожали крылья за его плечами,
И, воздух рассекая с двух сторон,

40 Он мчался, чуть касаяся ногами
Земли, и на плече своем держал
Труп грешника костлявыми руками

43 И из него когтей не выпускал.
Взбежав на мост, бес вдруг остановился
И, грешника поднявши, закричал:

46 «О, Малебранке! Вот еще явился
Священной Дзиты новый старшина{121}.
Брось так его, чтоб ниже провалился

49 Он в эту грязь. Я за другим бегу
В тот город, где ему подобных много.
В том городе, одно сказать могу,

52 Продажны все, давно забыли Бога, –
Один Бонтуро только честен там, –
За деньги каждый честь продаст… Дорога

55 Им всем – в смолу!..» И тут же бросил он
Несчастного в немую бездну мрака
И, ненасытной злобой опьянен,

58 Назад умчался. Точно так собака,
Сорвавшись с цепи, бешено летит,
И от нее прохожий забияка

61 На улице едва ли убежит…
А грешник всплыл, смолою весь залитый
И липкой грязью омута покрыт.

64 Но хор бесов, под страшным мостом скрытый,
Раздался вдруг: «Святого Лика нет
У нас в Аду! В смоле, в смоле сиди ты,

67 Не плавая, чтоб в бездне новых бед
Не испытать. В ладу жить хочешь с нами,
Так двигаться не смей ты, как скелет,

70 В земле забытый с старыми гробами».
Крюки бесов в несчастного впились
Со всех сторон. «Пляши теперь с чертями, –

73 Кричали эти бесы, – веселись
И надувай других здесь под смолою…»
И черти той забавой занялись.

76 Подобно поварам, когда порою
Они на вилках жарят на огне
Дичь или мясо. Адскою игрою

79 Я был убит. Сказал учитель мне:
«Чтобы никем ты не был здесь замечен,
То спрячься за скалу и в стороне

82 Следи за всем». Потом окончил речь он:
«Когда ж меня там будут оскорблять,
Не бойся ты; не раз один был встречен

85 Я оскорбленным; снова испытать
Злость демонов я буду в состоянье…»
И он ушел; я с трепетом стал ждать,

88 Чем кончится такое испытанье.
Учитель стал чрез мост переходить;
Когда ж шестой окраины в молчанье

91 Достигнул он, то далее скрывать
Себя не стал… Подобно псам в ограде,
Которые бегут, чтоб разорвать

94 Прохожего, который «Христа ради!»
Идет просить, помчался сонм чертей
На смелого учителя, чтоб сзади

97 Его поймать на крюк рукой своей.
Но он сказал: «Ни с места! Здесь могуч я,
Не побоюсь в Аду я ста смертей

100 И мне не страшны демонские крючья.
Ко мне не прикасайтесь, но сперва
Пусть выслушать придет мои слова

103 Один из вас, а после, если смеет,
Пусть и моей душою завладеет…»
Речь эта для бесов была нова,

106 И кто то вдруг средь дьявольского сброда
Сказал: «Ступай к нему ты, Малакода!»
И бес один из круга вышел вон

109 И стал к нему по камням пробираться;
Другие же, собравшись в легион,
Беседы стали молча дожидаться.

112 И бес спросил учителя, кто он
И что ему в вертепе адском надо?
И дьявол был ответом поражен

115 Учителя. «Ужели в омут Ада
Проник бы я и здрав и невредим, –
Сказал певец, не опуская взгляда, –

118 Когда бы не был я руководим
Перстом Того, кто был Творцом Вселенной!
Так мне ль дрожать перед лицом твоим?..

121 С дороги прочь, бес жалкий и презренный!
По воле Неба, смертного ввести
Я должен в Ад, и путь мой неизменный

124 Не заградить бесам всем. Прочь с пути!..»
Услыша речь, смирился демон скоро,
Сказав другим: «Он может в Ад идти,

127 Не вызывая смерти приговора…»
И опустив свой длинный адский крюк,
В толпе чертей он затерялся вдруг.

130 Тогда сказал учитель громогласно:
«О, ты, который скрылся за утес.
Иди ко мне: дорога безопасна».

133 На зов певца мне выбежать пришлось.
Когда ж чертей увидел пред собою,
Невольно я к земле тогда прирос,

136 Не веря им и не готовый к бою…
Капрона{122} мне припомнился тогда,
Где с робостью такой же пред борьбою

139 Перед врагом в минувшие года
Испуганные воины дрожали…
К учителю прижался я (всегда

142 Меня его услуги охраняли),
И глаз не отводил от бесенят,
В которых только злобу прочитали

145 Мои глаза; они же, ставши в ряд,
Склонив крюки, мне громко так грозили:
«На крюк его я посадить бы рад…

148 Что тут смотреть! В смоле бы утопили…»
Но демон тот, что первый говорил
С учителем, воскликнул: «Вы забыли,

151 Что сказано? Я в Ад их пропустил.
Не двигайся ты с места, Скармильоне…»
И демонов он тотчас усмирил,

154 А нам заметил в очень мирном тоне:
«Ступайте дальше, только не найти
За этою скалою вам пути:

157 Здесь свод шестой в обломках провалился;
В развалины одни он обратился
Уж более лет тысячи назад…

160 Но, впрочем, есть проход особый в Ад,
И если путь вы продолжать хотите,
То чрез обвалы далее идите.

163 Туда пошлю своих я чертенят,
Взглянуть, чтоб кто нибудь не появился
Поверх смолы… Идите с ними в ряд…

166 Из них никто вреда бы не решился
Вам сделать». Так сказал нам старший бес;
И к дьявольской дружин обратился:

169 «Идите вы чрез скалы вперерез,
Каньяццо, Барбаричьо, Аликино
И ты, Чирьятто, чудо из чудес,

172 Ты, Либикокко, также Калькабрино,
И Рубиканте бешеный, и вы,
Графиаканте с черным Фарфарелло,

175 Обход должны теперь вы сделать смело
Вокруг кипящей в пропасти смолы
И доведите путников всецело

178 Туда, где крепкий мост есть у скалы,
Который еще в бездну не свалился».
«Учитель мой! Как эти бесы злы!..

181 Пойдем без них!.. – так молвить я решился. –
Нам стража для охраны не нужна:
Ведь ты не в первый раз сюда спустился…

184 В проводники годится ль сатана?
Прислушайся, как зубы их скрежещут,
Как хищно гнется гибкая спина,

187 Каким огнем зловещим взгляды блещут!..»
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Не бойся! Эти демоны трепещут

190 От бешенства, но в бешенстве их нет
Для нас беды: в их взглядах злость таится
Лишь против тех, кому уж много лет

193 Здесь суждено за прошлое томиться…»
Тут бесы закусили свой язык
И, прежде чем в обходный путь пуститься,

196 Приказа ожидали. В этот миг
Владыка их, как бы сзывая к бою,
Ответил им военного трубою,

199 Которой смысл Ад понижать привык.


Песня двадцать вторая


Следующая страница