7
– А ты не хочешь взять ружье? – крикнула я папе вслед, когда он выскользнул за дверь.
Я только успела ополоснуть последнюю тарелку и протянуть ее Сейди, чтобы та протерла ее и убрала. Сквозь кухонное окно я заметила, как папа остановился на ступеньках, ведущих во двор. Он стоял спиной к дому, так что я не видела выражение его лица, но плечи у него как будто расслабились, когда он задумался над моим вопросом.
– Думаешь, нужно?
Я выжала тряпку и вышла к нему на крыльцо.
– Возможно. На всякий случай.
Папа обернулся.
– Он что нибудь такое сказал? Почему ты решила, что нам понадобится ружье?
Я вспомнила голос незнакомца, его почти издевательский тон и свое сожаление, что у меня нет ружья. Сейчас, оглядываясь назад, я все еще помнила это чувство, но не могла сказать, чем оно было вызвано. Задумавшись на секунду, я покачала головой:
– Вроде бы нет.
Папа посмотрел на солнце:
– Но день и впрямь очень теплый. Сбегай ка все таки за ружьем. Вдруг там змеи.
Колючий комок страха, застрявший у меня в груди, уменьшился, будто дикобраз, который успокоился и опустил иглы. Папа выбьет все нужные сведения из этого мальчишки. Если тот еще не ушел.
* * *
Мы увидели его, когда пробирались сквозь ряды сохнущей на веревках одежды. Чужак по прежнему лежал на камне, опустив ноги в воду. Он прикрыл лицо темной шерстяной шляпой и не шевелился – видимо, уснул.
– Лучше не опускать ноги в эту речку! – крикнул папа, предупреждая о нашем приближении. – Водяные ужи могут принять их за тритонов. Они не ядовиты, но кусаются все равно больно.
Юноша снял шляпу и заслонился ею от солнца, чтобы посмотреть на нас. Лениво потянувшись, он сел, но ног из воды так и не вынул.
– Ужи, говорите?
Папа кивнул.
Через несколько секунд настороженного молчания юноша все же вытащил ноги из ручья.
– Все равно они уже замерзли.
– Я Гидеон Даунинг, – представился папа. Он остановился в нескольких ярдах от воды, даже не пытаясь скрыть от незнакомца ружье.
– Пчеловод, – добавил юноша.
Папа оперся на приклад ружья. Его поза казалась непринужденной, но от него исходило напряжение, от которого у меня буквально сводило зубы. Оно придавало веса каждому слову в этом разговоре.
– Ты просто мимо шел или думаешь задержаться?
– Делаю обход, – уклончиво ответил юноша.
– С родителями?
– Нет, я… с товарищами, – сообщил он.
– Вот как?
Ленивый темп их разговора сводил меня с ума. У меня зачесались руки. Хотелось схватить ружье, дать предупредительный залп в воздух и потребовать однозначных ответов.
– У нас тут неподалеку небольшой лагерь. – Чужак указал на самую западную гору. – Я шел вдоль реки и случайно увидел… – Он сделал длинную паузу, как будто уже успел забыть мое имя. Удивительно, как сильно это меня задело.
– Эллери, – подсказал папа.
– Эллери, – повторил юноша. – Я не хотел никого тревожить. Она мне сразу сообщила, где граница ваших владений. Постараюсь держаться подальше. Не хотелось бы по ошибке зайти на чужую землю. А то ведь и пристрелить могут.
– В Эмити Фолз тебя, скорее всего, не обидят, – ответил папа, едва заметно расслабившись. – Мы заходим в лес только тогда, когда направляемся к перевалу.
Незнакомец с довольным видом потер подбородок.
– Я как раз поэтому и пришел поговорить. В последнее время тут бродят… волки. На прошлой неделе они растерзали наш обоз. Шесть человек погибло.
Юноша присвистнул сквозь зубы.
– Это точно?
Мрачно сжав губы, папа кивнул.
– Сожалею о вашей утрате. Волчьих следов я не видел, но теперь буду повнимательнее. Спасибо, что предупредили.
Папа почесал затылок и перевел на незнакомца пронзительный взгляд.
– Я, кажется, не расслышал твое имя, сынок. – Последнее слово прозвучало странно и отрывисто, словно недосказанная угроза. Я обрадовалась, увидев, что уловки этого мальчишки на папе не сработали.
– Вы и не могли, я его не называл. – После неловкой паузы юноша усмехнулся, снимая напряжение. Потом отряхнул штаны и перешел речушку, чтобы протянуть отцу руку. – Меня зовут Прайс.
Неправда. В Эмити Фолз все служило практическим целям. Имена имели вес и были тесно связаны с человеком или местом, точно клеймо, выжженное каленым железом. Высокие темные горы? Черные Зубцы. Озеро, полное цветущих водорослей? Зеленое. Имя вплеталось в саму суть вещи. Кем бы ни был этот человек, его звали не Прайс. Имя «Прайс» не подходило к его длинной фигуре, точно пальто не по росту.
Если папа и заметил эту ложь, то ничего не сказал. Просто пожал юноше руку, и они принялись непринужденно обсуждать Длань Господню. Прайс, как он себя назвал, вырос не в этих местах и сказал, что будет рад советам. Когда папа спросил, где тот родился, Прайс покосился на меня и усмехнулся.
– На западе, – ответил он, опять уклоняясь от ответа.
– Где? – встряла я. – Где именно на западе?
– Эллери, – осадил меня папа. – Он сам скажет, если захочет.
Прайс снова рассмеялся, но как то напряженно.
– На побережье.
– Но где именно? – не унималась я. – У нас большая страна. Западное побережье ужасно длинное.
– Эллери всегда отличалась любопытством, – извиняющимся тоном произнес папа.
Чужак словно по новому взглянул на меня. Вблизи я наконец смогла рассмотреть его глаза. Они блестели, прозрачные и светлые, как ручей. То бледно серые, то янтарные. Он улыбнулся, довольный чем то, что разглядел во мне, и в его радужках мелькнула зелень.
– И упрямством, полагаю.
Папа многозначительно посмотрел на него, соглашаясь с этим утверждением.
– Значит, задержишься возле Эмити Фолз?
– Да, подумываю. Первый обход меня обнадежил. – Его взгляд скользнул по соснам. – Очень обнадежил. Возможно, меня ждет лучший сезон в жизни.
– Если задержишься, заходи как нибудь на ужин. Молодому человеку бывает тяжело постоянно готовить на костре. Еще в городе есть таверна – ее держит Кельвин Берман. Вкусная еда, хорошая компания. Загляни как нибудь. Без покупателей не останешься, если шкуры будут хорошие, а цены разумные.
– Люблю выгодные сделки, – усмехнулся парень. – Непременно зайду в таверну. И спасибо за приглашение, очень мило с вашей стороны. Надеюсь, в меню будет медовый торт? Слава о нем разошлась по всем склонам гор.
– Думаю, жена не откажется его приготовить, – сказал папа и снова протянул руку, показывая, что разговор окончен. – Добро пожаловать в Эмити Фолз, Прайс.
– Благодарю, сэр, – ответил тот, крепко пожимая папину руку.
– Эллери, ты еще не закончила стирку?
Папа и так знал ответ.
– Давай ка я помогу тебе развесить белье. Быстрее вернешься домой.
Странное предложение. Отец никогда не помогал нам со стиркой, ею всегда занимались только мы, девочки. Но Прайс понял намек и вернулся на противоположный берег, чтобы надеть сапоги.
– До встречи, семейство Даунинг, – сказал он, махнув рукой на прощание, а затем закинул мешок за спину и нырнул в лес.
Мы помолчали, глядя ему вслед, пока чужак окончательно не скрылся среди деревьев. Лишь тогда я повернулась к корыту, в котором давно растаяла пена. Так странно было находиться здесь с папой, работать под его присмотром. Наверное, ему тоже было неловко. Он явно не знал, чем занять руки.
– Я разведу огонь, – предложил папа, опустившись на колени у кострища. Пока меня не было, пламя погасло, оставив после себя одну золу. Папа взял кусочек кремня, но так и не попытался высечь искру, только задумчиво постучал по нему пальцем. Желтая краска на его руке ничуть не побледнела с того дня, когда он оставил отпечаток в книге голосований. Его лицо было хмурым и замкнутым. Я не могла даже предположить, какие слова крутятся в его голове.
– Давным давно на востоке, когда мой дед был не старше тебя, его отец решил собрать несколько лишних баночек меда. Год выдался тяжелый. После весенних дождей река возле их дома вышла из берегов и все затопила. В наводнении погибло много добра. Прадед решил воспользоваться урожаем, чтобы восполнить потери. Он достал сначала одну лишнюю рамку, потом еще одну. В том году весна пришла рано, и все ждали, что на следующий год будет так же. Но вышло по другому. Снег пролежал на равнинах до середины мая. Улью не хватило меда, и рой начал голодать. За ту зиму они потеряли всех пчел. И все ради того, чтобы прадед мог продать несколько баночек меда.
– Что было дальше? – Мне никогда раньше не рассказывали эту историю, и теперь я слушала, полностью поглощенная страшным рассказом.
Папа пожал плечами:
– Прадед понял, что единственный шанс выкарабкаться – это начать заново. Они наслушались рассказов о ничейных землях на севере и присоединились к каравану, идущему на запад. Там дедушка встретил бабушку, а когда она захотела остановиться в Эмити Фолз, он остался с ней. – Папа потер губы. – Они поселились здесь, участвовали в основании города и выстроили ульи. Эту историю дед рассказывал моему отцу каждый год перед сбором урожая. Однажды я тоже захотел достать лишнюю рамку, и тогда папа рассказал ее мне… Иногда приходится пренебречь собственными желаниями ради блага всего улья. – Его взгляд упал на мою спрятанную руку.
Я поняла, о чем он. Мы все вместе строили город в глуши. Если кто то один терпел неудачу, это могло поставить под угрозу остальных. Каждое отдельное действие влияло на всю общину. Моя ладонь горела от стыда.
– За одну зиму с нами ведь ничего не случится, правда, папа? – Мой голос дрогнул, и я вновь почувствовала себя испуганной пятилетней девочкой, крадущейся во время грозы в родительскую комнату за утешением. За защитой. За сказкой, которая поможет развеять ночные кошмары.
– Может, и не случится, – ответил папа, но без уверенности. Видимо, теперь, когда я была достаточно взрослой, чтобы участвовать в голосовании, утешать меня напрасными надеждами он тоже не планировал. – Лето было позднее, собирать урожай придется в спешке – всем, не только нам. Если удастся запасти достаточно продовольствия и разумно его расходовать, мы справимся.
Я прислонилась к его плечу. Папа показал на корзину с грязным бельем:
– Это обязательно нужно выстирать сегодня?
– Думаю… думаю, нет. – Я окинула взглядом бельевые веревки. – Остались только шерстяные носки Сэма, но сейчас они ему не нужны из за шины.
Папа махнул рукой и поднялся.
– Давай ка мы отправим сюда Мерри и Сейди за чистым бельем, а сами сходим проверить ульи?
– Правда?
Он протянул мне правую руку, окрашенную в желтый, и я вложила пальцы в его ладонь. Солнце окрасило мир в такой насыщенный бронзовый цвет, что когда я посмотрела на свою вторую руку, то не смогла рассмотреть красный след.
8
– Слышали про чужаков? – спросила Пруденс Латетон, отрывая нитку и проворно вдевая ее в игольное ушко.
Рано утром мама повела нас в дом пастора, где Летиция Брайард собрала женщин за шитьем в честь грядущей свадьбы Элис Хейзелман и Грэна Фаулера. Элис двадцать восемь лет учила детей в школе Эмити Фолз. Ей было далеко за сорок, и все уже думали, что она так и не выйдет замуж, но в одно воскресное утро – сразу после того, как пастор Брайард попросил прихожан поделиться радостями и тревогами, чтобы помолиться о них, – птицевод встал и заявил о своих нежных чувствах к Элис. Их свадьбу назначили на конец августа, и все женщины Эмити Фолз принялись собирать приданое для учительницы.
Впервые в жизни я удостоилась чести работать со старшими женщинами. Мне доверили вышить уголок яркого одеяла. Но, выслушав бесконечный список болезней старой вдовы Маллинз и советы невесте от замужних женщин, заставившие меня покраснеть, я начала с завистью поглядывать на девочек, с которыми сидела моя сестра. Расположившись на длинной скамье, они шили наволочки и хихикали, слушая, как Вильгельмина Дженкинс рассказывает что то полушепотом.
– Чужаков? – повторила Летиция Брайард, занимавшая почетное место у верхнего края одеяла. Несмотря на то что в гостиной было жарко, ситцевое платье пасторской жены выглядело чистенько и аккуратно, а складки были ровно отглажены – у меня никогда так не получалось. Я ни разу не видела, чтобы у Летиции выбилась из прически хотя бы одна прядка.
– Двое мужчин вчера заходили в лавку, просили моего Эдмунда взглянуть на сломанное колесо повозки. Я никогда не видела такой потрепанной повозки. Она едва не развалилась, пока ее дотащили до нас.
– Чужаки в Эмити Фолз? – переспросила Шарлотта Додсон. – Маттиас ничего об этом не говорил. Передай, пожалуйста, ножницы.
Пруденс протянула ей инструмент.
– Вроде как новые трапперы. Хотят попытать счастья на территории Жана Гарро.
Летиция недовольно фыркнула. Весь город знал, что Брайарды презирают француза. Тот никогда не бывал трезв и разговаривал такими многоэтажными конструкциями, что краснели даже работники на ранчо.
– А больше они ничего не говорили? – осмелилась спросить я.
При мысли о незнакомце, который назвался Прайсом, мои щеки потеплели, точно печеные яблоки. Воспоминания были подернуты солнечной дымкой, словно с нашего знакомства прошло несколько месяцев, а не несколько дней. Умом я понимала, что, скорее всего, сама додумала золотистый оттенок кожи, густые угольно черные ресницы и остроумие чужака. Я приписывала ему гораздо больше очарования, чем он заслуживал. И все же в глубине души я надеялась, что чужак обо мне упоминал.
– Расспрашивали о том, какая дичь водится в лесу.
– Никто из нас и вообразить не может, что водится в здешних лесах, – сказала Шарлотта, закрепив нитку.
– Аминь, – ответила Летиция, и мы все на минуту погрузились в размышления.
– А вы слышали, что случилось у Джудда Абрамса? – спросила Кора Шефер, драматично понизив голос до шепота.
Я наклонилась ближе.
– Нет.
– Может, лучше ничего не говорить. Уж очень жутко.
– Расскажи, Кора. Ясно же, что тебе хочется, – не выдержала Пруденс.
Жена Старейшины пожала плечами:
– На прошлой неделе у него ожеребились три кобылы.
Пруденс изогнула тонкую бровь, не удивленная новостью.
– Такую историю и один то раз рассказывать не стоит, не то что повторять.
– Джудд говорит, – невозмутимо продолжила Кора, – до родов у кобыл не было никаких признаков беременности. И к жеребцам их давно не подпускали. Он их держал в отдельном загоне на северном поле – всех кобыл, взрослых и маленьких, понимаете? Но самое странное… – Она еще сильнее понизила голос. – С жеребятами что то… не то.
На лице у Элис мелькнул интерес.
– В каком смысле?
– Один родился со сросшимися веками…
Шарлотта нахмурилась:
– Так часто бывает. В прошлом году у Маттиаса кобыла родила точно такого же мертвого жеребенка.
– Но этот родился живым, – возразила Кора, раздраженная тем, что ее перебивают. – И веки у него были странные – прозрачные, как сказал Джудд. Сквозь них было видно, как глаза у жеребенка двигаются и смотрят на него. Говорит, мол, они следили за каждым его движением и точно его видели.
Я застыла, воткнув иголку в одеяло, и вздрогнула.
– А остальные жеребята? – спросила Пруденс.
Кора цокнула языком и завязала узел.
– Просто жуть! – Она не спеша покопалась в корзинке в поисках катушки, нагнетая напряжение. – У второго позвоночник оказался снаружи. Отростки торчали, как шипы дикобраза. Когда жеребенок попытался встать, кости сломались, и он, слава богу, отбросил копыта. А третий был еще хуже! Джудд сказал…
Бонни Мэддин, сидевшая рядом со мной, уронила свой край одеяла и выбежала из комнаты, зажав рот руками.
– Дамы, не лучше ли сменить тему? – как всегда тактично предложила мама. Даже у нее лицо стало зеленовато бледным – наверное, ее тоже расстроил этот разговор. Я мысленно помолилась о ее будущем малыше и о том, чтобы он вырос здоровым и сильным. – Можно ведь поговорить о чем нибудь поприятнее. Летиция, я заметила, что у тебя как раз распускаются циннии. По моему, я еще никогда не видела таких огромных цветов.
Разговор пошел в другом направлении, а мама встретилась со мной взглядом и кивком указала на дверь, намекая, что я должна сходить проверить Бонни. Я извинилась и скользнула в кухню, куда убежала бедняжка. Там была Ребекка. Она мыла чашки в большой раковине и с улыбкой поглядывала в окно, наблюдая за тем, как Бонни тошнит прямо на драгоценную клумбу Летиции Брайард.
– Пастор закатит истерику, когда увидит это, – предположила Ребекка, когда подруги Бонни кинулись к ней и потащили ее к уборной. Потом она обернулась, увидела, кто вошел в кухню, и переменилась в лице. – Эллери.
– Реббека, – ответила я таким же невыразительным тоном. Воцарилось неловкое молчание. – Тебе… тебе помочь?
Она чуть скривила губы:
– Можешь протереть посуду, если хочешь.
Несколько минут мы работали молча. За нас говорил звон чашек и тарелок. Слова копились у меня в горле, незаконченные предложения и недодуманные мысли разрастались, заполняя все внутри, и наконец я поняла, что больше не могу их сдерживать:
– Прости, – начала было я, но в это мгновение Ребекка тоже решила нарушить молчание:
– Эллери, прости меня, пожалуйста.
Мы умолкли. Робкая надежда проложила между нами первый мостик, и мы обе рассмеялись.
– Я не хотела ничего от тебя скрывать, – сказала она, коснувшись моей руки.
– Это не имеет значения, Ребекка. Я не должна была злиться. Просто эти новости застали меня врасплох. Я никогда…
– Я никогда… – согласилась она, и наши слова иссякли. Ребекка снова повернулась к раковине и окунула пальцы в мыльные пузырьки.
– Ты с ним счастлива? – спросила я, забирая у нее вымытую чашку, чтобы вытереть полотенцем.
– Я… – Ее лицо засияло от удовольствия. – Да, Эллери, я счастлива. Никогда не думала, что испытаю такое.
Я почувствовала укол зависти где то в груди и тут же постаралась подавить ее. Я не должна была злиться на подругу за то, что она счастлива, но в то же время не хотела представлять ее в объятиях своего брата. От этих мыслей мне становилось одиноко.
Всего пару недель назад Ребекка ночевала у меня. Мы до раннего утра сидели на сеновале и рассказывали друг другу истории. Я волновалась из за приближения осени. В этом году нам впервые не надо было идти в школу с другими подростками. Нам обеим уже исполнилось восемнадцать, и мы теперь считались взрослыми, но пока не успели это осознать. У меня не было ухажеров, а лето тянулось, и казалось, что ничего не изменилось. Ребекка предполагала, что после сбора урожая юноши Эмити Фолз поймут, что конкретно могут предложить своей избраннице, и к нам выстроится целая очередь. Тогда ее слова очень меня утешили. Но как легко, оказывается, ей было говорить об этом. У нее то уже был кавалер.
В городе хватало юношей – моих ровесников, которых я знала всю жизнь, но никогда не задумывалась о том, каково это – поймать их взгляд, полный счастья и искрящийся желанием. Я никогда не представляла, как гуляю с ними под луной и целуюсь за школой. Не могла даже вообразить, что почувствую, если кто то подарит мне цветок, кольцо… свое сердце.
Я всегда думала, что мы с Ребеккой переживем все это вместе. Найдем кавалеров, будем хихикать, обсуждая свои первые поцелуи, празднуя помолвку. Знать, что она ушла вперед без меня, было неожиданно больно. Мысль об этом вонзалась под ребро, точно нож, причиняя страдания на каждом вдохе.
– Это… чудесно, – услышала я собственные слова будто со стороны, вернувшись в настоящее, на кухню, к лучшей подруге, которой ни капли не завидовала.
– Да, – согласилась Ребекка, едва не сияя от радости. – И… есть еще кое что. Я… я даже не знаю, как об этом сказать. Сэмюэлю я еще не говорила… Хотела, чтобы ты узнала первой. Ты для меня не просто подруга, Эллери. Я всегда считала тебя почти сестрой, понимаешь?
– Конечно. – Я сжала ее руку. Она дрожала.
– Я… – Ребекка закусила губу, улыбаясь. – Я беременна.
– Беременна, – повторила я, не забыв понизить голос, несмотря на свое изумление. – Ты носишь ребенка?
Она хихикнула:
– Надеюсь. Кого же еще? Я… Я не думала, что все выйдет вот так. Думала, что подожду до свадьбы, но Сэм… Он просто… Он такой…
Ее щеки ярко порозовели, и я подняла руку, останавливая ее жестом, пока она не вывалила на меня все.
– Подробности мне знать не обязательно, – заверила я ее.
Ребекка снова рассмеялась:
– Разумеется.
– Но… Ты ведь скажешь ему? И скоро?
Она кивнула:
– Вообще то я надеялась, что ты мне поможешь… Я просто очень волнуюсь.
– Волнуешься? Он же тебя любит.
Ребекка посмотрела мне в глаза и улыбнулась.
– Я знаю. Просто… Это такое большое событие. Мы с ним еще не обсуждали никакие… большие события. Я думала, что он сделает мне предложение после сбора урожая, но теперь… – Она взволнованно переплела пальцы. – Я просто хочу, чтобы он обрадовался, вот и все. Все таки это очень неожиданно.
– Но если… Вы уже… – Я смущенно умолкла. – Не может же он не думать о следующем шаге?
Мне самой стало противно от того, как небрежно я об этом упомянула. Это был не просто шаг, не просто короткий отрезок пути. Сэм и Ребекка ушли далеко вперед, оставив меня позади, и мне казалось, что между нами пролегло множество миль. Они вместе отправились в таинственную неизвестность, а я застряла на прежнем месте совсем одна.
Я покосилась на ее живот. Фартук закрывал перёд платья, и я не могла понять, то ли она просто бережет одежду, то ли пытается скрыть живот.
– Давно уже?
Она пожала плечами:
– Нет. Я сама заметила всего пару дней назад. Думала, месячные просто запаздывают, но я чувствую себя по другому, понимаешь?
Я не понимала. И в глубине души боялась, что никогда не пойму.
– Ты ведь никому не расскажешь, правда, Эллери? Конечно, нет. Знаю, что не расскажешь, – продолжала она. Фразы поспешно срывались с ее губ, спотыкаясь друг о друга.
– Ни за что не расскажу, – пообещала я. – Но вот тебе точно нужно поговорить с Сэмом, и как можно скорее. Такой секрет не получится вечно прятать под фартуком.
Она закивала, а из соседней комнаты донесся взрыв смеха. Старшие женщины продолжали шить и сплетничать, не догадываясь о том, какой скандал сейчас разворачивался прямо на пасторской кухне.
– Только подумай, – счастливо вздохнула Ребекка. – Следующее одеяло сошьют для меня. – Она поцеловала меня в щеку и направилась в гостиную, оставив мне ряды чашек, которые нужно было убрать в шкаф.
* * *
На двери магазина появилась вывеска, прибитая двумя гвоздиками. От затянувшейся жары края листка завернулись, закрывая текст. Мы добрели до магазина по пыльной дороге. Мерри несла нашу швейную коробку под мышкой, а мама перечитывала список покупок.
Когда мы вышли из пасторского дома, она заверила нас, что нам нужно совсем немного. Мама всегда старалась убить двух зайцев. Сейди первая взлетела по лестнице, встала на цыпочки и разгладила помятый листок.
– «В долг не отпускаем. Только за наличные», – удивленно прочитала она. – Что это значит, мама?
Мама сунула руку в карман и извлекла несколько монет. Она никогда не выходила из дома, не захватив с собой немного денег – просто так, на всякий случай. Но, сосчитав монеты, мама нахмурилась.
– Это значит, что мы не сможем взять все, что я хотела. – Она постучала пальцем по списку, взвешивая ценность каждого пункта. – Эллери, возьми сахар. А ты, Мерри, чай.
– А я? – спросила Сейди, крутясь на месте. Ее юбка развевалась на искусственно созданном ветерке.
– А ты можешь сходить со мной проведать Молли Макклири, – сказала мама.
Она взяла Сейди за руку и повела ее к боковой лестнице, ведущей в комнаты, где жили Молли и Джебедайя. Раньше. Теперь осталась только Молли. Я не заходила в магазин с тех пор, как ушел обоз. Может, случившаяся трагедия оставила здесь свой след, легла на полки тенью печали и отчаяния. Но латунный колокольчик над дверью звенел так же бодро, как раньше.
Служащий магазина, юноша по имени Джозеф, коротко поздоровался, но его тут же перебил звон колокольчика. Ребекка скользнула в магазин и скрылась между рядов. Папа с Сэмюэлем должны были забрать нас на повозке, и я знала, что она надеется увидеться с моим братом.
Дверь снова открылась, и в дверь вошли одноклассницы Мерри. Заметив Джозефа за прилавком, они встали в кружок и принялись восторженно перешептываться.
– Добрый день, девушки, – приветствовал он их.
Они захихикали, а его лицо покраснело под стать ярко рыжим волосам. Дверь снова открылась, и в магазин ворвалась Пруденс Латетон в сопровождении Коры Шефер.
– Что это за новости такие, что Макклири не отпускают в долг? – рявкнула она, не обращая внимания на попытки Джозефа поздороваться.
Тот слегка помрачнел.
– Эймос взял все дела в свои руки, после того как Джеб… Ну вы понимаете. До весны новых поставок не будет… Думаю, он просто хочет чувствовать себя спокойнее. Уверен, как только долги будут закрыты, все вернется на круги своя.
– Ох уж этот Старейшина! – вздохнула Пруденс. – Ладно, мне сегодня нужна только катушка ниток. Льняных, если найдется.
По пути к бакалейному отделу я заметила, что на полках стало пустовато, а выбор уменьшился. Внизу стояло всего три мешка муки. Обычно их было так много, что они то и дело валились людям под ноги, осыпая все вокруг белой пудрой.
На верхней полке стоял одинокий мешочек сахара. В нем было всего пять фунтов – меньше, чем написала в списке мама, но я все равно его взяла. Перед уходом попрошу Джозефа принести еще пять фунтов со склада и напомню, что на полки нужно добавить товара.
Пруденс все еще копалась в ящике с катушками, поднимая повыше то одну, то другую, чтобы внимательно рассмотреть цвет. Джозеф листал большую учетную книгу.
– Пожалуй, вот это подойдет, – решила наконец Пруденс, достала десятицентовик из кармана фартука и положила на прилавок, кивнув на прощание.
– Вообще то, миссис Латетон, – пискнул юноша, – с вас немного больше.
Все женщины в магазине замерли и повернулись к прилавку.
– Больше? – удивилась Пруденс.
Служащий заметно смутился.
– Ну, потому что… – Он постучал пальцем по учетной книге, отыскав фамилию Латтеон.
– Я же заплатила наличными. Вы все видели.
– Но на ваше имя долг… Боюсь, прежде чем купить что нибудь еще, его придется выплатить.
В дальнем углу магазина кто то ахнул. Я обернулась и увидела, как Джейн, подружка Мерри, ставит обратно банку кофе, которую собиралась купить.
– Какая чушь! – воскликнула Пруденс. – Нельзя так резко менять порядки, не предупредив людей заранее! Я столько денег с собой не ношу. Да и никто не носит.
Джозеф забрал у нее катушку:
– Я могу отложить ее для вас.
Думаю, он предложил это от чистого сердца, но лицо у Пруденс вспыхнуло от стыда и гнева. Она открыла рот, явно готовясь бросить ему в лицо что нибудь холодное и колкое, но ничего не придумала. После нескольких секунд напряженного молчания Пруденс резко развернулась на каблуках и вышла, хлопнув дверью. Горсть монет, которую дала мне мама, вдруг показалась совсем ничтожной, когда я подошла к прилавку. Я чувствовала, что за нами наблюдает весь магазин, ожидая развития событий.
– Вам не кажется, что нужно добавить товара на полки? – произнесла я, стараясь справиться с волнением. Я понятия не имела, есть ли у нас долг, и не хотела, чтобы всякие зеваки судачили про маму с папой у них за спиной. – Нам нужно еще пять фунтов сахара, и сейчас моя сестра принесет чай… – Мерри подбежала к прилавку с жестяной коробкой и поставила ее с резким стуком.
Джозеф нашел в списке нашу фамилию.
– У вас долг закрыт. – Он записал наши покупки и посчитал сумму. – С вас два доллара и двенадцать центов.
– И еще мешок сахара, – напомнила я, по прежнему сжимая монеты в кулаке.
– Больше нет.
– Что? – Я оглянулась через плечо на открытую дверь кладовки. Коробки и мешки были удобно и аккуратно расставлены на больших полках. Бочки с порохом стояли рядом с ящиком, на котором отчетливо читалась надпись «сахар». – Не может быть. Вот же ящик.
Служащий перегнулся через прилавок и понизил голос, опустив взгляд на древесные узоры:
– Он пуст. Почти все ящики опустели. Обоз должен был доставить новые товары, но…
– О!
Я посмотрела на кладовку свежим взглядом. Всего несколько секунд назад она казалась мне забитой до отказа, а теперь вдруг стала грустной и заброшенной. Пустые ящики ждали хозяина, который никогда не вернется.
– Так вы будете брать сахар? – уточнил Джозеф.
– Конечно, – ответила я, вцепившись в холщовый мешочек. Потом отсчитала монеты, и мы с Мерри забрали покупки.
Нас проводил чуть слышный шепот. Несмотря на то что Джозеф понизил голос, женщины Эмити Фолз все услышали.
– Что все это значит? – проворчала Мерри, пока мы спускались по крыльцу. – Должны же быть еще запасы. Полки совсем пустые!
Я заметила нашу повозку через несколько домов от магазина. Зенит и Луна стояли привязанные к столбу, но в повозке никого не было. Я спрятала сахар под козлы и помедлила.
– Как думаешь, куда подевались папа с Сэмом?
Мерри окинула взглядом дорогу, все еще сжимая в руках чай. Она не успела высказать предположение – возле конюшни Маттиаса Додсона поднялся шум. Лошади ржали, люди звали всех подойти поближе и посмотреть.
– Почему бы и нет, – сказала Мерри, пожимая плечами.
Во дворе у конюшни кузнеца собралась толпа. Люди жались друг к другу, обступив что то, чего я не могла разглядеть. Зеваки толкались, пытаясь пробраться вперед. Мы с Мерри обошли толпу по кругу и остановились возле кузни. Здесь было меньше людей – мало кто готов был терпеть жар, – и мне удалось рассмотреть то, что лежало на земле. Я склонила голову набок. У меня никак не получалось подобрать название тому, что я увидела.
«Это олень, – подумала я. – Самец». Сегодня утром мальчишки Макналли отправились на охоту. Их сестра Флоренс упомянула об этом за шитьем. Вот только величиной этот олень был необычен. В нем вообще все было необычно.
Из туши торчала пятая нога, увечная и уродливая. Вместо парного копыта на конце было пять когтей, загнутых от основания, как у хищной птицы. Шкура была слишком толстой, шесть жесткой и щетинистой, туловище слишком маленьким. А голова…
Я взглянула на рога и ахнула. Они начинались у оленя на лбу, точно кучки мухоморов, и наверняка мешали животному видеть. Ими заросла вся морда. Удивительно, как это несчастное создание вообще поднимало голову под тяжестью стольких рогов. Я насчитала не меньше пяти дюжин, переплетенных между собой, словно ветви деревьев, которым не хватает солнца.
– Вы это на восточной гряде подстрелили? – спросил Кельвин Берман, присев, чтобы рассмотреть ноги. Он провел пальцем по крючковатому когтю и присвистнул сквозь зубы.
Орин Макналли кивнул:
– Никогда ничего подобного не видели.
– Я видела, – сказала Марта Макклири, осторожно пробираясь вперед сквозь толпу. Ее волосы давно побелели как снег, и она тяжело опиралась на трость, почти такую же, как у ее мужа Эймоса. – Мой отец подстрелил нечто подобное, когда вместо города тут были только палатки и несколько семей, пытающихся отвоевать у природы клочок земли. – Ее губы, тонкие, сухие, изрезанные глубокими морщинами, сжались, прежде чем продолжить рассказ, который она пронесла в памяти сквозь десятилетия. – Отец говорил, что когда то их тут водились целые стада, прямо на том лугу, где теперь ферма Персимонов. Слишком маленькие. Слишком странные. Мясо несъедобное, шкура слишком толстая. Лучше сжечь. Сжечь и разбросать кости.
– А почему мясо несъедобное? – спросил Орин.
Пока Марта говорила, толпа притихла, и вопрос мальчишки прозвучал резко, как выстрел. Лицо старухи исказила гримаса.
– Плохое. Все плохое.
– А еще такие были? – полюбопытствовал кто то из толпы.
– Только этот, – ответил Прайор Макналли, обходя вокруг туши. – Надо хотя бы голову оставить. Вот так украшение будет, если повесить над камином, а?
– Да уж украшение, – согласилась Марта, но выражение ее лица совсем не сочеталось со словами. – Делайте как хотите. Вы, молодежь, по другому не умеете.
Покачав головой, она заковыляла в сторону главной улицы и скрылась за углом – наверняка понесла новости в магазин. Скоро сюда явятся Старейшины. Я хотела еще раз посмотреть на странное существо, но в это мгновение заметила Сэмюэля у входа во двор.
Он отошел в сторону от толпы и разговаривал с Ребеккой, скрывающейся в тени крыльца. Их пальцы были переплетены. Оба улыбались, перешептываясь о чем то. Хотя поначалу их скрытность причиняла мне боль, теперь, видя, как они счастливы вместе, я почувствовала, как у меня на сердце теплеет, а душевные раны заживают.
Осенью нас ждет много хлопот: нужно будет спланировать свадьбу, помочь им начать совместную жизнь. Решат ли они построить свой дом или останутся с нами? Я представила, как мы с Ребеккой сидим вместе у камина, смотрим, как за окном падает снег, вяжем шапочки и носочки, шьем маленькие уютные одеяльца. В моем воображении они были розовыми. Сэм, конечно, будет надеяться на сына, но я мечтала, что родится девочка. Малышка со светлыми волосами и темно серыми глазами.
Но что то пошло не так. Лицо у Сэма постепенно мрачнело, теряя краски, а улыбка погасла. Он резко помотал головой, отступая на шаг от Ребекки.
– Нет, – донес ветер его голос. – Ты ошибаешься.
Ребекка попыталась взять его за руки, но Сэм отдернул их, прижав к груди, и отскочил в сторону. Он снова мотнул головой – еще и еще – и попятился, все дальше и дальше отступая от Ребекки. Та продолжала тянуться к нему, не понимая, что делает только хуже.
Они шипели друг на друга, обмениваясь обвинениями, но толпа была слишком увлечена оленем и ничего не замечала. Наконец Ребекка протянула руки и обхватила Сэмюэля за плечи. Ее пальцы смягчились, поглаживая его по рукам. На мгновение мне показалось, что она вот вот его поцелует, закончив ссору, разрешив недопонимание, и все обиды будут прощены. Но вместо этого Ребекка влепила ему пощечину и зашагала прочь не оглядываясь.
9
Правило пятое:
Пусть твой язык не произносит клеветы, чтоб ближнего не очернил напрасно ты.
– Нам нужно поговорить, – сказала я, остановившись в дверях сарая, пока Сэмюэль распрягал лошадей.
– О чем? – проворчал он, перекидывая уздечку через голову Луны.
По дороге Сэм не произнес ни слова. Он сидел в повозке и потирал щеку, как будто след от пощечины все еще ныл. Сейди болтала о сплетнях, которые подслушала за шитьем, не давая мне возможности завести разговор. Больше никто, похоже, не замечал, что творится с Сэмом.
Я бросила взгляд на дом. Мама с Мерри были в кухне, а Сейди кружилась на боковом крыльце, поднимая пыль юбками и смеясь. Папа тоже молчал по дороге домой, а потом сказал, что ему надо прогуляться, чтобы привести мысли в порядок. Кажется, мы с Сэмом наконец остались наедине.
– Я видела, как вы с Ребеккой поругались, – начала я, наматывая уголок фартука на палец.
Сэм застыл, не оборачиваясь ко мне, напряженно ожидая продолжения.
– Я… я знаю, из за чего вы поругались, – добавила я.
– Очень сомневаюсь, сестричка, – фыркнул он.
Я вошла в сарай, сокращая расстояние между нами.
– Ребекка мне рассказала… про ребенка… про все.
Сэм снова зашевелился, складывая упряжь на копну сена, чтобы потом почистить и смазать.
– Может, она тебе еще сказала, кто настоящий отец? Потому что это не я.
Я ахнула:
– Конечно ты! Она тебя любит…
Сэмюэль повел лошадей в стойла, чтобы почистить.
– Она много кого любит. И только я, дурак, полюбил ее в ответ.
Я удивленно разинула рот:
– Это неправда!
– А я слышал другое. И многие слышали.
– Многие? Какие такие многие?
Брат заправил за ухо прядку волос.
– Чуть раньше я зашел к Берману. Уинтроп Маллинз сказал, что видел ее у реки с сынком Персимонов. – Сэм презрительно фыркнул. – Он даже младше Мерри.
– Что бы там ни говорил Уинтроп, это невозможно. Может, он просто тебя дразнил или…
– Не только Уинтроп. Даже новый траппер об этом говорил, – буркнул он.
Значит, Прайс сегодня был в таверне? Его видели уже многие жители Эмити Фолз. Мое сердце резко сжалось, встревоженное тем, что я упустила шанс увидеться с ним. Но я прогнала эти мысли.
– Тот парень, которого я видела у реки?
Сэм пожал плечами:
– Не знаю. Он или кто то из его друзей. Он был странно одет – пришел в такой модной черной шляпе, будто собрался в оперу, но в штанах из оленьих шкур и с распущенными длинными волосами.
Значит, не Прайс. Кто то еще из его лагеря.
– Он сказал, что расставлял капканы на северной гряде и наткнулся на парочку в лесу. Это была Ребекка с Саймоном Брайардом. Пасторский сынок! И, судя по состоянию их одежды, они там не молились.
Я вспомнила Ребекку, которую видела утром – раскрасневшуюся, явно влюбленную в моего брата.
– Я знаю, что это неправда!
– О да, ты так много знаешь, Эллери! Я все лето бегал к ней, а ты только сейчас во всем разобралась. Уж прости, но я не очень то верю в твою способность делать правильные выводы.
Он хлопнул Зенита по крупу, подгоняя заупрямившегося коня. Я отошла в сторону, чтобы не мешать ему работать, а заодно и дать время, чтобы остыть и успокоиться.
– И что ты будешь делать? – спросила я, когда молчание затянулось.
– Делать? Зачем? Ребенок не мой. Я просто забуду все, что между нами было, и заживу как раньше. – Он захлопнул створку стойла, словно ставя точку в конце своей мысли.
– Лошадей нужно почистить, – напомнила я.
Его лицо пошло пятнами от злобы.
– Так что ж ты сама не почистишь? Раз так хорошо знаешь, что должны делать другие.
Я вздохнула, взяла большую плоскую щетку и начала с Луны.
– Откуда… откуда ты знаешь, что ребенок не твой? – Я постаралась произнести это ровно, хотя мне так и хотелось поморщиться.
После паузы Сэм взял вторую щетку и принялся за Зенита.
– Ты правда хочешь знать нелицеприятные подробности моих любовных похождений, Эллери?
– Разумеется, нет, но Ребекка уверена, что ребенок от тебя, и я даже представить не могу, чтобы она тебе изменила. – Я нашла особенно спутанный колтун в гриве Луны и сосредоточилась на нем. Хотя бы эту проблему я могла решить.
– Ну а она изменила. Как и сказал траппер. И Уинтроп. Я уверен, что у нее были и другие. Она, может, водит шашни с половиной Эмити Фолз.
Я осуждающе заглянула в соседнее стойло:
– Сэм, ты не можешь так думать. Это же Ребекка. Я видела, как она смотрит на…
Он направил на меня щетку:
– Не смей указывать мне, что я должен думать! Прекрати совать нос не в свое дело!
Мы злобно уставились друг на друга. Через несколько долгих секунд я отвернулась к Луне. Та покачивалась на месте, как будто не могла выбрать, на чью сторону встать.
– У вас все в порядке? – спросил папа, внезапно возникший в дверях. – Ваши крики от реки слышно.
– Все в порядке, – буркнул Сэмюэль и с неожиданным старанием принялся чистить Зенита.
– Вообще то…
Я не успела договорить – Сэм перемахнул через перегородку между стойлами и занес руку, словно готовясь смахнуть мои слова пощечиной. Я вскрикнула от неожиданности и спряталась от него за кобылу.
– Богом клянусь, если ты хоть слово кому нибудь об этом скажешь… – начал он, но папа, ворвавшись в стойло, остановил его. – Отпусти меня! – в гневе выкрикнул Сэмюэль, отталкивая папину руку, но потерял равновесие и налетел на столб.
– Сэм! – встревоженно воскликнула я из своего укрытия.
Папа шагнул к нему, протягивая руку, чтобы помочь.
– Отстань от меня, – прорычал мой брат, поднимаясь на ноги. – Как же мне надоело, что всем в этой семье что то от меня нужно! Все лезут ко мне, просят все больше и больше. Оставьте меня в покое наконец!
Сэмюэль выскочил из сарая, прежде чем папа успел остановить его.
– Да что такое у вас произошло? – спросил отец, поворачиваясь ко мне.
Его лицо смягчилось, когда он заметил, что у меня глаза на мокром месте. В детстве мы с Сэмом часто ссорились – нас, близнецов, зачастую воспринимали как единое целое, а наши мысли очень различались, – но до кулаков никогда не доходило. Сэм менялся, становился злым и черствым. Я не понимала, почему так происходит. Неужели это просто часть взросления? Неужели нам суждено разойтись в разные стороны?
– Сэм… – Я осеклась. Это была проблема, большая проблема, но решать ее Сэму, и только ему. Я не стану жаловаться отцу, как маленькая запыхавшаяся девочка с косичками. – Да ничего.
Папа окинул меня взглядом:
– Ты в порядке?
Я вышла из стойла. Он тяжело вздохнул:
– Уж и не знаю, что с ним делать. Этим летом от него никакой пользы не добьешься. Ему нужно больше возможностей, больше ответственности. В его возрасте я был уже женат, а скоро и вы подоспели. Ему пора взрослеть, становиться мужчиной.
Я неловко сглотнула. Мы с Сэмом были близнецами. Казалось бы, мы должны быть на одном и том же этапе жизни. И какие же возможности, по мнению папы, предназначались мне? Почему его не тревожило, что я не замужем, что не повзрослела?
Я родилась женщиной. Мое положение в мире было туманным и гибким и определялось местом, которое я занимала в пространстве. В классе я была школьницей. Дома я была дочерью. После того как кто нибудь наконец решит за мной поухаживать, я стану женой, а затем матерью. А до этих пор – что я такое? Кто я?
Я не знала ответов на эти вопросы и снова почувствовала себя одинокой и брошенной. Меня бросил собственный брат близнец, с которым нас соединила сама природа. Я открыла рот, но папа хмыкнул, не догадываясь о том, какую бурю поднял в моей душе.
– Если до конца лета он не сделает предложение девчонке Дэнфорт, пожалуй, я сам пойду договариваться за него.
* * *
Этим вечером Сэм не пришел ужинать, а утром его постель так и оставалась нетронутой. Ни на следующий день, ни через день он не появился. Мы не видели его целую неделю.
Хотя родители не упоминали о его отсутствии, я заметила, что мама нервничает, когда остается одна, и смотрит в окно, покусывая губу. У папы, кажется, не хватало сил на тревогу. Нужно было заботиться о посевах. Ухаживать за животными. И наконец, пора было собирать урожай меда.
В то утро, когда должен был начаться сбор урожая, папа тронул меня за плечо, давая понять, что понадобится моя помощь. Меня охватило такое радостное волнение, что я с трудом заставила себя позавтракать.
Мы с папой надели шляпы, сетки и перчатки и проработали с рассвета до заката, усыпляя пчел дымом и извлекая рамки, полные меда. Мы таскали их через все поле дрожащими руками. Каждый отсек улья мог весить до восьмидесяти фунтов в наполненном состоянии, и, кажется, папа удивился, но обрадовался, увидев, что я не отстаю от него и не замедляю работу.
Приятно было как следует потрудиться. По ночам у меня болели мышцы, но спать я ложилась настолько довольная, что почти никогда не замечала пустующий угол Сэмюэля на чердаке.
* * *
– Мама, ну пожалуйста! – воскликнула Сейди. – Я что угодно сделаю, клянусь!
За несколько дней до восьмого дня рождения Сейди Тринити Брустер одолжила ей потрепанную книжку со сказками. По вечерам я читала их вслух, а сестренка носилась по чердаку, разыгрывая каждую сцену и заставляя Мерри помогать ей, когда нужен был красивый принц или злая королева. Больше всего она любила сказку «Гензель и Гретель». Сейди словно зачарованная рассматривала картинки и пыталась представить, каким может быть на вкус трехслойный торт на столе у ведьмы.
Сначала она решила, что он, наверное, клубничный, такой сочный и плотный, что его сможет разрезать только настоящий силач. Потом подумала, что это ореховый торт, с жареным пеканом и карамелью. В конце концов она объявила: мол, Эбигейл сказала, что он шоколадный, бока политы глазурью и щедро присыпаны какао пудрой. Стоило Эбигейл сочинить такой торт, и Сейди уже не могла думать ни о чем другом.
– Мне всего раз в жизни исполнится восемь! Разве это не повод приготовить шоколадный торт? – принялась клянчить она накануне дня рождения с таким же упорством, с каким голодная собака гоняется за костью.
– Так можно про любой день рождения сказать, – возразила Мерри, обмахиваясь соломенной шляпой. Мы вышли в огород собирать стручки гороха к обеду. – Мне вот тоже больше никогда не исполнится шестнадцать, а на мой день рождения вообще никакого торта не было! Только ежевичный пирог, но очень вкусный, мне ужасно понравилось, – тут же добавила она, бросив на маму извиняющийся взгляд.
– Даже если бы мы нашли шоколад в Эмити Фолз – а это невозможно, – он для нас слишком дорогой, милая, – пояснила мама, бросая очередную горсть стручков в корзину.
– Лучше бы Тринити вообще не показывала мне эту книжку, – застонала Сейди и обиженно плюхнулась на землю.
– Тебе же понравилось читать
сказки, – мягко напомнила я. – И нам тоже.
– Ну что ты как маленькая, Сейди? – Мерри сорвала несколько стручков, висевших рядом с ней. – Нельзя заполучить все, что приходит тебе в голову. Ты не думала, что нам всем чего то хочется? Не меньше, чем тебе – этот торт? Эллери нужны новые платья, мне – новые книги, а маме… – Она помедлила, нахмурив брови и задумавшись о том, чего может хотеть мама. – Ей очень много всего не помешало бы.
– Я и так всем довольна, – ответила мама. – И я правда очень хотела бы добыть тебе шоколадный торт, пташка моя, но, боюсь, в этом году ничего не получится. – Мама протянула руку и погладила Сейди по щеке, похожей не персик. – Вот что я тебе скажу… У нас есть небольшой запас сахара. Я сделаю тебе трехслойный медовый торт прямо как на картинке, а весной, когда отправят новый обоз, я скажу Джебу… – Она побледнела, осознав, что вырвалось у нее по привычке. – Я скажу тому, кто будет управлять магазином, чтобы в список обязательно внесли шоколадные плитки, и тогда мы приготовим еще один торт. С такой мягкой шоколадной глазурью, что ее придется есть ложкой.
Сейди скрестила руки на груди, явно заинтересовавшись, но не желая соглашаться сразу.
– А я завтра сплету тебе венок, – добавила я. – Будешь в короне, как принцесса из книжки.
– Какая именно? – уточнила Сейди, как будто это имело значение.
– Любая, гусенок ты мой, – рассмеялась я, помогая ей подняться с грядки.
Она отряхнула юбки с достоинством дующегося восьмилетнего ребенка и посмотрела на Мерри.
– А ты что мне подаришь?
Мерри открыла рот, явно готовя какой нибудь остроумный и язвительный ответ, но мама покачала головой. Сестра задумчиво поджала губы.
– Я буду накрывать за тебя на стол до конца недели, – предложила она. – Чтобы у тебя было время заняться делами королевства, как и подобает принцессе.
Сейди склонила голову набок, будто внимая голосу, который слышала только она, а потом радостно захлопала в ладоши.
– Мы с Эбигейл согласны! И венок пусть будет золотой, как солнце! – добавила она, повернувшись ко мне.
Я поднялась, закончив собирать горох:
– Значит, будет золотой!
* * *
Даже после сбора урожая нам не разрешали рвать цветы на наших полях. Закончив срезать соты и оставив пчел готовиться к зиме, папа выходил в поле и собирал однолетники, чтобы извлечь из них семена. По весне он любил экспериментировать с разными сочетаниями цветов. Разные виды пыльцы давали разный вкус меда: от некоторых получались такие сладкие цветочные нотки, что сводило зубы. Другие придавали меду густой дымный привкус, отлично сочетавшийся с печеньем и сухарями.
Подготовка цветочных полей была любимым папиным занятием. Он часто признавался, что было бы проще позволить пчелам собирать пыльцу где попало, но понимал, что тогда вкус меда станет непредсказуемым и скучным. Думаю, папа представлял себя этаким французским виноделом, который экспериментирует с разными сортами винограда, чтобы создать идеальный купаж. Он вел журналы своих опытов, рисуя иллюстрации и подробно расписывая, какие цветы дают лучший вкус. В итоге получился самодельный справочник, которому позавидовал бы любой ученый ботаник.
Так что в день рождения Сейди, отправившись за цветами для венка, я ушла подальше от дома и забрела на запад, к трем водопадам, впадавшим в Зеленое озеро. Там была большая полянка с кислицей, которая отлично подходила по цвету для золотой короны.
День снова выдался жарким, поэтому, усевшись среди цветов, я расстегнула две верхние пуговицы платья и начала обмахиваться. По утрам было холодно, на грани заморозков, но, как только солнце заливало светом долину, начиналась удушливая жара под стать скорее июлю, чем сентябрю.
Я сплела небольшой кружок из тростника и плюща – основание венка – и уже собиралась начать оплетать его, как вдруг раздался чей то голос, застав меня врасплох:
– Чудесный денек, не так ли?
Между сосен мелькнул силуэт, почти такой же темный и тонкий, как лесные тени. Он вышел на солнце, и я узнала загадочного траппера, который назвался Прайсом. На его заплечном мешке болтались, бряцая, различные инструменты и большой мачете, которым он, скорее всего, прорубался сквозь кустарник в лесу. А еще с сумки свисала впечатляющая коллекция кроличьих лапок, собранных в длинную связку, – мрачноватое украшение из меха и когтей. Интересно, зачем человеку повсюду носить с собой столько хлама на удачу?
– Но жаркий, – добавил он и уселся на землю всего в нескольких футах от меня.
У него на лбу блестел пот, а рукава были закатаны до локтей, обнажая темно зеленые полосы татуировок, опоясывающих его запястья, точно браслеты. В них виднелся какой то узор, но я не могла как следует разглядеть его. Покопавшись в мешке, Прайс достал фляжку, встряхнул ее и предложил мне. Я отказалась, и тогда он сам допил остатки воды. Я постаралась не пялиться на его кадык, перекатывавшийся от каждого длинного глотка.
Этот юноша был до неприличия привлекателен. Он закрутил крышку и вытер губы тыльной стороной руки.
– Есть не хочешь? – спросил Прайс, извлекая из сумки небольшой кулек. В нем лежало вяленое мясо, вкусно пахнущее специями.
Я покачала головой. Дома мама готовила настоящий пир к ужину, так что я не хотела перебивать аппетит. Юноша пожал плечами и принялся за мясо.
– Значит, мне больше достанется. Что ж, Эллери Даунинг, ты, стало быть, возомнила себя королевой фей?
– Я… что?
Он показал на незаконченный венок у меня на коленях.
– Не сочти за грубость, но тебе лучше выбрать другие цветы. Желтые тебе совсем не подходят. Нужно что нибудь, что сочеталось бы с твоим розовым румянцем. – Он сорвал кремовый цветок клевера и поднес к моему лицу. – Вот это подойдет намного лучше.
– Это не мне, – возразила я, уклоняясь, пока Прайс не догадался, как сильно мне хочется, чтобы его пальцы случайно коснулись моей кожи. – Это сестре на день рождения.
– Сегодня?
Я кивнула.
– Тогда непременно передай ей мои наилучшие пожелания.
– А от кого передать? – спросила я, испытав вдруг прилив смелости.
Он помедлил, внимательно рассматривая меня. Сегодня его глаза были теплого янтарного цвета.
– От Прайса, разумеется.
– Не может быть, чтобы тебя на самом деле так звали.
Он улыбнулся, и я заметила две ямочки точно посередине его щек.
– Почему нет?
– Это имя тебе совсем не подходит, – сказала я, обратив его же слова против него.
На его щеках снова мелькнули ямочки, и я сорвала несколько цветов, чтобы отвлечься.
– Ладно, ладно. Я соврал твоему отцу. Ты, знаешь ли, ужасно проницательна. – Он сорвал еще один клевер и оплел его вокруг первого.
– Зачем тебе врать?
Он добавил еще цветок в цепочку, потом еще один.
– Я здесь недавно. Никого не знаю. Меня тоже никто не знает. С чего мне разбрасываться своим именем?
– Чтобы люди могли узнать тебя получше.
Он пожал плечами:
– Ты и так можешь узнать обо мне что угодно. Имя не меняет моей сути.
– А фамилия?
Юноша фыркнул, а его тон стал мрачным:
– А фамилия вообще не имеет никакого отношения к моей сути.
Он сказал папе, что путешествует без родителей – интересно почему? Сам ушел из дома? Или его разлучили с родителями? Может, они в плену или погибли? В Эмити Фолз редко доходили вести из внешнего мира, но я знала, что на западе бродят бандиты, которые нападают на караваны, крадут припасы и деньги и уносятся прочь в клубах пыли. Некоторые из них пользовались большей известностью, чем те, кто их ловил. Может, отец этого юноши бандит? Может, его фамилия запятнана чужими преступлениями?
– Расскажи мне об имениннице, – попросил он, ловко меняя тему. – Она младше или старше тебя?
– Младше. Ей сегодня исполняется восемь.
Неподалеку от него из камней торчали несколько цветков горного старожила, и я потянулась к ним, чтобы сорвать один. Этот желтый цветок отлично подходил на роль главного самоцвета в золотой короне.
– А как ее зовут?
Я скептически приподняла бровь:
– Серьезно?
– Подай мне вон тот, пожалуйста, – попросил он, указывая на белоснежный цветок клевера возле моего бедра.
– Ни за что бы не подумала, что ты умеешь плести венки.
– У меня много скрытых талантов, Эллери Даунинг. Очень много. – Он сделал еще одну петлю. – Меня сестра научила.
– Она младше или старше тебя? – спросила я, повторяя его вопрос.
– Намного младше. Мне было тринадцать, когда мама ее родила. Амелия любила собирать цветы. Могла целый день просидеть в поле, плела веночки, ожерелья и браслеты для всех знакомых.
– А носить их приходилось тебе, да? – Я заметила, как мой собеседник перешел на прошедшее время, но не стала ничего говорить. Он и так уже рассказал о себе намного больше, чем раньше.
– Именно так! – рассмеялся юноша. – Она заболела, – добавил он, уловив мое любопытство.
– Мне очень жаль.
Прайс пожал плечами, доплел венок и закрепил его.
– Идеальное украшение для светловолосой королевы фей, – объявил он, водрузив свое творение мне на макушку и одобрительно кивнув. – Я был прав, эти цветы отлично тебе подходят.
Мои щеки запылали под взглядом его блестящих глаз, и, чтобы не смотреть на него, я схватила первый попавшийся цветок.
– Уверен, твой кавалер сегодня будет в восторге.
– Сегодня? – повторила я, решив не поправлять его.
– У такой красивой девушки наверняка есть хотя бы один серьезный ухажер, которого уже зовут на семейные праздники. Как думаешь, что он принесет малышке…
Он сделал паузу, явно надеясь, что я забудусь и выдам имя сестры.
– Подарка не будет, это точно, – сказала я.
Прайс наморщил нос. Его, похоже, позабавило, что я не попалась в ловушку.
– Каков грубиян! Если бы мне повезло ухаживать за такой умной и очаровательной девушкой, я бы непременно принес твоей сестренке роскошный подарок.
– Правда?
Я попыталась представить, как он сидит на крыльце вместе с нами и потягивает пунш. Мы все дарим подарки и слушаем смешную болтовню Сейди. От этой картины мою грудь пронзило острое тоскливое чувство.
Прайс с серьезным видом кивнул, а потом вдруг резко наклонился, будто хищная птица, камнем падающая на землю, и сорвал что то зеленое. Он покрутил листок в руках, любуясь им. Я наклонилась поближе, пытаясь понять, что это.
– На удачу в будущем году.
Его большой палец задел мой указательный, когда я взяла у него маленькое сокровище.
– Четырехлистный клевер! – воскликнула я. В детстве я провела не один вечер в поле, разыскивая его, но мне никогда не везло. Этот был просто прекрасен: все листки глубокого изумрудного цвета и совершенно одинаковые. – Как ты его разглядел?
Он пожал плечами с неожиданной для меня скромностью.
– Я всегда легко их находил.
– А я впервые вижу такой… Сейди очень понравится, – призналась я и только потом поняла, что натворила. Я запоздало прикрыла рот рукой.
– Передай Сейди Даунинг, что я желаю ей огромного счастья, – сказал Прайс с широкой ухмылкой.
Я осторожно убрала драгоценный листок в карман платья, а затем провела рукой по клеверу, пытаясь найти еще один для себя. Но перед глазами было лишь море трилистников.
– Можно дать тебе совет? – спросил Прайс, опускаясь на колени рядом со мной так близко, что наши бедра соприкоснулись. Он наклонился над клевером, уперев локти в землю, и тоже принялся искать. – Обычно они растут по краям.
– По краям, – повторила я и наклонилась пониже, внимательно рассматривая поросль клевера.
– Удачу нельзя спрятать в толпе, – пробормотал он, проводя пальцами вдоль границы зарослей клевера. – Она не станет сливаться с фоном. Ей хочется, чтобы ее нашли. Просто нужно знать, где искать.
Быстрым движением он выхватил еще один листок, раскрыл ладонь и выразительно глянул на меня, словно предлагая взять клевер.
Когда я потянулась за листком, он резко сжал руку, поймав мои пальцы своими, грубоватыми и теплыми. Его прикосновение, столь неожиданно нежное, пробудило во мне трепет. Волнение напоминало блики, пляшущие по водам Зеленого озера.
– А твой кавалер так же держит тебя за руку?
Наши взгляды встретились, и я почувствовала, как вверх по шее ползет румянец. Я не могла пошевелиться, не могла вдохнуть, ничего не могла, только смотрела в бездну его янтарных глаз. Сердце не понимало, где ему биться: то ли подскочить до самого горла, то ли рухнуть вниз. Я понимала, что мои щеки, скорее всего, пылают, но по телу пробегала головокружительная дрожь удовольствия и страха. Я разрывалась пополам, наслаждаясь его присутствием и в то же время мечтая, чтобы он поскорее ушел, пока я не натворила чего нибудь, за что нам обоим будет стыдно.
– У меня… у меня его нет, – призналась я наконец, высвободив руку и оставив клевер в его ладони.
Его губы сложились в ленивую улыбку, а глаза весело прищурились.
– Правда? – Он на секунду задумчиво уставился на листок. – Забирай. Мне удача, похоже, и так уже улыбнулась.
Я добавила последний цветок в венок Сейди и встала, отряхивая юбку.
– Мне пора домой.
Он откинулся на спину, опираясь на локти, и посмотрел на меня снизу вверх.
– Так скоро?
Я пошевелила в ботинках пальцами, разминая их и обдумывая свой следующий шаг.
– Хочешь пойти со мной? Папа ведь приглашал тебя на ужин… А у мамы еды на всех хватит. Сможешь сам подарить клевер Сейди.
Прайс задумчиво склонил голову набок:
– Ужин с семейством Даунинг… Ужин в обществе Эллери…
Он резко вскочил на ноги. Его повадки напоминали кошачьи: ленивая медлительность быстро сменялась изящными движениями.
– Нужно привести себя в приличный вид. Во сколько мне подойти?
Мы впервые стояли так близко, и я наконец осознала, насколько он выше меня. Хотя я была самой высокой девочкой в классе, моя макушка едва доходила ему до плеч. На мгновение я представила, как он меня обнимает. Я бы устроилась у него под подбородком, в надежном кольце его рук… Я прогнала эти дикие мысли.
– Извини… Мы обычно ужинаем около шести.
Прайс кивнул:
– Отлично. Мой лагерь вон там, чуть выше, – добавил он, указывая на просвет в соснах примерно в полумиле от нас.
– Там безопасно? – спросила я, направляясь к дому, и заметила, как он специально укорачивает шаг, чтобы не обгонять меня.
Прайс с нахальной улыбкой почесал ухо:
– А что, хочешь присоединиться?
Жар у меня в груди, едва утихнув, полыхнул с новой силой, заливая лицо краской стыда.
– Нет, конечно! Ты бы, знаешь ли, последил за языком в наших местах. Многие отцы пристрелили бы любого, кто посмел бы так разговаривать с их дочерьми.
В его глазах сверкнул восторг.
– А Гидеон?
– Возможно.
Он одобрительно кивнул:
– В таком случае я буду уважать его еще больше.
– Как там твои капканы? – спросила я, чтобы сменить тему. От одной мысли о том, что этот незнакомец – мой незнакомец, как я его мысленно называла, – бессовестно флиртует с другими девушками, я почувствовала укол незнакомой мне прежде ревности.
– Мне уже несколько раз повезло по мелочи, – ответил он, перепрыгивая через упавшую ветку. – Но я жду чего нибудь покрупнее.
– Оленя? – предположила я, не зная, что он может счесть хорошей добычей.
Его зубы сверкнули на солнце.
– Намного крупнее, Эллери Даунинг.
Я помедлила, взвешивая свои следующие слова:
– Я до сих пор не знаю твоего имени.
– Разумеется, не знаешь, – ответил он, насмешливо приподняв уголок губ. – Я же его не называл.
Я подождала, полагая, что сейчас он наконец представится, но мой незнакомец спокойно продолжал шагать, приминая высокую траву. Молчание его, похоже, не смущало. Наконец он поднял взгляд, заметил, что я смотрю на него, и приподнял брови, словно бросая вызов. Эта шутка слишком уж затянулась и с каждой минутой становилась все более неловкой.
– Мне все равно, какая у тебя фамилия… Я считаю, что человек должен сам найти свое место в мире… И неважно, кто его родители… И что они сделали.
– Как великодушно с твоей стороны.
Я перекинула косу за плечо.
– Просто я хотела сказать…
– Знаю, что ты хотела сказать, Эллери. И… Как человек, чья семья сделала много плохого… Я это ценю.
Я была права! Я тут же сочинила для него головокружительную романтическую историю жизни: мальчик, выросший в опасном мире разбойников с большой дороги, грабящих повозки и экипажи. Может, папа даже слышал о его отце преступнике.
– Но было бы приятно знать, как тебя называть. Хоть какое нибудь имя, – не отставала я. Последовало несколько секунд тишины. – Ты правда мне не скажешь?
– Правда, – рассмеялся он. – Не скажу. Тебе не кажется, что имена несут в себе особую власть? Стоит назвать кому нибудь свое имя – и этот человек может потянуть тебя за собой.
Я наступила на шаткий камень и споткнулась. Прайс поймал меня за руку, помогая удержаться на ногах.
– Я… я не совсем понимаю…
– Эллери Даунинг! – Его громкий крик вырвался из груди, словно пушечный выстрел.
Я резко перевела взгляд с его руки, сжимавшей мою, на его лицо. Он наморщил нос:
– Вот видишь. Власть.
Он был прав, но я пока не хотела это признавать.
– Ты невозможный человек.
– Да, пожалуй. Что ж, здесь я вынужден тебя покинуть.
Мы остановились у просвета в соснах, и я вдруг поняла, что не знаю, куда девать руки. Они казались мне слишком большими и неловкими, и, как бы я их ни сложила, выходило неестественно.
– Значит, увидимся вечером… – Я сделала паузу, давая ему шанс заполнить ее. – Это просто нелепо. Нужно же мне как то тебя называть.
– Почему?
– Потому что у всего на свете – по крайней мере, у того, что важно, – есть имя. Так уж все устроено. Я могу перечислить названия всех цветов, что растут в долине, всех этих деревьев, – сказала я, жестом обводя лес у него за спиной. – И меня бесит, что я не знаю, как тебя называть.
Он с простодушным видом развел руками:
– Я пытался назвать тебе имя, но тебя оно не устроило. Называй меня как хочешь. Придумай сама, это не важно.
– Еще как важно! Такое не может быть не важно. Я ведь не просто так поняла, что тебя зовут не Прайс. Тебе это имя не подходило. У имен должен быть смысл.
– Ты можешь вкладывать в них какой угодно смысл, но в конечном счете разве это имеет значение? – Он указал на ярко оранжевый цветок у своих ног. – Я не знаю, как называется это растение, но знаю, что оно приятно пахнет и помогает от ожогов.
– Это Calendula arvensis. Полевые ноготки, – тихо ответила я.
– Так ты еще и на латыни имена раздаешь? – Он перевел взгляд на лес, и я испугалась, что слишком на него надавила. – А что значит «Эллери»?
Я помедлила.
– «Радостная».
Он потер подбородок:
– А между тем я тебя совсем расстроил.
Наши взгляды встретились, и я увидела, что его глаза потемнели, став почти такими же зелеными, как…
– Уитакер, – вдруг решила я. – Вот как я буду тебя называть.
В его глазах сверкнули веселые искорки.
– Ты посмотрела на меня и решила, что я Уитакер?
– Я посмотрела на них, – ответила я, показывая на деревья у него за спиной. – Тебе, скорее всего, безразлично, но это белые пихты . Они достигают более сотни футов в высоту, а самые толстые ветки у них растут прямо у корней, покрывая всю землю. Без тропинки даже акр такого леса пройти невозможно. Он совершенно непроницаем. Совсем как ты.
Он так пронзительно посмотрел на меня сверху вниз, что мне захотелось отвести взгляд, но я не могла пошевелиться.
– Значит, Уитакер. – Он протянул руку, как будто это была наша первая встреча. – Здравствуй. Я здесь совсем недавно. Меня зовут Уитакер Прайс.
– Эллери Даунинг, – ответила я, пожимая его руку.
– Рад знакомству, Эллери Даунинг.
Он опустил руку, и я увидела, что в моей ладони остался четырехлистный клевер. Уитакер Прайс, не прощаясь, зашагал по тропе, но обернулся и подмигнул мне, прежде чем скрыться среди деревьев.
10
– Сегодня вечером к нам на ужин придет гость, – объявила я, врываясь в кухню через заднюю дверь.
Мама, готовившая торт для Сейди, подняла голову. Она, как и обещала, изменила свой рецепт, чтобы получился поистине впечатляющий многослойный шедевр. Я еще никогда не видела таких тонких коржей, перемежающихся точно такими же по толщине слоями крема. Нижний корж был больше всех, средний поменьше, а в верхний, самый маленький, были воткнуты восемь розовых свечек, крошечных, как спички. Я знала, что папа сделал их специально для Сейди. Обычно мы не красили свечи. Естественный янтарный оттенок пчелиного воска сам по себе создавал приятное теплое свечение. Не было нужды что то менять. Но Сейди обожала розовый цвет. А папа обожал Сейди.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Предыдущая страницаВернуться к описанию