На заборе снег мохнатый толстой                                               грядочкой лежит.Налетели вмиг галчата… Ух, какой                                                 серьёзный вид!Ходят боком вдоль забора, головёнки                                                    изогнув,И друг дружку скоро-скоро клювом цапают за клюв.Что вы ссоритесь, пичужки? Мало ль                                           места вам кругом —На берёзовой макушке, на крыльце                                                и под крыльцом.Эх, когда б я сам был галкой —                                  через форточку б махнулИ весёлою нырялкой в синем небе                                                потонул…

<1920>

«Отчего ты, мартышка, грустнаИ прижала к решетке головку?Может быть, ты больна?Хочешь сладкую скушать морковку?»«Я грустна оттого,Что сижу я, как пленница, в клетке.Ни подруг, ни родных – никого,Ни зелёной развесистой ветки…В африканских лесах я жила,В тёплых, солнечных странах;Целый день, как юла,Я качалась на гибких лианах…И подруги мои —Стаи вечно весёлых мартышек —Коротали беспечные дниСредь раскидистых пальмовых вышек.Каждый камень мне был там знаком,Мы ходили гурьбой к водопою,В бегемотов бросали пескомИ слонов обливали водою…Здесь и холод и грязь,Злые люди и крепкие дверцы…Целый день, и тоскуя и злясь,Свой тюфяк прижимаю я к сердцу.Люди в ноздри пускают мне дым,Тычут палкой, хохочут нахально…Что я сделала им?Я – кротка и печальна.Ты добрей их, ты дал мне морковь,Дал мне свежую воду, —Отодвинь у решётки засов,Отпусти на свободу…»«Бедный зверь мой, куда ты уйдёшь?Там, на улице, ветер и вьюга.В переулке в сугробе заснёшь,Не увидев горячего юга…Потерпи до весны лишь, – я самВыкуп дам за тебя – и уедемК африканским весёлым лесам,К чернокожим соседям.. . . . . . . . . .А пока ты укройся теплейИ усни. Пусть во сне хоть приснитсяШирь родных кукурузных полейИ мартышек весёлые лица…»

1920

«Кто живёт под потолком?»            – Гном.«У него есть борода?»            – Да.«И манишка и жилет?»            – Нет.«Как встаёт он по утрам?»            – Сам.«Кто с ним утром кофе пьёт?»            – Кот.«И давно он там живёт?»            – Год.«Кто с ним бегает вдоль крыш?»            – Мышь.«Ну а как его зовут?»            – Скрут.«Он капризничает, да?»            – Ни-ког-да!..

<1920>

Что поёт сверчок за печкой?«Тири-тири, надо спать!»Месяц выбелил крылечко,Сон взобрался на кровать…Он в лицо Катюше дышит:«Ты, коза, – закрой глаза!»Катя слышит и не слышит.За окном шуршит лоза.Кто там бродит возле дома?Мишка с липовой ногой,Дочка сна, колдунья-дрёма?Чёрт ли с Бабою-ягой?Ветер просит за трубою:«Ты! Мне холодно! Пусти!..»Это что ещё такое?В лес на мельницу лети…Катя ждёт, поджав коленки.Тишина… И вот опятьДруг-сверчок запел со стенки:«Тири-тири… надо спать!»

<1920>

Над болотцем проносится вздох, —Это ахнула сонная жаба.Изумрудный в звёздочках мох…На полянке – с лукошком баба.Проглядела, не видит, прошла:Россыпь рыжиков дремлет под ёлкойПод стволом паутинная мглаИ шатёр островерхий и колкий.Стебельки пронизали весь мох.Средь малиновых капель гвоздики,В светлых листьях, как сизый горох,Чуть колышутся гроздья черники.Не вставай, не сгибайся… Лежи:За охапкой притянешь охапку…Возле вала, у старой межи,Наберёшь ты полную шапку.И на дачу лениво придёшь.Молоко на коленях в тарелке.Льются ягоды… Лёгкая дрожь.Пересыплешь их сахаром мелким.Холодок на зубах и в душе,Сладкий запах лесного затишья.За калиткой, в густом камыше,Шелестящая жалоба мышья.Ложка в сонной ладони замрёт.За стволами – крестьянские срубы…И бесцельно на ласточкин лётУлыбаются синие губы.

<1929>

Перед цветочной лавкой на доскеИз луковицы бурой и тугойВознёсся гиацинт:Лиловая душа,Кадящая дурманным ароматом…Господь весной ей повелел цвести,Вздыматься хрупко-матовым барашком.Смотри:Над гиацинтом вьётсяПушистая пчела…То в чащу завитков зароет тельце —Дрожит, сбирает дань.То вновь взлетитИ чертит круг за кругом.Откуда ты, немая хлопотунья?Где улей твой?Как в лабиринт многоэтажныйВлетела ты, крылатая сестра?Куда свой сладкий грузСнесёшь под гул автомобилей                                       и трамваев?Молчит. Хлопочет.И вдруг взвилась – всё выше, выше —До вывески «бандажной мастерской»…И скрылась.Косою сеткой бьёт крупа.По ярмарке среди бульвараЗа парой параСнуёт толпа.Строй грязных клеток,Полотнища шатров,Собачий визг рулеток,Нуга – будильник – и пузыри шаров.У будки прорицателя – шарманка:Визжит, сзывает, клянчит…Худая обезьянка,Сгорбив спинку,Качает-нянчит,Зажавши книзу головой,Морскую свинку.Так нуден сиплый вой!Качает-греет…Гладит лапкойЧужого ей зверька,А он, раздув бока,Повис мохнатой тряпкой,Тупой и сонный.И опятьОна к нему влюблённоСклоняется, как мать.Качает, нежит…Застыл маляр худойС кистями за плечами,И угольщик седой, —Глаза переливаются лучами…Склонился лавочник к жене,И даже бравые солдаты —Взвод краснощёкой деревенщины —Притихли в стороне.Шарманка ржёт…Вздыхают женщины:Кто лучше их поймёт?

Апрель 1929

Париж