Жан Кристоф Гранже
Пассажир
Текст предоставлен издательством
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6028898&lfrom= 166013508
«Пассажир: Роман»: Азбука, Азбука Аттикус; Санкт Петербург; 2012
ISBN 978 5 389 06517 8
Аннотация
Встреча с пациентом, страдающим амнезией, приводит психиатра Матиаса Фрера к ужасному открытию: у него тот же синдром «пассажира без багажа». Раз за разом он теряет память и из осколков прошлого создает себе новую личность. Чтобы обрести свое подлинное «я», ему придется пройти через все свои прежние ипостаси. Фрера преследуют загадочные убийцы в черном, за ним гонится полиция, убежденная, что именно он – серийный маньяк, совершивший жуткие убийства, имитирующие древнегреческие мифы. Да он и сам не уверен в своей невиновности… Как ему выбраться из этого лабиринта? Быть может, лейтенант полиции Анаис Шатле, для которой он главный подозреваемый, дарует ему путеводную нить? Впервые на русском, от автора знаменитого мирового бестселлера «Багровые реки»!
Жан Кристоф Гранже
Пассажир
Jean Christophe Grangé
Le passager
© Éditions Albin Michel – Paris 2011
Перевод с французского Елены Головиной (ч. I–III), Александры Ратай (ч. IV–V)
© Е. Головина (ч. I–III), перевод, 2012
© А. Ратай (ч. IV–V), перевод, 2012
© ООО «Издательская Группа „Азбука Аттикус“», 2012
® Издательство АЗБУКА
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Мишель Рока Фелиппо посвящается
I. Матиас Фрер
Звонок проник в сознание раскаленной иглой.
Ему снилась залитая солнцем стена. Он шел вдоль белой загородки, следуя за своей тенью. У стены не было ни начала, ни конца. Стена была целой вселенной. Гладкой, слепяще яркой, равнодушной…
Снова звонок.
Он открыл глаза. Взглянул на светящиеся цифры стоящего рядом электронного будильника. 4.02. На ощупь поискал телефон. Рука шарила в пустоте. Тут он вспомнил, что заснул в комнате отдыха. Мобильник нашелся в кармане халата. Он посмотрел на экран. Номер незнакомый. Молча нажал нужную кнопку.
Темноту прорезал голос:
– Доктор Фрер?
Он не ответил.
– Вы доктор Матиас Фрер, дежурный психиатр?
Голос доносился откуда то издалека. Как будто из того же сна. Стена, ослепительный свет, тень…
– Да, я слушаю, – отозвался он наконец.
– Говорит доктор Филон. Я дежурю в квартале Сен Жан Бельсье.
– Почему вы звоните мне на этот номер?
– Мне его дали. Я вас от чего то оторвал?
Глаза понемногу привыкали к темноте. Негатоскоп. Металлический стол. Шкаф с лекарствами, запертый на два замка. Комната отдыха располагалась в обычном смотровом кабинете, и он сам выключил в нем свет. И спал на кушетке для пациентов.
– Что случилось? – проворчал он, поднимаясь на ноги.
– На вокзале Сен Жан произошло что то странное. Около полуночи дежурная охрана задержала мужчину. Бродяга. Прятался в смазочной, возле железнодорожных путей.
Врач явно нервничал. Фрер еще раз посмотрел на будильник: 4.05.
– Бродягу отвели в медпункт и оттуда позвонили в комиссариат на бульваре Капуцинов. За ним приехали из полиции. Они то меня и вызвали. Я осмотрел его прямо там.
– Он что, ранен?
– Нет. Но он совершенно ничего не помнит. Вот это то и странно.
– А он не притворяется? – сдержав зевок, спросил Фрер.
– Это уж вам судить, вы же специалист. Но лично мне кажется, что нет. У него такой вид… Отсутствующий. Как будто он не здесь, а где то еще. Вернее сказать, нигде.
– Мне будут звонить из полиции?
– Нет. Патрульные с улицы Бак уже везут его к вам.
– Спасибо, – иронически поблагодарил он.
– Кроме шуток. Вы сможете ему помочь. Я в этом уверен.
– Вы написали медицинское заключение?
– Они взяли его с собой. Удачи вам.
И он повесил трубку, торопясь покончить с этим делом. Матиас Фрер стоял не двигаясь и не зажигая света. В ушах настойчиво пикал сигнал отбоя. Да уж, ночка выдалась еще та. Развлечения начались в девять вечера. В корпусе стационара новенький сделал кучу прямо в палате, после чего наелся собственного дерьма и сломал запястье медбрату. Ровно через полчаса в западном корпусе пациентка с шизофренией выломала из пола кусок линолеума и попыталась вскрыть себе вены. Фрер оказал ей первую помощь и перевел в Пелегрен.
В полночь он прилег вздремнуть. Но не проспал и часа, потому что еще один пациент вырвался на улицу в чем мать родила и принялся носиться по территории, оглашая окрестности оглушительными звуками пластмассовой дудки. Пришлось всадить ему тройную дозу седативного, а потом успокаивать тех, кого он перебудил своим сольным концертом. В это же время у парнишки из токсикологического отделения случился приступ эпилепсии. Пока Фрер до него добирался, бедолага успел прокусить себе язык. Изо рта у него хлестала кровь. Он так бился, что они держали его вчетвером. Но все таки ухитрился стянуть у Фрера из кармана мобильник. Психиатр дождался, пока стихнут судороги, и лишь после этого разжал пальцы эпилептика и забрал у него аппарат, весь заляпанный кровью.
В половине четвертого он опять прилег. Передышка длилась ровно полчаса, и прервал ее этот дурацкий звонок. Дерьмо.
Он по прежнему сидел в темноте не двигаясь. В телефоне все так же пикали гудки отбоя, буравя бесформенный мрак комнаты призрачными звуками.
Он сунул мобильник в карман и встал. Перед глазами возникла белая стена из его сна. Женский голос прошептал: «Feliz…» По испански «Фелис» означает «счастливый». Но при чем тут испанский? И откуда взялась эта женщина? В глубине левого глаза вспыхнула привычная колющая боль, неизбежно встречавшая его при пробуждении. Он потер пальцами веки и напился воды из под крана.
На ощупь добрался до двери и открыл ее мастер ключом.
Ложась спать, он заперся в комнате – здесь находился шкаф с лекарствами, святой Грааль всего отделения.
Через пять минут он уже шагал по скользкой дороге, соединявшей корпуса больницы. С вечера на Бордо лег туман – густой, белесый, невероятно плотный. Фрер поднял воротник плаща, который накинул поверх халата. К запаху сырости примешивались морские испарения, и он непроизвольно сморщил нос.
Он шел по центральной аллее. Уже в трех метрах впереди не было видно ничего, но он успел выучить окрестный пейзаж наизусть. Низкие корпуса в серой штукатурке, горбатые крыши, квадратные лужайки… Конечно, он мог отправить за новеньким медбрата, но он предпочитал лично встречать каждого из своих «клиентов».
Он пересек внутренний дворик, по сторонам которого росло несколько пальм. Обычно один вид этих деревьев, завезенных с Антильских островов, внушал ему толику оптимизма. Но только не нынче ночью. Холод и сырость оказались сильнее. Он дошел до ворот, помахал рукой охраннику и ступил за ограду. А вот и полиция. Фонарь на крыше автомобиля вращался медленно и беззвучно, словно маяк на краю вселенной.
Фрер прикрыл глаза. Боль под веком не утихала. Он не обращал на нее внимания, убежденный в ее психосоматическом характере. Дни напролет он занимался тем, что лечил душевные расстройства, и хорошо знал, что они всегда проявляются в телесных недомоганиях. Почему же его собственный организм должен вести себя иначе?
Он открыл глаза. Из машины выбирались полицейский и еще один мужчина в штатском. Фрер понял, почему у звонившего ему врача был такой испуганный голос. Потерявший память человек оказался настоящим великаном. Рост наверняка около двух метров, вес – килограммов сто тридцать. На нем была шляпа – настоящий техасский стетсон, на ногах – узконосые кожаные сапоги со скошенным каблуком. Темно серый плащ был ему явно мал. В руках он держал пластиковый пакет с логотипом «G20» и крафтовый конверт, судя по всему набитый документами.
Полицейский сделал было шаг навстречу Фреру, но тот знаком велел ему оставаться на месте, а сам приблизился к ковбою. С каждым шагом боль делалась все острее и нестерпимее. В уголке глаза задергалась мелкая мышца.
– Добрый вечер, – обратился он к мужчине, замерев в нескольких метрах от него.
Тот не ответил на приветствие. Он вообще не пошевелился. Его силуэт, освещаемый фонарем, едва выступал из мутной мороси. Фрер повернулся к полицейскому, который держался в отдалении, положив руку на бедро, готовый вмешаться в любую минуту.
– Спасибо. Вы можете ехать.
– А разве вам не нужен рапорт?
– Пришлете утром протокол.
Полицейский поклонился, отошел и нырнул в машину, которая через секунду бесследно растаяла в тумане.
Двое мужчин остались стоять лицом друг к другу, разделенные лишь полосой белесого пара.
– Я доктор Матиас Фрер, – наконец произнес психиатр. – Возглавляю в этой больнице отделение скорой помощи.
– Вы будете меня лечить?
Низкий голос звучал приглушенно. Фрер не мог разглядеть черты лица мужчины, скрадываемые тенью от стетсоновской шляпы. Но он точно напоминал мультяшного великана. Нос картошкой, людоедская пасть, тяжелый подбородок.
– Как вы себя чувствуете?
– Надо, чтобы меня вылечили.
– Пойдемте со мной?
Он не пошевелился.
– Пойдемте же, – Фрер протянул ему руку. – Мы вам поможем.
Чисто рефлекторно мужчина отступил на шаг и попал под луч фонаря. Фрер увидел, что его предположения подтвердились. Лицо немного детское и какое то непропорциональное. На вид лет пятьдесят. Из под шляпы выглядывают пряди начавших седеть волос.
– Пойдемте, пойдемте. Все будет хорошо.
Фрер говорил самым убедительным тоном, на какой был способен. У душевнобольных обостренная восприимчивость. Они сразу чувствуют, если их хотят обмануть. С ними нельзя крутить. Карты на стол – вот главный принцип работы психиатра.
Потерявший память мужчина решился сделать первый шаг. Фрер развернулся – руки в карманах плаща – и непринужденной походкой двинулся в сторону больницы. Он старался не оглядываться – давал больному понять, что доверяет ему.
Они дошли до подъезда. Матиас дышал через рот, глотая холодный, напитанный влагой воздух, словно сосал ледышки. Как же он устал. Недосып, туман, но главное – это вечное чувство беспомощности перед безумием, ежедневно множившим свои лица…
Что припас для него этот новый пациент? Сумеет ли он сделать для него хоть что нибудь? Фрер понимал, что шансов узнать о прошлом этого человека очень мало. А шансов исцелить его – и того меньше.
Это и есть психиатрия.
Попытка вычерпать воду из тонущей лодки с помощью наперстка.
* * *
Было 9 часов утра, когда он сел в свою машину – подержанную «вольво» универсал, купленную им по приезде в Бордо полтора месяца тому назад. Он мог бы дойти до дома пешком – он жил меньше чем в километре от больницы, – но взял за правило хоть немного посидеть за рулем, пусть и старой колымаги.
Специализированный медицинский центр имени Пьера Жане располагался в юго западной части города, неподалеку от клиники имени Пелегрена. Фрер жил в квартале Флеминг, между Пелегреном и университетским городком, точно на границе Бордо, Пессака и Таланса. Район, в котором он обитал, представлял собой безликое скопление розовых домов под черепичными крышами, неотличимых один от другого, с подстриженными живыми изгородями и крошечными палисадниками – символом «частной собственности». Счастье по мерке маленького человека, повторяющееся улица за улицей, словно вышедшие из моды игрушки на ленте фабричного конвейера.
Фрер ехал с черепашьей скоростью, пробираясь сквозь туман, никак не желавший подниматься. Видимость была почти нулевая, но он не расстраивался – этот город его нисколько не интересовал. Ему говорили: «Вот увидите, это маленький Париж». Или: «Жить в этом городе очень престижно». Или: «Это Олимп виноделия». Ему много чего наговорили. Но он так ничего и не увидел. Он смутно ощущал, что Бордо – город буржуазный, высокомерный и… смертоносный. Холодный и плоский. Город, на каждом углу которого веяло удушливой атмосферой провинциального особняка.
Ему так и не довелось столкнуться с иным ликом Бордо, воплощением которого служила его знаменитая буржуазия. Его коллеги психиатры по большей части были убежденные леваки и сокрушители традиций. Горластые скандалисты, они сами не понимали, что являются неотъемлемой частью того класса, который нещадно критикуют. Он ограничил общение с ними болтовней за обедом. Темы разговоров не менялись – забавные истории про психов, глотающих вилки, гневные тирады против французской системы психиатрической помощи, планы на отпуск и пенсионные отчисления.
Но даже захоти он проникнуть в бордоское общество, это ему не удалось бы. Он страдал непростительным недостатком – не пил вина. В Аквитании это равнозначно тому, как если бы он был слепым, глухим или паралитиком. Никто ни в чем его не упрекал, но всеобщее молчание было красноречивее любых слов. Нет вина – нет друзей. В Бордо это закон. Вот так просто. Ему никто не звонил, не присылал эсэмэсок и писем по электронной почте. Разве что строго по делу, на внутреннем больничном сервере.
Он доехал до своего квартала.
Каждый дом здесь носил имя какого нибудь драгоценного камня. Топаз. Бриллиант. Бирюза… Надо же было хоть как то отличать дома один от другого. Фрер жил в «Опале». Первое время ему казалось, что он выбрал эту развалюху, потому что она располагалась близко к больнице. Но он заблуждался. Он поселился в этом квартале потому, что он был никаким. Не имел своего лица. Как хамелеон. А ему было необходимо раствориться в пейзаже. Он приехал сюда не просто так. Он хотел перечеркнуть жирной чертой свое парижское прошлое. Вместе с человеком, которым он когда то был: известным врачом, пользовавшимся в среде коллег уважением и даже почтением.
Он припарковал машину в нескольких метрах от дома. Из за тумана муниципальные власти оставили гореть фонари, хотя наступало утро.
Гаражом он никогда не пользовался. Едва выбравшись из машины, испытал неприятное ощущение, словно нырнул в бассейн с молочно мутной водой. В воздухе висели миллиарды крошечных капель, как на полотне пуантилиста.
Он ускорил шаг, на ходу роясь в карманах плаща. Еще раз поднял повыше воротник – шею покалывало ледяное прикосновение тумана. Ни дать ни взять – частный детектив из старого голливудского фильма, подумал он о себе, – одинокий герой в поисках света.
Толкнув садовую калитку, он пересек протянувшуюся на несколько метров, блестевшую влагой лужайку и повернул в замочной скважине ключ.
Внутри дома обстановка также не отличалась оригинальностью. Расположение комнат такое же, как в десятке, если не в сотне похожих домов: прихожая, гостиная, кухня, спальни. Даже материалы одни и те же. Рассохшийся паркет. Оштукатуренные белые стены. Фанерованные двери. Жители района выражали свою индивидуальность с помощью мебели.
Он скинул плащ и, не зажигая света, прошел на кухню. Оригинальность Фрера заключалась в том, что у него вообще не было – ну, почти не было – мебели. Коробки с его пожитками стояли, так и не распакованные, вдоль стен, служа помещению своего рода декором. Он жил в типовой эталонной квартире, которую показывают будущим владельцам. Вот только сам эталон оставлял желать много лучшего…
Он заварил чай при свете уличного фонаря. Взвесил свои шансы уснуть хотя бы на пару часов. Пришел к выводу, что они стремятся к нулю. В час дня ему снова заступать на дежурство. Пожалуй, лучше посвятить оставшееся время работе над историями болезни. Следующая рабочая смена закончится в десять вечера. Вот тогда он и рухнет спать, даже ужинать не станет, включит по телевизору какую нибудь музыкальную ерунду и заснет. На следующий день – это будет воскресенье – он в точности повторит ту же программу, вздремнет днем и как следует выспится ночью. Тогда к понедельнику он будет готов включиться в работу в более или менее нормальном состоянии.
Наблюдая за листочками чая, разбухавшими в кипятке, он внушал себе, что должен переходить к активным действиям. Отказаться от внеплановых дежурств. Заставить себя вести более здоровый образ жизни. Заняться спортом. Питаться по часам… Впрочем, он знал, что подобные размышления уже успели войти неотъемлемой составной частью в его бестолковое, однообразное, бесцельное существование.
Как был, стоя, он вынул из чайника ситечко и некоторое время созерцал темно коричневую жидкость – точное отражение его мозга, погрязшего в черных мыслях. Да, сказал он себе, снова погружая ситечко с листьями в чай, он приехал сюда в надежде спрятаться в чужом безумии. Чтобы быстрее забыть о своем собственном.
Двумя годами раньше сорокатрехлетний Матиас Фрер, работавший в специализированном медицинском центре в Вильжюифе, допустил нарушение врачебной этики – самое страшное из всех возможных. Он спал с пациенткой. Анна Мария Штрауб. Диагноз: шизофрения и маниакально депрессивный психоз. Хроническая форма. Что означало: она осуждена провести всю жизнь в психиатрической больнице и здесь же умереть. Вспоминая о своем проступке, Фрер сам с трудом в него верил. Он переступил через главное табу медика.
В то же время в этой истории не было ничего болезненно извращенного. Если бы он познакомился с Анной Марией за стенами больницы, то мгновенно влюбился бы в нее. Он испытал бы к ней абсолютно то же самое непреодолимое и безрассудное влечение, какое почувствовал, в первый раз увидев ее у себя в кабинете. Ни смирительные рубашки, ни лекарства, ни крики других больных не смогли остановить вспыхнувшую в нем страсть. Это была любовь с первого взгляда, вот и все.
В Вильжюифе Фрер жил на территории больницы, в здании, расположенном на ее окраине. Каждую ночь он шел в корпус, где находилась Анна Мария. Коридор с полами, покрытыми линолеумом. Двери с окошками. У него были ключи, открывавшие доступ во все помещения больницы. Он крался тенью собственной тени, движимый – вернее, слепо толкаемый вперед – желанием. Каждую ночь он пробирался через зал для занятий художественным творчеством и опускал глаза, чтобы не смотреть на висевшие на стенах картины Анны Марии. Она писала раны и язвы – черные, заскорузлые, отталкивающие – на красном фоне. Иногда она, по примеру Лючио Фонтаны, резала свои полотна шпателем. Разглядывая эти работы при свете дня, Матиас твердил себе, что Анна Мария – одна из самых опасных пациенток больницы. А по ночам бежал, отворачивая взгляд от ее картин, к ней в палату.
Эти ночи выжгли его дотла. Страстные объятия в запертой на ключ комнате. Таинственные, вдохновенные, колдовские ласки. Бредовые речи, жарким шепотом произносимые на ухо. «Не смотри на них, дорогой. Они совсем не злые». Она имела в виду духов, которые, по ее мнению, окружали их в темноте. Матиас ничего не отвечал, но и глаз от тьмы не прятал. «В пропасть, – повторял он про себя. – Я качусь прямо в пропасть».
Утомленный любовью, он заснул. На какой нибудь час, может, даже меньше. Но когда он проснулся – часов около трех ночи, – тело Анны Марии висело над кроватью. Она повесилась. На его ремне.
На долю секунды он замер, не понимая, что произошло. Ему чудилось, что он еще спит. Он даже восхитился красотой ее силуэта с тяжелыми грудями и вновь почувствовал возбуждение. Затем в кровь ударила паника. Он вдруг понял, что все кончено. Для нее. Для него. Он оделся, оставив тело висеть на ремне, закрепленном за оконный шпингалет. Бегом промчался по коридорам, не встретив ни одного санитара, и вернулся к себе, как преступник, торопящийся забиться в нору.
Задыхаясь от бега, путаясь мыслями, он всадил себе в сгиб локтя дозу седативного препарата и рухнул в постель, натянув на голову одеяло.
Когда спустя двенадцать часов он проснулся, новость успела облететь всю больницу. Никто не удивился – Анна Мария уже не раз пыталась свести счеты с жизнью. Было начато расследование – с целью установить, кому принадлежит ремень. Но его происхождение так и осталось для всех загадкой. Матиаса Фрера никто не заподозрил. Его даже не допрашивали. Анна Мария Штрауб уже больше года не была его пациенткой. Близких родственников у самоубийцы не нашлось. Никто не обращался в полицию. И дело было закрыто.
С того дня Фрер продолжал выполнять свою работу словно на автопилоте, чередуя антидепрессанты и транквилизаторы. В кои то веки сапожник оказался в сапогах. Он почти ничего не помнил об этом периоде своей жизни. Принимал больных – как в тумане. Ставил диагнозы – приблизительные. Ночами ворочался без сна. И вот наконец представилась возможность перебраться в Бордо. Он ухватился за нее обеими руками. Вырвал себя из привычной обстановки. Покидал в чемоданы одежду и прыгнул в скоростной поезд. Даже не обернувшись на прощание.
Устроившись на новом месте, он избрал совершенно иной профессиональный подход к пациентам. Не позволял работе увлечь себя. Больные перестали быть для него людьми и превратились в истории болезни, которые он аккуратно, графа за графой, заполнял. Шизофрения, депрессия, истерия, токсикомания, паранойя, аутизм… Он ставил галочки в нужных клеточках, назначал соответствующее лечение и держал дистанцию. Про него говорили, что он холодный, бездушный тип, не человек, а робот. Ну и пусть. Он дал себе слово, что больше не сблизится ни с одним пациентом. Что больше никогда не уйдет в работу с головой.
Доктор Фрер медленно возвращался к действительности. Он по прежнему стоял у кухонного окна, глядя на пустынную, утопавшую в тумане улицу. Чай получился черным, по цвету больше похожим на кофе. Светало. За теми же изгородями стояли все те же дома. За их окнами протекала все та же жизнь, еще не вполне пробудившаяся. Субботнее утро для того и существует, чтобы отоспаться.
Только одна деталь не вписывалась в привычную картину.
Возле тротуара, метрах в пятидесяти от его дома, стоял черный внедорожник с зажженными фарами.
Фрер протер запотевшее стекло. В этот самый миг из машины вышли двое мужчин в черных пальто. Фрер прищурился. Видно было плохо, но фигуры мужчин напомнили ему киношных фэбээровцев. Или карикатурную парочку из «Людей в черном». Что им тут надо?
Может, это парни из частной охранной фирмы, нанятые жителями квартала? Но нет, вряд ли. Слишком шикарная машина. Слишком дорогие пальто. Теперь они стояли, опершись о капот внедорожника, равнодушные к моросящему дождю. И смотрели в одном направлении. У Матиаса в глубине глаза снова вспыхнула боль.
Он понял, куда смотрят промокшие мужчины из машины. Они смотрели на его дом. Точнее сказать, на него самого, застывшего в проеме кухонного окна.
* * *
Фрер вернулся в больницу к часу дня, успев перед этим прикорнуть на диване. Одеялом ему послужили папки с историями болезни. В от делении скорой помощи не было ни души. Ни измученных депрессией больных, ни мертвецки пьяных нищих, ни слетевших с катушек психопатов, схваченных во время приступа буйного помешательства прямо на улице. Вот уж повезло так повезло. Он поздоровался с медсестрами, забрал у них свою почту и отпечатанные накануне истории и пошел к себе в кабинет, служивший ему одновременно и смотровой, и комнатой отдыха.
Первым делом он вскрыл конверт с протоколом задержания в районе вокзала Сен Жан мужчины с амнезией. Подписал документ некий Николя Пелас – капитан полицейского участка на площади Капуцинов. Вчера ночью Фрер не стал расспрашивать ковбоя и даже не пытался выяснить, что с тем произошло. Он просто осмотрел его, назначил обезболивающий укол и отправил в постель. Завтра видно будет.
Первые же строки протокола заставили Фрера забыть обо всем остальном.
Незнакомца нашли железнодорожные рабочие. Около полуночи они обнаружили, что на дверях смазочной возле первого пути сбит замок. В хибарке прятался мужчина. Когда его спросили, зачем он сюда забрался, он не смог ответить ничего вразумительного, даже имени своего не назвал. Помимо стетсоновской шляпы и узконосых техасских сапог, на нем было серое шерстяное пальто, потрепанный вельветовый пиджак, хлопчатобумажный свитер с надписью «Чемпион» и дырявые джинсы. Документов, позволяющих установить его личность, при нем не оказалось. Мужчина явно пребывал в шоковом состоянии, говорил с трудом и, судя по всему, не всегда понимал, о чем его спрашивают.
Хуже того, в руках он держал два предмета, с которыми категорически не желал расставаться. Огромный разводной ключ длиной 450 миллиметров и телефонный справочник Аквитании за 1996 год – один из тех «кирпичей», что насчитывают тысячи страниц и печатаются на папиросной бумаге. На ключе и на справочнике были следы крови. Объяснить, откуда у него эти предметы, техасец не смог, как не смог сказать ничего определенного и про кровь на них.
Сотрудники железнодорожной охраны привели его в вокзальный медпункт, полагая, что он ранен. Однако осмотр показал, что на нем нет ни царапины. Следовательно, кровь на ключе и на справочнике принадлежала кому то другому. Старший охранник позвонил в полицию. Через четверть часа подъехал Пелас со своими подручными. Они забрали незнакомца и вызвали районного дежурного врача, который, в свою очередь, связался с Фрером.
Допрос в полицейском участке ничего не дал. Мужчину сфотографировали и сняли у него отпечатки пальцев. Криминалисты взяли образцы слюны и волос, чтобы проверить его ДНК по базе данных Автоматизированной национальной системы генетической информации. Кроме того, на ладонях и под ногтями у незнакомца обнаружились частицы пыли, немедленно отправленные на анализ, результатов которого еще ждали. Само собой разумеется, полиция изъяла разводной ключ и телефонный справочник как вещественные доказательства. Вот только доказательства чего?
Звякнул сигнал вызова. Фрер бросил взгляд на часы – 15.00. Ну вот, начинается. С больными, доставленными по «скорой», и пациентами стационара безделье ему не грозило. Он быстро просмотрел сообщение на экранчике ручного монитора: проблема в одиночной палате для буйных в западном корпусе. Подхватив докторский чемоданчик, он быстрым шагом направился к выходу, а по центральной аллее, по прежнему утопавшей в тумане, уже почти бежал. Больница насчитывала дюжину корпусов. В части из них содержались больные из разных областей Аквитании, другие специализировались на определенных заболеваниях – токсикомания, сексуальные отклонения, аутизм и так далее.
Западный корпус был третьим с левой стороны. Фрер бросился вперед по центральному коридору. Белые стены, линолеум цвета беж, выведенные наружу трубы отопления – каждое здание изнутри выглядело одинаково. Ничего удивительного, что пациенты, возвращаясь сюда на повторное лечение, подолгу плутали, разыскивая свою палату.
– Что тут у вас?
Интерна его вопрос разозлил.
– А вы чего, блин, сами не видите, что тут у нас?
Фрер не обратил на грубость молодчика никакого внимания. Приблизился к смотровому окошку и пригляделся. В углу палаты, сжавшись в комок, сидела обнаженная женщина с очень белой кожей, перепачканная калом и мочой. Окровавленными пальцами она сдирала со стены побелку, совала в рот и энергично жевала.
– Сделайте ей инъекцию, – бесстрастным голосом произнес он. – Три единицы локсапака.
Он узнал ее, хотя имени не помнил. Она у них уже лежала. Должно быть, ее привезли утром. Кожа у нее была белая, как таблетка аспирина. Лицо искажено страхом. Тощая, ходячий скелет – кости так и выпирают. Она все сдирала со стены чешуйки побелки и горстями, как кукурузные хлопья, запихивала в рот. В крови у нее были не только пальцы, но и рот. И стена уже была в крови.
Фрер давным давно отказался размышлять о бессилии психиатров. С хрониками выход был один: оглоушить лошадиной дозой успокоительного и ждать, когда буря утихнет. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.
На обратном пути он сделал крюк и заглянул в свое отделение имени Анри Эя. Здесь содержалось двадцать восемь пациентов, все – с востока области. Шизофрения. Депрессии. Паранойя. И несколько менее ясных случаев.
В приемном покое ему выдали утренний отчет. Истерический припадок. Кухонная свара. Наркоман, неизвестно где раздобывший веревку и сам себе перетянувший член. Рутина.
Фрер прошел через столовую, в которой стояла застарелая табачная вонь – психам пока еще позволялось курить. Открыл новую дверь. В нос шибануло спиртовым запахом – процедурный кабинет. Поздоровался с несколькими старыми пациентами. Толстяк в белом костюме, убежденный, что он директор института. Африканец, внимательно изучающий пол в коридоре, по которому отмахал уже много километров. Еще один мужчина с глубоко посаженными глазами – этот раскачивался на носках, словно собирался сделать цирковой кульбит.
В ординаторской он поинтересовался, как дела у новенького с амнезией. Интерн пролистал журнал. Ночь прошла спокойно. Утро тоже нормально. В 10 утра ковбоя забрали в Пелегрен на нейробиологическое обследование, где он категорически отказался от рентгена и любых других просвечиваний. Врачи, проводившие осмотр, не обнаружили у него никаких физических повреждений. Они склонялись к мнению, что здесь случай диссоциативной амнезии, вызванной травмой эмоционального характера. Это означало, что техасец либо сам пережил, либо стал свидетелем чего то такого, отчего у него напрочь отшибло память. Интересно, что именно он видел?
– Где он сейчас? В палате?
– Нет. В зале Камиллы Клодель .
Один из бзиков современной психиатрии – называть больничные корпуса, аллеи, отделения именами знаменитых душевнобольных. Даже в безумии есть свои кумиры. В зале Камиллы Клодель проводились лечебные занятия художественным творчеством. Фрер свернул в коридор, отпер одну из дверей по правой стороне и очутился в комнате, где пациенты рисовали, лепили, плели изделия из ивовых прутьев или складывали фигурки из бумаги.
Он миновал столы «скульпторов» и «художников» и подошел к тому, за которым сидели «корзинщики», с сосредоточенным видом мастерившие не только корзинки, но и кольца для салфеток, и подставки под горячие блюда. Гибкие прутья колыхались у них в руках, но лица оставались неподвижными, словно закаменевшими. Полное впечатление, что живыми здесь были не люди, а материал, с которым они работали.
Ковбой устроился с самого края стола. Даже сидящий, он на добрых двадцать сантиметров возвышался над остальными. Изрезанное морщинами лицо с резкими чертами, на котором светились большие голубые глаза, выглядывало из под нелепой шляпы – и здесь он так и не пожелал с ней расстаться.
Фрер подошел поближе. Великан трудился над корзинкой в форме ладьи. У него были мозолистые руки. Рабочий или крестьянин, предположил психиатр.
– Добрый день.
Мужчина поднял глаза и уставился на Фрера, медленно моргая. Светлая радужка вокруг его зрачков напоминала жидкий перламутр.
– Привет, – ответил он на приветствие и указательным пальцем, как истинный герой родео, чуть приподнял шляпу.
– Что это вы делаете? Корабль? Или перчатку для пелоты?
– Пока сам не знаю.
– Вы бывали в Стране Басков?
– Не знаю.
Фрер ухватил стул и сел в три четверти оборота.
Сейчас же светлые глаза снова впились в него.
– Ты спихиатр?
Он отметил перестановку букв. Дислексик? Не прошло мимо его внимания и обращение на «ты». Но это скорее хороший знак. Матиас решил, что тоже будет тыкать пациенту.
– Меня зовут Матиас Фрер. Я заведующий этим отделением. Это я вчера вечером подписал постановление о твоей госпитализации. Ты хорошо спал?
– Мне все время снится один и тот же сон.
Незнакомец плел косичку из ивовых прутьев. В комнате витали запахи болота и влажного тростника. Кроме впечатляющей шляпы, на великане были майка и хлопчатобумажные брюки, выданные больницей. Огромные мускулистые руки покрыты седовато рыжими волосками.
– И что за сон?
– Сначала жара. Потом все белое…
– Что – белое?
– Солнце… Знаешь, солнце, оно может быть злым. Сжигает все вокруг.
– А где все это происходит? Ну, в твоем сне?
Ковбой пожал плечами, не выпуская из рук работы. Со стороны могло показаться, что он занят вязанием. Выглядело это довольно комично.
– Ну, я как бы иду по деревне. Стены все белые. Это испанская деревня. Или, может, греческая? Не знаю. И вдруг вижу свою тень. Она тоже идет, но впереди меня. По стене идет. И по земле тоже. Очень прямая тень, такая, понимаешь, вертикальная. Как в полдень.
Фрер почувствовал дурноту. Ему снился точно такой же сон непосредственно перед встречей с этим человеком. Что это, предвестник болезни? Нет, в это он не верил. Зато ему нравилась теория Карла Юнга о синхронности. Знаменитый пример: пациентка рассказывала ему о золотом скарабее, а в это время в окно кабинета ударился жук бронзовка. Золотистого цвета.
– А дальше? – продолжал допытываться он. – Что было дальше?
– Какая то вспышка, белая белая. Вроде взрыва, только бесшумного. А потом я больше ничего не видел. Как будто ослеп.
Справа послышался смешок. Фрер вздрогнул. За ними внимательно наблюдал очень маленький человечек, почти карлик, с уродливой головой горгульи, примостившийся возле ножек стола. Антуан по прозвищу Тото. Безобидное существо.
– Постарайся вспомнить.
– Я побежал. По белым улицам.
– И все?
– Ага. Не. Когда я убежал, тень осталась. Там, на стене. Как в Хиросиме.
– В Хиросиме?
– Когда на них сбросили бомбу, на камне остались тени погибших людей. Ты что, про это не знал?
– Ах да, – кивнул Фрер, смутно помнивший, что подобный феномен действительно наблюдался.
Они помолчали. Мужчина сплел вместе несколько ивовых прутиков. Вдруг он поднял голову. В тени, отбрасываемой на лицо стетсоновской шляпой, его глаза вспыхивали, словно две искорки.
– Что скажешь, док? Что все это значит?
– Очевидно, это символическая версия случившегося с тобой происшествия, – наобум предположил Фрер. – Белая вспышка может означать потерю памяти. Ты пережил какое то потрясение, и оно как бы накрыло все твои воспоминания белым листом бумаги.
Это, конечно, была полная хрень, псевдопсихиатрический бред, но звучало вполне убедительно. Хотя он точно знал, что затронутому повреждениями мозгу плевать с высокой колокольни на красивые фразы и логические построения.
– Да, но тут нестыковочка, – тихо пробормотал больной. – Этот сон… Он ведь мне уже давно снится.
– Тебе просто так кажется, – сказал Фрер. – Было бы странно, если бы ты помнил, что тебе снилось до того, как ты потерял память. Эти воспоминания принадлежат твоей внутренней памяти. Твоей личной памяти. Той самой, которую ты потерял. Понимаешь?
– У нас что, несколько памятей?
– Ну, скажем так. У нас есть культурная память, общая память – с ней, например, связаны твои познания о Хиросиме. Но есть и автобиографическая память – она касается только твоих личных переживаний. Как тебя зовут. Какая у тебя семья. Кем ты работаешь. Что тебе снится.
Великан медленно покачал головой:
– Не представляю, что со мной станет. У меня в башке пустота.
– Не волнуйся. Все твои воспоминания при тебе. Чаще всего они довольно быстро возвращаются. И у нас есть способы стимулировать твою память. Разные тесты и упражнения. Мы разбудим твой мозг.
Незнакомец обратил на него взгляд своих зеленоватых глаз.
– Почему сегодня утром ты отказался от рентгена?
– Не нравится мне это дело.
– Тебе уже делали рентген?
Ответа Фрер не дождался, но решил не настаивать.
– А насчет прошлой ночи, – снова заговорил он, – ничего не удалось вспомнить?
– Ты имеешь в виду, почему я оказался в той хибаре?
– Ну например.
– Не а.
– А про разводной ключ? И про телефонный справочник?
Мужчина нахмурил брови:
– На них вроде кровь была, да?
– Да, на них была кровь. Откуда она взялась?
Фрер говорил уверенным и властным голосом. Лицо великана напряглось, затем на нем проступила досада.
– Не помню. Ни шиша не помню.
– А как тебя зовут? Как твоя фамилия? Откуда ты родом?
Фрер пожалел, что не сдержался. Зря он обрушил на беднягу такое множество вопросов – словно из пулемета стрелял. Испуг мужчины на глазах перерастал в панику. У него даже губы задрожали.
– Ты согласишься пройти сеанс гипноза? – намного мягче спросил он.
– Что, прямо сейчас?
– Лучше завтра. Когда ты немного отдохнешь.
– А это поможет?
– Трудно сказать заранее. Но внушение позволит нам…
У него на поясе зазвенел сигнал вызова. Бросив взгляд на экранчик, он быстро поднялся:
– Мне пора. Срочный вызов. А ты пока подумай над моим предложением.
Ковбой медленно встал из за стола – точно, росту в нем было не меньше метра девяноста, – и протянул врачу раскрытую ладонь. Это был вполне дружеский жест, но сквозняк, который он поднял, перемещаясь, не мог не подействовать на Фрера устрашающе.
– А чего там думать то? Согласен я. Я тебе верю, док. До завтра.
* * *
Мужчина заперся в туалете, примыкающем к холлу отделения скорой помощи. Он сидел там уже полчаса и наотрез отказывался выходить. Фрер стоял перед кабинкой. Рядом топтался слесарь с чемоданчиком инструментов в руках. После нескольких оставшихся без ответа призывов и предупреждений Фрер велел слесарю ломать дверь. Мужчина сидел на полу возле унитаза, подобрав колени и обхватив руками голову. Свет в кабинке не горел. В тесном пространстве стояла удушающая вонь.
– Я психиатр, – сказал Фрер, плечом закрывая за собой дверь. – Вам нужна помощь?
– Отвали.
Фрер опустился на одно колено, стараясь не вляпаться в лужу мочи.
– Как вас зовут?
Молчание. Мужчина все так же сжимал руками голову.
– Пойдемте ко мне в кабинет, – предложил Фрер и положил руку мужчине на плечо.
– Сказал же, отвали.
У мужчины явно были проблемы с дикцией. Он сильно шепелявил, словно обильно смачивал каждый произносимый слог слюной. Вздрогнув от прикосновения, он поднял вверх голову. Даже в темноте Фрер рассмотрел, до чего тот уродлив: его лицо, одновременно изможденное и одутловатое, было перекошенным, словно состоящим из отдельных, плохо связанных между собой кусков.
– Вставайте, – приказал он.
Мужчина вытянул вперед шею, и картина прояснилась. На ней буквально не было живого места – сплошные кровоподтеки, бугры и глубокие ссадины. Ужас в чистом виде.
– Доверьтесь мне, – проговорил Фрер, с трудом сдерживая отвращение.
Нет, это не ожоги, думал он. Больше похоже на проказу. Страшная болезнь, постепенно пожирающая человека и превращающая его в монстра. Однако, прищурившись, он понял, что ошибся: шрамы и язвы имели рукотворное происхождение. Судя по всему, мужчина сам собрал кожу на шее в складки, а затем склеил их синтетическим клеем. После чего явился в больницу в надежде на госпитализацию. Синдром Мюнхгаузена, поставил диагноз психиатр и повторил:
– Идемте.
Мужчина наконец то поднялся. Фрер открыл дверь, с облегчением возвращаясь к свету и относительно чистому воздуху. Они вместе дошли до выхода из туалета. Клоака осталась позади, но кошмар никуда не исчез. Целый час он беседовал со склеенным мужчиной и убедился в правильности первоначального диагноза. Тот был готов на все, лишь бы его положили в больницу и окружили заботой. Пока что Фрер направил его в Пелегрен, чтобы там занялись его лицом и шеей – клей уже начал разрушать ткани.
Половина шестого.
Фрер сдал дежурство в скорой помощи и вернулся к себе в отделение. Он устроился в своем консультационном пункте, где располагались его кабинет и секретариат. Народу не было. Он проглотил сэндвич, медленно приходя в себя после пережитого кошмара. В университете его уверяли: «Ко всему привыкнешь». Но в его случае общее правило не сработало. Он так и не привык. Мало того, чем дальше, тем все обстояло хуже. Его восприимчивость к безумию превратилась в тонкую сверхчувствительную мембрану, постоянно подвергающуюся раздражению, а может, даже инфицированию…
Шесть часов.
Он опять пошел в отделение скорой.
Здесь все было более или менее спокойно. Всего несколько пациентов – все кандидаты на добровольную госпитализацию. Он их уже знал. За полтора месяца работы успел познакомиться с этой категорией больных. В больнице они обычно приходят в себя, после чего выписываются, но дома прекращают прием нейролептиков и снова слетают с катушек. Результат – здравствуйте, доктор.
Семь часов.
Еще немножко, и все. От усталости у него уже слипались глаза. Он вспомнил ковбоя с амнезией. Впрочем, он не переставал думать о нем весь день. Этот случай его заинтересовал. Запершись у себя в кабинете, он нашел номер полицейского участка на площади Капуцинов и попросил к телефону Николя Пеласа – того самого капитана, который составил протокол задержания неизвестного мужчины. Ему сказали, что в эту субботу тот не работает. Фрер немножко надавил, и ему продиктовали номер мобильного.
Пелас ответил после второго гудка. Матиас представился.
– Так чего вам надо? – недовольно спросил тот.
Очевидно, не любил, когда его беспокоили в выходной.
– Мне хотелось бы знать, насколько вы продвинулись в расследовании.
– Я сейчас дома. С детьми сижу.
– Но вы же начали разрабатывать какие то версии. И уже наверняка получили некоторые результаты.
– А вас то это с какого боку касается?
Фрер усилием воли заставил себя говорить спокойно:
– Я отвечаю за этого пациента. Моя работа – вылечить его. Что, в числе прочего, означает необходимость установить его личность и помочь ему вернуть память. Мы с вами в этом деле партнеры, неужели не понятно?
– Нет, не понятно.
Фрер решил сменить тактику:
– В области зарегистрированы случаи исчезновения людей?
– Нет.
– Вы связывались с ассоциациями, которые занимаются бомжами?
– В процессе.
– А вокзалы близ Бордо вы проверили? Может, среди пассажиров поездов есть свидетели происшествия?
– Мы послали запрос.
– А объявление дали? В Интернете? С вашим номером телефона? А обратились…
– Когда у нас иссякнут собственные идеи, мы вам позвоним.
Фрер сделал вид, что не заметил сарказма, и атаковал собеседника с другого фланга:
– Вы получили результаты анализа крови на ключе и телефонном справочнике?
– Кровь первой группы. Резус положительный. Такая кровь может принадлежать половине французского населения.
– Какие нибудь преступления этой ночью совершались?
– Нет.
– А справочник? Вы не заметили, может, в нем есть пометки? Какая нибудь отдельная страница? Чье то имя?
– У меня такое впечатление, что вам неймется поиграть в детектива.
Матиас сжал зубы.
– Я всего навсего пытаюсь установить личность этого человека. Еще раз повторяю: мы с вами преследуем одну и ту же цель. Завтра я собираюсь провести с ним сеанс гипноза. Если у вас есть хоть какие то зацепки, хоть какая то информация, которая поможет мне правильно подобрать вопросы, сейчас самое время поделиться ею со мной.
– Ничего у меня нет, – проворчал полицейский. – Сколько раз вам это повторять?
– Я звонил в комиссариат. Мне показалось, что сегодня этим делом вообще никто не занимается.
– Я выхожу на работу завтра, – с явным неудовольствием процедил Пелас. – И я веду это дело.
– А что вы сделали с ключом и справочником?
– Ускорили юридическую процедуру и оформили постановление о конфискации.
– А если в переводе на человеческий язык?
Полицейский хмыкнул. Последний вопрос его явно развеселил, заставив забыть о своем раздражении.
– Сейчас все в руках криминалистов. Результаты будут в понедельник. Устраивает вас это?
– Могу я рассчитывать, что, как только появится новая информация, вы поставите меня в известность?
– Ладно, – уже примирительно сказал Пелас. – Но это будет двусторонняя договоренность. Если вам удастся что нибудь вытянуть из него с этим вашим гипнозом, вы обязуетесь связаться со мной. – И, чуть подумав, добавил: – Это в ваших же интересах.
Матиас улыбнулся. Рефлекс полицейского – не могут без угроз. Надо бы каждого легавого подвергнуть психоанализу, чтобы выяснить, какие такие причины подвигли его выбрать подобную профессию. Фрер дал обещание позвонить, если что нибудь узнает, и продиктовал свои координаты. Ни тот ни другой не верили, что сотрудничество состоится. Каждый за себя, и пусть победит сильнейший.
Фрер вернулся в отделение скорой. Осталось продержаться два часа. Хорошая новость заключалась в том, что его дежурство закончится до начала великого хаоса. Это ведь вечер субботы. Он осмотрел нескольких больных, сделал назначения – кому антидепрессанты, кому транквилизаторы – и отправил их назад, по палатам.
Десять часов.
Матиас поздоровался с врачом, явившимся ему на смену, и вернулся к себе в кабинет. Туман держался по прежнему, не уступая ни пяди завоеванного пространства. Кажется, к вечеру он даже сгустился. У Фрера мелькнула мысль, что из за этой мутной мороси у него весь день шел наперекосяк. Как будто сама реальность расплывалась, теряя привычные очертания.
Он снял халат. Собрал свои вещи. Натянул плащ. Перед уходом решил в последний раз навестить мужчину в стетсоновской шляпе. Пошел в свое отделение и поднялся на второй этаж. В коридоре еще витали запахи столовой, смешиваясь с привычной вонью мочи, эфира и лекарств. То тут, то там слышалось мягкое фетровое шуршание тапочек по линолеуму, раздавалось бурчание телевизионных голосов, характерное звяканье металлических плевательниц, в которых шуровал очередной собиратель окурков.
Вдруг на Фрера налетела какая то женщина. От неожиданности он отпрянул в сторону, но тут же узнал ее. Мистенге. Все здесь звали ее так. Как ее настоящее имя, он сейчас не помнил. Шестьдесят лет. Из них сорок она провела на западе страны. Незлобивая, хотя ее внешность могла напугать кого угодно. Растрепанные седые космы. Обрюзгшее лицо землистого цвета. Глаза, подернутые мутной пленкой и горящие лихорадочным блеском. Жестокие глаза. Женщина вцепилась в рукав его плаща.
– Спокойно, Мистенге, спокойно, – проговорил он, высвобождая ткань плаща из ее цепких пальцев. – Вам пора ложиться спать.
Изо рта у нее вырвался смех, словно кровь хлынула из открытой раны. Но смех тут же перешел в негодующее шипение, в свою очередь сменившееся тоскливым вздохом.
Фрер крепко держал ее за руку – от нее пахло мазью и застарелой мочой.
– Вы не забыли принять таблетки?
Сколько раз за день он повторял эти слова? Это был уже не вопрос – просьба, мольба, заклинание. Он довел Мистенге до ее палаты и, не дожидаясь, пока она что нибудь скажет, закрыл дверь.
И обнаружил, что автоматически прихватил с собой магнитную карточку для вызова срочной помощи. Достаточно коснуться краем карты металлической поверхности батареи или водопроводной трубы, и на сигнал сбежится толпа санитаров. Он передернул плечами и сунул карту в карман. Спрашивается, какая разница между его профессией и работой тюремного надзирателя?
Он добрался до палаты ковбоя. Тихонько постучал в дверь. Никакого ответа. Повернув ручку, он вошел в неосвещенную комнату. Великан вытянулся на койке – огромный и неподвижный. Рядом на полу стояли ковбойские сапоги и лежала стетсоновская шляпа. Как пара домашних животных.
Фрер тихо, чтобы не напугать пациента, приблизился к койке.
– Меня зовут Мишелль, – прошептал великан.
От неожиданности Фрер отскочил назад.
– Меня зовут Мишелль, – повторил больной. – Я поспал час или два, и вот результат. – Он повернул голову к психиатру: – Неплохо, а?
Матиас открыл портфель, достал блокнот и ручку. Его глаза понемногу привыкали к темноте.
– Мишель – это твое имя?
– Нет. Фамилия. Пишется с двумя «л». Мишелль.
Фрер записал, хотя и без особого убеждения. Воспоминание пришло слишком быстро. Скорее всего, это какой то искаженный фрагмент памяти. А может, и вовсе чистой воды выдумка.
– Что нибудь еще тебе во сне вспомнилось?
– Нет, больше ничего.
– Тебе что нибудь снилось?
– По моему, да.
– Что именно?
– Да все то же, док. Белая деревня. Взрыв. И моя тень остается на стене…
Он говорил медленным, тягучим, каким то полусонным голосом. Матиас продолжал черкать в блокноте. Полистать литературу по сновидениям. Поискать материалы о легендах, связанных с тенями. Он уже знал, чем займет сегодняшний вечер. Подняв голову от своих записей, он прислушался: великан дышал глубоко и ровно. Заснул. Фрер отступил на шаг. Хороший признак. Возможно, завтрашний сеанс гипноза принесет результат.
Он вышел в коридор и двинулся к выходу. Лампы уже погасили. Отбой.
На улице окутанные густым туманом пальмы и фонари казались парусами огромного корабля призрака. Фрер вспомнил про художника Кристо, писавшего мост Пон Нёф и рейхстаг в дымке. Вдруг его посетила странная мысль. А может, больницу да и весь город заволокло не просто туманом, а маревом беспамятства, как и потерявший ориентиры мозг его пациента? И Бордо теперь так и будет плавать в этой вязкой мгле, уподобившись человеку, которого он про себя уже называл пассажиром тумана…
Направляясь к парковке, Фрер неожиданно остановился.
Есть ему не хотелось, возвращаться домой – тем более.
Может, стоит сразу проверить первые крохи полученной информации?
* * *
Он вернулся в больничный корпус, заперся у себя в кабинете, сел, бросив плащ на спинку стула, перед компьютером и подключился к медицинской справочно информационной системе, в которой хранились сведения о каждом пациенте, госпитализированном на территории Франции, а также о предписанном ему лечении.
Никакого Мишелля он здесь не обнаружил.
Фрер раньше никогда не пользовался этой программой. Не исключено, что доступ к некоторым данным закрыт согласно требованиям конфиденциальности. В конце концов, неприкосновенность частной жизни еще никто во Франции не отменял.
Неудача не только не обескуражила его, но, напротив, вызвала желание копнуть глубже. При задержании у мужчины с разводным ключом не оказалось никаких документов. Сильно поношенная одежда, выдубленное солнцем и ветром лицо, загрубелые руки – все говорило о том, что он много времени проводит на открытом воздухе. Бомж?
Матиас снял трубку и позвонил в коммунальный совет социальной помощи населению, работавший круглосуточно. В числе лиц без определенного местожительства, зарегистрированных на территории Аквитании, никакой Мишелль не значился. Он поочередно связался с отделом социальной реабилитации и специализированным отделением «неотложки». Все эти службы работали в круглосуточном режиме, сотрудники каждой по его просьбе проверили свои архивы: ни следа Мишелля.
Фрер снова включил компьютер и подключился к Интернету. Среди абонентов телефонной сети регионов Аквитания и Юг Пиренеи человека с такой фамилией тоже не оказалось. Матиаса это не удивило. Подтверждалась его догадка о том, что незнакомец бессознательно исказил свою фамилию. На данном этапе краткие просветления в его памяти могли носить только фрагментарный характер.
У Матиаса родилась еще одна идея. Если верить полицейскому протоколу, когда мужчину задержали, он держал в руках телефонный справочник за 1996 год.
Прыгая с сайта на сайт, Фрер в конце концов вышел на ресурс, позволяющий открыть старые телефонные справочники. Он выбрал 1996 год и ввел в поиск имя Мишелль. С нулевым результатом. Ни в одном из пяти департаментов административного региона Аквитания абонента с такой фамилией не значилось. Может, он все таки не местный?
Фрер вернулся в Гугл и просто вбил в поисковик слово МИШЕЛЛЬ. Здесь кое какие результаты нашлись, но, к сожалению, совсем не те, что были ему нужны. Некий пользователь под ником «Мишелль» выложил на сайте My Space.com видеомонтаж из кадров сериала «Секретные материалы» с Малдером и Скалли. Ему также предлагали прослушать песни в исполнении некоей Томми Мишелл. Ясновидящая по имени Патришия Мишелл из американского штата Миссури зазывала его на свой сайт. Кроме того, Гугл настоятельно рекомендовал ему возобновить поиск, исправив орфографию на «правильную» – Митчелл.
Стрелки часов подползли к полуночи. Пожалуй, пора домой. Матиас выключил компьютер и оделся. Уже подходя к воротам больницы, он решил, что надо будет показать фотографию ковбоя во всех приютах для бездомных, как в самом Бордо, так и в его окрестностях. Если это не сработает, можно еще обратиться в центры медико психологической помощи и медпункты по оказанию первой помощи пострадавшим. Он знал их все наперечет. И почти не сомневался, что его безымянный пациент в прошлом уже страдал от тех или иных психических расстройств.
Ехать из за тумана пришлось на черепашьей скорости. Путь до дома занял у него добрых четверть часа. Тротуары возле садовых изгородей были плотно забиты автомобилями – вечер субботы, все принимают гостей. Не найдя, где припарковаться, он оставил машину метрах в ста от дома и шагнул в молочную муть. Улица утратила четкость очертаний. Фонари левитирующими призраками парили над землей. Все вокруг казалось бесплотным, нематериальным. Отдавшись этому ощущению, он не сразу сообразил, что заблудился. Он продвигался вперед наугад, минуя влажно блестевшие заборы и обходя машины, и возле каждого дома приподнимался на цыпочки, чтобы разглядеть табличку с названием.
Наконец мелькнули знакомые буквы: «ОПАЛ».
Он на ощупь открыл калитку. Шесть шагов. Поворот ключа в замке. Закрыв за собой дверь, он почему то почувствовал облегчение. Оставив в коридоре сумку и бросив плащ на одну из громоздившихся здесь картонных коробок, он, не зажигая света, прошел на кухню. Типовое жилье. Типичное поведение одинокого человека.
Через несколько минут он уже стоял перед окном, ожидая, пока заварится чай. В тишине дома ему все еще чудились бормочущие голоса его пациентов. Каждому психиатру знакомо подобное ощущение. Для него даже придумано особое название – «музыка сумасшедших». Их невнятная речь. Их шаркающая походка. Их бред. Голова у него слегка гудела от этих звуков – так в выброшенной на берег раковине слышен неясный гул моря. Психи никогда не покидали его насовсем. Вернее сказать, это он никогда не расставался насовсем с отделением Анри Эя.
Но тут у него из головы вылетели все мысли.
Из тумана только что выплыл вчерашний внедорожник.
Машина медленно, очень медленно катилась по улице, пока не затормозила возле его дома. Фрер почувствовал, как заколотилось сердце. Из автомобиля синхронно вышли двое мужчин в черном. Вышли и встали у него под окнами.
Фрер попытался сглотнуть ком в горле. Ком застрял плотно. Даже не подумав спрятаться, Фрер разглядывал мужчин. Ростом не меньше метра восьмидесяти каждый. Под распахнутыми пальто – темные, застегнутые на все пуговицы костюмы, чуть переливающиеся в свете фонаря. Белые рубашки, черные галстуки. В обоих было что то от надменной строгости чиновников высокого ранга, но одновременно – и что то от безжалостной решимости преступников.
Матиас замер, словно закаменев. Он ждал, что мужчины толкнут калитку и позвонят ему в дверь. Но нет. Они не шевелились. Просто стояли под фонарем, даже не стараясь укрыться. Их лица вполне гармонировали с общим обликом. Первый, с высоким лбом и зачесанной назад шевелюрой, в которой проскакивала седина, носил очки в металлической оправе. Второй выглядел более грозно. Длинные, но редкие русые волосы. Кустистые брови. Угрюмое лицо.
Две ничем не запоминающиеся рожи.
Пара самоуверенных сорокалетних плейбоев в итальянских костюмах.
Кто они такие? Чего им от него надо?
Снова вспыхнула острая боль в глубине левого глаза. Он прикрыл глаза и помассировал веки. Когда он открыл их, оба призрака исчезли.
* * *
Анаис Шатле боялась поверить своему счастью.
Вот уж действительно, повезло так повезло!
Она только что заступила на вечернее субботнее дежурство, и нате вам – труп. Да не просто труп, а убийство! Настоящее, совершенное по всем правилам, с соблюдением зловещего ритуала и нанесением жертве увечий. Как только ей позвонили, она прыгнула в свою личную машину и помчалась на вокзал Сен Жан, где обнаружили тело. По дороге она без конца повторяла про себя полученную информацию. Молодой мужчина. Найден обнаженным со следами многочисленных ранений. Сцена преступления обставлена необычно. Вроде ничего особенного, но явный душок безумия. Жестокого, черного безумия. Не просто ссора с поножовщиной или банальное убийство с целью ограбления. Нет, это дело серьезное.
Едва завидев возле здания вокзала фургоны с вращающимися фонарями на крыше, чьи лучи с трудом пробивались сквозь густой туман, и полицейских во влажно блестящих дождевиках, призраками снующих вокруг, она поняла, что все так и есть. Ее первое убийство в чине капитана. Она подберет себе группу. Воспользуется правом на проведение внеочередных следственных мероприятий. И раскроет преступление. Найдет убийцу и попадет на первые полосы всех газет. В двадцать девять лет!
Она вышла из машины и вдохнула сырой воздух. На протяжении последних полутора суток Бордо прямо таки утопал в белесом мареве. Как будто город погрузился в болото, напитался его испарениями, его гнилостными запахами и лягушачьей осклизлостью. Очень хорошо. Тем колоритнее будет выглядеть дело – убийство в тумане! Ее охватила дрожь возбуждения. Тут к ней подошел полицейский из участка с площади Капуцинов.
На тело наткнулся машинист, перегонявший составы между механическими мастерскими и непосредственно вокзалом. Он заступил на дежурство в 23.00. Подъехал на своей машине и припарковался на стоянке для сотрудников железнодорожного ведомства, расположенной южнее пакгауза. Пошел по проходу вдоль путей и здесь, в заброшенной ремонтной яме, между платформой номер один и старыми ремонтными мастерскими, заметил труп. Позвонил дежурному начальнику, который незамедлительно связался с железнодорожной полицией и частным охранным агентством, следившим за безопасностью на вокзале Сен Жан. Они, в свою очередь, вызвали полицию – ближайший комиссариат находился на площади Капуцинов.
Дальнейшее Анаис было и так известно. В час ночи разбудили прокурора республики. Он обратился в Главное полицейское управление Бордо, на улице Франсуа де Сурди, и велел вызвать дежурного офицера. То есть ее. Больше никого на месте не оказалось. Остальные разбежались по вызовам, которых из за тумана было больше обычного. Так, ерунда, всякая мелочовка – дорожные аварии, грабежи, пропавшие люди… А в результате именно ей, Анаис Шатле, свежеиспеченному капитану, проработавшей в Бордо два года, и досталось лучшее за все дежурство дело. И можете скрежетать зубами от зависти!
Они двинулись через здание вокзала. Сотрудник железнодорожной полиции выдал им оранжевые флуоресцентные жилеты. Застегивая на груди «липучку», Анаис на секунду остановилась бросить восхищенный взгляд на тридцатиметровые стальные конструкции, теряющиеся в тумане. Они миновали платформу и выбрались на пути. Парень из железнодорожной полиции болтал не закрывая рта. У них такого отродясь не бывало. По приказу прокурора движение поездов перекрыли на целых два часа. Мертвяк в яме – это ужас какой то. Они все прям обалдели.
Анаис его не слушала. Липкая сырость садилась на кожу, пробирая холодом до костей. Сквозь дымку светили красные огни вокзала, складываясь в беспорядочные кровавые созвездия. Поблескивали мокрые кабели. Запотевшие от конденсата рельсы терялись вдали в непроглядной вязкой мгле.
Перешагивая через шпалы, Анаис подвернула лодыжку.
– А нельзя на землю посветить?
Железнодорожник опустил лампу пониже и снова пустился в объяснения. Анаис выловила из его рассказа несколько деталей технического характера. По путям под четными номерами шли поезда до Парижа, под нечетными – на юг. Электрические кабели, протянутые над путями, называются «сцепкой», а металлические штуки, торчащие на крыше локомотивов, – токоприемниками. Пока вся эта информация была ей ни к чему, но хотя бы создавала впечатление ознакомления с местом преступления.
– Пришли.
Прожектора, установленные экспертами криминалистами, буравили ночную тьму, словно вокруг зажглось сразу несколько мелких холодных лун. От включенных фонарей белесыми полосами расходились пучки света. Чуть дальше находился Центр технического обслуживания, где виднелись скоростные поезда и региональные экспрессы, дрезины и моторные вагоны, подернутые серебристым налетом патины. Здесь же стояли товарные вагоны и тягачи – аналог портовых буксиров, с помощью которых составы выводят к вокзалу. Все эти могучие черные машины напоминали молчаливых титанов.
Они пролезли под лентой ограждения, на которой значилось: «Полиция. Вход воспрещен». Это и было место преступления. Ремонтная яма. Хромированные стойки прожекторов. Эксперты в белых комбинезонах с синей полосой. Анаис удивилась тому, как быстро они прибыли: ближайшая криминалистическая лаборатория находилась в Тулузе.
– Хотите посмотреть на тело?
Перед ней стоял офицер антикриминальной бригады, поверх дождевика накинувший флуоресцирующий жилет. Придав лицу приличествующее случаю выражение, она кивнула. Ей приходилось сдерживать собственное нетерпеливое возбуждение. А тут еще этот туман! Помнится, как то раз, когда она еще была студенткой, профессор права шепнул ей в коридоре: «Вы – настоящая Алиса в Стране чудес. Главное для вас – найти мир себе по мерке!» С тех пор прошло восемь лет. И вот она лезет через шпалы, чтобы посмотреть на труп. Найти мир себе по мерке…
На дне ямы длиной пять и шириной два метра творилась обычная для места преступления суета, разве что усугубленная теснотой. Криминалисты толкались локтями, наступали друг другу на ноги, делали снимки, с помощью особых монохромных ламп, работающих в диапазоне от инфракрасного до ультрафиолетового света, изучали каждый миллиметр почвы и брали образцы, упаковывая каждый в отдельный пакет.
Анаис пришлось приглядеться, чтобы в этой сутолоке различить труп. Молодой парень лет двадцати. Голый. Истощенный. Тело в татуировках. Кости выпирают сквозь кожу, бледную до почти фосфорной белизны. Рельсы, проложенные поверху ямы, казались рамой для представшей взору Анаис картины. Ей вспомнились полотна мастеров Возрождения. Мученики с бескровными телами, застывшие в неестественной позе в глубине церкви…
Но главный ужас ждал ее впереди.
Мертвое тело венчала не человеческая, а бычья голова.
Огромная черная башка, отрубленная по шею и весившая, должно быть, не меньше полусотни килограммов.
До Анаис наконец то дошел смысл происходящего. Все это было реально. У нее подогнулись колени. Преодолев накатившую слабость, она наклонилась вперед и заставила себя собраться с мыслями. Вариантов было всего два. Либо убийца отрубил жертве голову и приставил к ее плечам бычью голову, либо насадил свой страшный трофей прямо на череп убитого. Символика в любом случае была ясна: он убил Минотавра. Минотавра современности, затерянного в хитросплетении железнодорожных путей. То есть в лабиринте.
– Спуститься можно?
Ей передали бахилы и бумажную шляпу в форме чепца. По железной лесенке, приставленной к краю ямы, она начала спуск. Криминалисты посторонились, давая ей дорогу. Она присела на корточки, осмотрела интересовавшее ее место и убедилась, что чудовищная голова домашнего животного была насажена на человеческую.
Значит, правильным оказалось второе предположение. Убийца надел бычью голову на голову жертвы, очевидно приложив немалое усилие. Вряд ли от черепа убитого осталось что либо, поддающееся идентификации.
– Наверное, он выдолбил бычью шею изнутри…
Анаис повернулась на голос. Это был судмедэксперт Мишель Лонго. Из за накидки с капюшоном, делавшей их всех похожими на призраки, она его не сразу узнала.
– Когда наступила смерть? – спросила она, поднимаясь на ноги.
– Пока точно не знаю. Но меньше суток назад. Холод и туман сильно осложняют мне работу.
– Его убили здесь?
Врач развел руками в перчатках. Из под складок капюшона поблескивали его солнцезащитные очки фирмы «Persol».
– Не исключено, что убийца перетащил сюда тело сегодня вечером. Поди догадайся…
Анаис помнила, что со вчерашнего дня весь город буквально утопал в тумане. Да уж, в этом гороховом супе убийца мог передвигаться совершенно спокойно, не боясь, что его заметят.
– Привет!
Она подняла глаза, приложив ко лбу сложенную козырьком ладонь. В белом свете прожекторов на краю ямы нарисовался четкий женский силуэт. Лица она не видела, но по фигуре сразу узнала заместителя прокурора Веронику Руа. Своего почти двойника. Тридцатилетняя Вероника, происходившая из богатой бордоской семьи, двигалась по жизни схожим с Анаис путем. Они обе учились в самых престижных частных школах, обе поступили в Университет имени Монтескье. Частенько сталкивались в туалете самых модных ночных клубов города. Подругами они не стали, но и особенной вражды между ними не возникло. Теперь их пути регулярно пересекались на профессиональном поприще. Повесившийся мужчина. Труп женщины с изуродованным лицом, разбитым запущенной мужем микроволновкой. Старшеклассница с перерезанным горлом. Не самые лучшие поводы для дружеской болтовни.
– Привет, – буркнула Анаис.
Заместитель прокурора нависала над ней, так и стоящей на дне ямы. Она была в фирменной кожаной куртке от «Zadig & Voltaire» – Анаис давно положила на нее глаз, заприметив в витрине бутика на бульваре Жоржа Клемансо.
– Охренеть можно, – пробормотала Вероника. Она увидела тело.
Анаис была ей благодарна за эту кретинскую фразу, как нельзя лучше выразившую жуть ситуации. Значит, Вероника испытывает те же чувства, что и она. Ужас и возбуждение одновременно. Случилось то, о чем обе так мечтали, – мечтали, преодолевая страх. Громкое дело об убийстве. Преступник маньяк. Все их ровесницы и коллеги по профессии выросли на «Молчании ягнят» и жаждали выступить в роли Кларисы Старлинг.
– Что нибудь можешь сказать о причине смерти? – спросила Анаис судмедэксперта.
Лонго неопределенно развел руками:
– Видимых травм на теле нет. Может, он задохнулся, когда на него напялили бычью голову. Может, его зарезали. Или отравили. Надо ждать результатов вскрытия и токсикологического анализа. Я и передоз не исключаю.
– Почему?
Он наклонился и приподнял левую руку жертвы. Задубевшие вены на локтевом сгибе были испещрены шрамами, припухлостями, синяками.
– Нарик до мозга костей. Доходяга. При жизни, я имею в виду. Истощение. Общая антисанитария. Обилие старых незалеченных ран. Так, навскидку, я бы сказал, что это наркоман двадцати лет. Бомж. Или обитатель пригородной трущобы. В общем, что то в этом роде.
Анаис посмотрела на офицера из антикриминальной бригады, который стоял рядом с заместительницей прокурора:
– Его одежду нашли?
– Ни одежды, ни документов.
Итак, парня убили где то еще и притащили сюда. Зачем? Чтобы спрятать тело? Или наоборот – чтобы выставить напоказ? Анаис не сомневалась, что верно второе. Эта яма явно играла важную роль в ритуале убийства.
Она в последний раз оглядела труп и полезла по лесенке вверх. Мертвое тело успело заиндеветь и походило на стальную скульптуру. Яма, пропахшая машинным маслом и металлом, служила ему идеальной могилой.
Выбравшись на поверхность, она скинула бахилы и колпак. Вероника Руа заговорила было, следуя раз навсегда заведенной процедуре:
– Официально поручаю тебе принять к производству…
– Пришлешь бумаги мне на работу.
Заместитель прокурора обиделась. И начала выспрашивать, по каким направлениям Анаис намерена вести расследование. Та отвечала ей машинально, перечисляя рутинные мероприятия, а про себя продолжая размышлять о профиле убийцы. Он хорошо знает эту местность. Наверняка ему знаком график маневрирования поездов. Может, железнодорожник? Как бы там ни было, к преступлению он готовился заранее, и готовился тщательно.
Внезапно у нее перед глазами сама собой нарисовалась картина. Вот убийца тащит на спине коричневый пластиковый мешок с телом. Пробирается сквозь туман, сгибаясь под тяжестью ноши. Она прикинула: тело плюс бычья голова вместе должны весить больше ста килограммов. Значит, убийца должен быть физически очень сильным человеком. Или он принес голову заранее? Но тогда ему пришлось проделать путь от машины до ремонтной ямы дважды. Где он припарковался? На стоянке?
– Что что?
– Я спрашиваю, набрала ли ты уже следственную группу, – повторила Вероника Руа.
– Вот она, моя группа.
К ним неуклюжей походкой, спотыкаясь на насыпи, приближался Ле Коз, послушно нацепивший поверх одежды обязательный флуоресцирующий жилет. Зампрокурора обратила на нее удивленный взгляд своих светлых глаз под изогнутыми дугой бровями. Вообще то она довольно смазливая, вынуждена была признать Анаис.
– Извини, сорвалось, – улыбнулась она. – Позволь представить тебе лейтенанта Эрве Ле Коза, моего ближайшего помощника и заместителя. Мы с ним сегодня одни на дежурстве. Состав группы утвердим через час.
* * *
Под жилетом на Ле Козе было черное кашемировое пальто. В обильно смоченных гелем волосах, тоже черных, поблескивали дождевые капли. Изо рта с чувственными губами вырывались облачка пара. От всего его облика веяло таким неотразимым обаянием, что Вероника Руа чуть заметно напряглась, словно переходя в глухую защиту. Анаис улыбнулась. Скорее всего, зампрокурора живет одна – как и она сама. Больному легко обнаружить признаки собственной болезни у другого человека.
Она изложила Ле Козу краткую версию событий и тут же перешла на командный тон. Но на сей раз она не шутила:
– Первое. Надо установить личность жертвы. Затем изучить круг его общения.
– Ты думаешь, убийца и жертва знали друг друга? – вмешалась Вероника Руа.
– Я ничего не думаю. Сначала надо выяснить, кто убит. Затем начнем разматывать его связи, от самых близких до самых отдаленных. Закадычные дружки. И шапочные знакомые.
Анаис снова повернулась к лейтенанту:
– Позвони остальным. Просмотрите все записи с видеокамер вокзала. И не только за последние сутки.
Затем махнула рукой в сторону автомобильной стоянки:
– Маловероятно, чтобы наш клиент шел через залы вокзала. Он явно вышел на пути со служебной стоянки. Займись видеозаписями. Выпиши номерные знаки всех машин, которые стояли здесь в последние дни. Установи владельцев и допроси каждого. Начальников, охранников, технический персонал. И пусть напрягут извилины, но вспомнят, если видели хоть что то подозрительное.
– Когда начинать?
– Уже начали.
– Три часа ночи…
– Поднимай всех с постели. Обыщите старые ремонтные мастерские. Там всегда ночуют какие нибудь бомжи. Может, они что нибудь видели. Да, кстати, насчет машиниста…
– Какого машиниста?
– Который нашел тело. Протокол его допроса должен лежать у меня на столе завтра утром. Кроме того, мне понадобятся все без исключения здесь, на вокзале. Прямо сейчас. Прочешем территорию по периметру. Опросим местных.
– Так воскресенье же!
– А ты что, хочешь ждать понедельника? Привлеки ребят из антикриминальной бригады и служащих муниципалитета.
Ле Коз молча записывал инструкции в отсыревший блокнот.
– Еще мне нужен кто нибудь, кто разбирается в крупном рогатом скоте.
Помощник поднял на нее непонимающие глаза.
– Ну, эта бычья голова откуда то взялась, да или нет? Свяжись с жандармерией Аквитании, Ланд и Страны Басков.
– Зачем так далеко то?
– Затем, что это бойцовый бык. Toro bravo.
– А ты откуда знаешь?
– Знаю. Ближайшие фермы находятся вблизи Мон де Марсана. Дальше надо ехать в Дакс.
Ле Коз продолжал писать, сквозь зубы ругаясь на дождь, капавший на страницу блокнота.
– Разумеется, я не имею никакого желания прямо сейчас встречаться с журналистами.
– Как, интересно, ты сможешь от них отделаться? – подала голос зампрокурора.
Ей, как должностному лицу, вменялось в обязанность обеспечивать связи с прессой. Наверное, она уже запланировала пресс конференцию и даже решила, что именно наденет ради такого случая. Анаис просто выбивала у нее почву из под ног.
– Подождем. Пока никакой огласки. Если нам хоть чуть чуть повезет, этот парень и в самом деле окажется бомжем.
– Не въезжаю.
– Его никто не станет искать. И можно потянуть с объявлением о его гибели. Скажем, сутки. Но даже и после этого о бычьей голове – ни гу гу. Просто бездомный бродяга, умерший от переохлаждения. Все. Тема закрыта.
– А если это не бродяга?
– Нам по любому необходимо время. Чтобы начать расследование без лишней шумихи.
Ле Коз кивком попрощался с женщинами и исчез в тумане. В другое время и при других обстоятельствах он непременно испытал бы свое обаяние на обеих, но сейчас уже понял, что дело действительно не терпит отлагательства. Так что в ближайшие часы придется забыть о сне, о еде, о семье и вообще обо всем, что не имеет отношения к расследованию.
Анаис повернулась к офицеру из антикриминальной бригады, который все это время держался в отдалении, но из их разговора не пропустил ни слова.
– Найдите мне координатора бригады криминалистов.
– Думаешь, это начало серии? – тихим голосом спросила зампрокурора.
В ее тоне еще прорывались двоякие чувства. Страстное желание и отвращение. Анаис улыбнулась:
– Пока рано делать выводы, моя дорогая. Подождем отчета судмедэксперта. Модус операнди кое что подскажет о профиле преступника. А я пока проверю, не выпускали ли на днях из «Кадиллака» очередного психа.
Это название хорошо знали в городе. Оно принадлежало от делению психиатрической клиники, где содержались особо опасные пациенты. Приют буйных сумасшедших с криминальными наклонностями. Почти местная достопримечательность, не хуже выдержанных бордоских вин и Пилатовой дюны.
– Кроме того, я прочешу базу данных по стране, – продолжила Анаис. – Надо выяснить, не совершалось ли уже преступлений со сходным почерком в Аквитании или в других регионах.
Анаис болтала что в голову взбредет, лишь бы произвести впечатление на соперницу. Единственной общенациональной базой данных, содержащей сведения о преступлениях, совершенных на территории Франции, была программа, которую обновляли сами полицейские или жандармы, отвечая на специальный вопросник, но делали это спустя рукава.
Внезапно пелена тумана перед ними разошлась. В прорехе стоял сотрудник криминалистической службы, похожий в своем скафандре на космонавта.
– Абдулатиф Димун, – поднимая с лица капюшон, представился он. – Координатор криминалистической службы.
– Вы из Тулузы?
– Ну да. Тридцать первая лаборатория.
– Как это вам удалось так быстро до нас добраться?
– Повезло, если можно так выразиться.
Мужчина широко улыбнулся. У него были белоснежные зубы, особенно заметно выделявшиеся на фоне матовой кожи. Воз раст – лет тридцать. Выглядел он диковато и до ужаса сексуально.
– Нас прислали в Бордо по совсем другому поводу. Загрязнение на промышленном предприятии Лормона.
Анаис кое что слышала об этом деле. Подозревали бывшего сотрудника этой лавочки – в действительности крупного химического объединения, – который якобы из мести нарочно допустил нарушения некоторых технологических процессов. Капитан и зампрокурора представились. Криминалист сдернул перчатки и пожал обеим женщинам руки.
– Как улов? – спросила Анаис, стараясь, чтобы голос звучал бесстрастно.
– Почти нулевой. Мокро очень. Тело почти десять часов мариновалось в воде. В таких условиях надежды на папиллярные метки почти никакой.
– На что, простите?
Анаис повернулась к зампрокурора, гордая, что может продемонстрировать собственную подкованность:
– На отпечатки пальцев.
Вероника Руа надула губы.
– Фрагментов органики тоже не нашли. Равно как и биологических жидкостей, – отчитывался Димун. – Ни крови, ни спермы, ничего. Дождь, будь он проклят. Пока мы уверены только в одном: преступление совершено не здесь. Убийца просто бросил сюда тело. Убил он его в другом месте.
– Сможете прислать мне отчет и результаты анализов побыстрее?
– Конечно. Мы прямо здесь все сделаем, в какой нибудь частной лаборатории.
– Если у меня возникнут вопросы, я вам позвоню.
– Никаких проблем.
Мужчина записал номер своего мобильного на обороте визитки.
– А я вам свой дам, – сказала Анаис, вырывая страничку из блокнота. – Звонить можно в любое время дня и ночи. Я одна живу.
Криминалист слегка приподнял брови, удивленный таким неожиданным признанием. Анаис покраснела. Вероника Руа смотрела на нее, не скрывая насмешки. Анаис спас вернувшийся офицер из антикриминальной бригады.
– Можно вас на секунду? К нашему шефу. Там кое что важное узнали…
– Что именно?
– Я точно не знаю. Вроде бы вчера тут отловили странного типа. С потерей памяти. Меня на месте не было.
– Где конкретно его нашли?
– На путях. Не так уж далеко от ремонтной ямы.
Она кивнула Руа и Димуну и сунула в руку последнему листок со своими координатами. И вслед за офицером полезла через рельсы. Вдали, меж заброшенных строений, мелькнули три фигуры в белых халатах, двигавшиеся со стороны автостоянки. Перевозка из морга. За ними с тихим урчанием полз автопогрузчик. Очевидно, пригнали, чтобы поднять со дна ямы тело и огромную голову.
Топая за своим провожатым, она на миг обернулась и бросила взгляд через плечо. Зампрокурора о чем то дружелюбно болтала с криминалистом. Они отошли подальше от ленты ограждения и закурили. Вероника Руа кудахтала курицей. Анаис со злобой запахнула на груди арабскую куфию, которую носила вместо шарфа. Что ж, она только что получила лишнее подтверждение своим всегдашним мыслям. С трупом или без трупа, в сотрудничестве или в противоборстве, но правило не меняется: пусть победит сильнейший.
* * *
В центре города туман загустел и уплотнился. От асфальта, от стен, от сточных решеток причудливыми спиралями поднимались белые клубы. В пяти метрах не было видно ничего. Впрочем, для Анаис это не представляло никакой проблемы. До полицейского участка она могла добраться с закрытыми глазами. Выслушав довольно путаные объяснения начальника охраны – он поведал, что прошлой ночью неподалеку от места обнаружения трупа подобрали странного вида мужчину, одетого как ковбой, с полной потерей памяти, – она отдала еще несколько распоряжений и села в машину.
Свернув с набережной на бульвар Виктора Гюго, она покатила в сторону собора Андрея Первозванного. Возбуждение спало, и теперь на нее навалилась усталость. Справится ли она с этим делом? Если вообще его у нее не отберут. Не пройдет и пары часов, как новость распространится в высших городских сферах. Префект, мэр, депутаты – все начнут названивать старшему комиссару Жан Пьеру Деверса. Труп с бычьей головой в столице вина – это вам не шуточки. Все придут к единому мнению: дело должно быть раскрыто как можно раньше. И первый же вопрос, который возникнет у каждого: а кому оно поручено? Сколько лет руководителю следственной группы? Какой у него опыт? Ах, у нее? И как же ее зовут? И тогда неизбежно всплывет скандал, связанный с ее отцом. Эта история прилипла к ней намертво, не хуже родимого пятна.
Станет ли Деверса ее защищать? Нет, не станет. Они едва знакомы. Он знает о ней то же, что и все: молодая сотрудница судебной полиции с блестящим образованием и ярко выраженными способностями, рассорившаяся с собственным отцом. Ну и что? Для успеха следствия все это не имеет никакого значения. Здесь нужен опыт старой полицейской ищейки. Она попробовала успокоиться, внушая себе, что имеет право попытаться раскрыть дело по горячим следам. Труп нашли именно в ее дежурство, и именно ее вызвали на место происшествия. Ее, и ни кого другого.
Она понимала, что у нее есть примерно неделя. Неделя до прямого вмешательства следственного судьи, выписывающего постановления. На протяжении этого времени она может допрашивать кого угодно. Рыть землю там, где ей нравится. Привлекать к сотрудничеству любых партнеров и использовать любые материальные ресурсы без ограничения. Если честно, от подобной перспективы у нее отчетливо тряслись поджилки. Способна ли она правильно распорядиться такой властью?
Она переключилась на более низкую передачу и свернула направо, к бульвару Пастера. Внезапно в мозгу всплыл облик координатора из экспертно криминалистической службы. Того самого араба с обольстительной улыбкой. Как же она облажалась, торопясь всучить ему номер своего телефона… Ну не дура? Сама себя выставила на посмешище. Ей как наяву послышался ехидный смех Вероники Руа у нее за спиной.
Она притормозила на красный сигнал светофора, огненным шаром светивший в переливчатой мари, затем, не дожидаясь, пока желтый переключится на зеленый, рванула с места. На крышу машины она заранее установила мигалку, но сирену включать не стала. Синий маячок в мутной сумеречной мгле…
Анаис попыталась мысленно сосредоточиться на расследовании, но у нее ничего не получилось. Ее душил гнев. Гнев на саму себя. Ну почему она, как ненормальная, кидается на каждого мужика? Вечная неудовлетворенность, вечное желание понравиться… Как можно быть такой одержимой? Наверное, одиночество перешло у нее в патологию. Отсюда сверхчувствительность ко всему, что касается любви…
При виде влюбленных парочек на улице у нее сжималось горло. Если в кино герои целовались, у нее из глаз текли слезы. Известие о том, что кто нибудь из знакомых девиц выходит замуж, заставляло ее вскрывать упаковку лексомила. Ей было невыносимо смотреть на чужую любовь. Сердце превратилось в сплошной нарыв, реагирующий острой болью на малейшее прикосновение. Она знала, как называется эта болезнь. Невроз. Знала также, кто ей нужен, чтобы исцелиться. Психоаналитик. Беда лишь в том, что с ранней юности она уже посетила легион психоаналитиков. С нулевым результатом.
Анаис припарковала свой «гольф» возле собора и, не снимая рук с руля, разрыдалась. На несколько долгих минут она дала выход скопившимся обильным слезам. Это принесло ей облегчение. Она вытерла глаза, высморкалась и постаралась собраться с мыслями. О том, чтобы показаться в полицейском участке в подобном состоянии, не могло идти и речи. Там ждут руководителя. А не сопливую пигалицу.
Выключив радио, она проглотила таблетку лексомила. Достала айпод, надела наушники. Пока подействует транквилизатор, немного музыки не повредит. Полились звуки «Rise» Габриэль. Грустная песенка начала двухтысячных, написанная под влиянием сэмпла Боба Дилана. В памяти одно за другим всплывали воспоминания. Чудо препарат меж тем вел бой со страхом и одерживал победу.
Она не всегда была такой. Нервной. Неуравновешенной. Склонной к депрессии. Когда то она являла собой образец решительной и чрезвычайно привлекательной девушки. Уверенной в своем положении, в своем обаянии, в своем будущем. Отец – крупный специалист по виноделию, за которым гонялись производители самых знаменитых марок бордоских вин. Особняк в Медоке. Отличная учеба в лицее Тиволи. Аттестат зрелости в семнадцать лет. В восемнадцать – студентка юридического факультета. Жизненная программа: получить магистерскую степень по юриспруденции, затем, следуя примеру отца, – второе высшее по специальности научное виноделие, после чего сделать карьеру в области правовой защиты виноделов. Не программа, а конфетка.
До двадцати лет Анаис ни на йоту не отступила от задуманного плана. Даже если давала себе кое какие послабления. Это молодость, и каждый должен перебеситься… Она была желанной гостьей не только на чопорных балах, устраиваемых лучшими бордоскими семействами для своих сынков и дочек, но и на менее формальных вечеринках, проходивших, впрочем, в той же компании, участники которой накачивались самыми изысканными винами, благо далеко ходить за ними не приходилось – достаточно спуститься в родительский погреб. Она нередко возвращалась домой под утро после посещения очередного ночного клуба – ВИП зал, пожалуйста, – и водила знакомство со всеми звездами футбола из сборной департамента Жиронды.
Не сказать, чтобы ровесники вызывали в ней восхищение. Тот, кто не пил по черному, сидел на коксе, и наоборот. Их жизненные установки были не выше плинтусов танцпола. Ни один из этих папенькиных сынков не рвался даже заработать побольше денег, потому что их и так у каждого было завались. Иногда ей приходило в голову, что она предпочла бы родиться бедной и стать какой нибудь шлюхой, продажной тварью, чтобы без малейших угрызений совести выманивать бабки у этих богатеньких придурков. Но ничего не попишешь, она была такой же, как они. И неукоснительно следовала предначертаниям своей судьбы – или предначертаниям своего отца.
Мать Анаис, чистокровная чилийка, через несколько месяцев после родов лишилась разума. Они тогда жили в Сантьяго, где Жан Клод Шатле трудился над селекцией виноградного сорта карменер – во Франции он почти вывелся, зато пышно про израстал в предгорьях Анд. Озабоченный здоровьем супруги, Жан Клод решил вернуться в родную Жиронду, уверенный, что не останется здесь без работы.
Так что гармонию их безоблачного существования отныне портила слетевшая с катушек мать, которую они раз в неделю навещали в психушке в соседнем Торьяке. У Анаис от этих посещений сохранились лишь самые смутные воспоминания: она собирает лютики, а папа прогуливается под руку с молчаливой женщиной, так его и не признавшей. Она умерла, когда девочке исполнилось восемь лет. Рассудок к ней так и не вернулся.
После этого картина идеальной семьи полностью восстановилась. Отец много работал и параллельно занимался воспитанием обожаемой дочери, которая платила ему безусловным послушанием. Они представляли собой нечто вроде супружеской пары, хотя, насколько она помнила, в их отношениях не было абсолютно ничего обидного или ущемляющего ее свободу, тем более – ничего нездорового. Папочка хотел одного – чтобы она была счастлива, а счастье он понимал как соответствие общепринятой норме. Иначе говоря, дочь должна быть отличницей и чемпионкой по верховой езде.
Скандал разразился в 2002 году.
Ей был двадцать один год, когда мир вокруг нее перевернулся. Газеты. Слухи. Взгляды. Люди пялились на нее. Засыпали ее вопросами. Она не могла ответить ни на один. Это было физически невозможно. Она потеряла голос. На протяжении почти трех месяцев оказалась лишена способности произнести хотя бы один звук. Психосоматика, поставили диагноз врачи.
Первым делом она съехала из отцовского особняка. Сожгла все свои наряды, распрощалась со своей лошадью, когда то подаренной папой, – будь это в ее силах, она бы прикончила конягу одним ружейным выстрелом. Она оборвала связи с прежними друзьями. Показала всей этой золотой молодежи кукиш. Ни о каком соблюдении приличий речи уже не шло. Тем более о каких бы то ни было контактах с отцом.
Настал 2003 год.
Она закончила магистратуру по правоведению. Увлеклась боевыми искусствами, освоила крав магу и кикбоксинг. Занялась спортивной стрельбой. Она уже твердо решила, что пойдет работать в полицию. Посвятит себя защите правды. И отмоется от долгих лет лжи, с рождения маравшей ее жизнь, душу и кровь.
2004 год.
Она поступила в Высшую государственную школу офицеров полиции в Канн Эклюзе. Полтора года учебы. Процедурные тонкости. Методы расследования. Общественные отношения. Анаис окончила школу первой в выпуске и получила право самостоятельного выбора будущего места работы. Поначалу она решила поступить в обычный полицейский участок, прощупать, так сказать, почву. Но по прошествии короткого времени обратилась к руководству с просьбой перевести ее в Бордо – тот самый город, где и разразилась скандальная история, так сильно изменившая ее жизнь. Город, в котором ее имя было облито грязью. Знакомые недоумевали – зачем ей это нужно?
А ответ был прост.
Она хотела показать им, что нисколько их не боится.
А главное, показать ему, что отныне она – на стороне правосудия и справедливости.
Анаис даже внешне мало напоминала себя прежнюю. Волосы она остригла. Носила джинсы или камуфляжные штаны и кожаные куртки. Обувалась в рейнджеры. Выше ростом она не стала, зато накачала мышцы и отточила реакцию. В манере говорить, в словах, которые она теперь употребляла, и в тоне, каким их произносила, появилась жесткость. Однако, несмотря на все свои усилия, она так и осталась хорошенькой тоненькой девушкой с очень белой кожей и огромными удивленными глазами, словно бы сошедшей со страниц книжки волшебных сказок.
Вот и прекрасно.
Кто примет всерьез офицера судебной полиции с кукольной внешностью?
Что касается отношений с мужчинами, то со дня возвращения в Бордо Анаис пребывала в постоянном и пока безрезультатном поиске. Ее подчеркнуто лихой вид мог обмануть кого угодно, только не ее саму, – а ей так хотелось опереться о надежное мужское плечо. Прижаться к большому и сильному человеку, почувствовать на себе тепло его рук. Прошло два года, но она так никого и не нашла. Холодная обольстительница времен шикарных вечеринок, недоступная «снежная королева» больше не привлекала мужчин. А если ей и удавалось завлечь в свои сети хоть одного, удержать его возле себя она все равно не могла.
Что было тому виной? Ее новая повадка? Ее неврозы, прорывающиеся в рубленой речи, слишком бурной жестикуляции и взглядах исподлобья? Или ее пугающая профессия? Задавая самой себе все эти вопросы, вместо ответа она просто пожимала плечами. Какая разница? Так или иначе, но уже ничего не изменишь – слишком поздно. Она утратила женственность, как теряют девственность, – безвозвратно.
Время шло, а она так и не продвинулась дальше сайта знакомств.
Три месяца дерьмовых встреч и бесплодных разговоров с явными козлами. В результате – ноль, если не считать унижения. Из каждой очередной истории она выбиралась чуть более уставшей, чуть более подавленной мужской жестокостью. Она искала товарищей, а находила врагов. Она мечтала о «Никогда не говори никогда», а ей подсовывали «Грязную дюжину».
Она подняла глаза. Слезы высохли. Теперь она слушала «Right where it belongs» группы «Nine Inch Nails». Сквозь туман на нее пялились горгульи с крыши собора. Эти каменные монстры напомнили ей всех мужчин, с которыми она имела дело, всех беззастенчивых врунов, которые пытались ее подцепить. Студент медик, на деле оказавшийся разносчиком пиццы. Основатель собственного предприятия, перебивавшийся на минимальную зарплату. Холостяк в поисках родственной души, чья жена ждала третьего ребенка.
Горгульи.
Бесы.
Предатели.
Она повернула ключ зажигания. Лексомил сделал свое дело. Но главное, к ней вернулся гнев, а вместе с ним – ненависть. Эти стимуляторы сильнее любого наркотика.
Трогаясь с места, она размышляла о главном событии этой ночи. В ее городе неизвестный убил невинного человека и нацепил ему на голову бычью башку. На этом фоне тускнели все ее девические страдания. Ну не глупость – переживать из за такой ерунды, когда по улицам Бордо шастает маньяк убийца?
Сжав зубы, она вела машину в сторону улицы Франсуа де Сурди. В кои то веки ночь не пропала зря.
У нее есть труп.
А это куда лучше, чем живой козел.
* * *
– Вчера ты говорил, что тебя зовут Мишелль.
– Угу. Паскаль Мишелль.
Фрер записал имя. Истинное или ложное, не важно. В любом случае это дополнительная информация. Погрузить ковбоя в гипнотический сон оказалось проще простого. Амнезия словно подталкивала его отключиться от внешнего мира. Сыграл свою роль и фактор доверия, которым он проникся к психиатру. Нет доверия – нет расслабления. Нет расслабления – нет гипноза.
– Ты знаешь, где ты живешь?
– Нет.
– Подумай.
Великан сидел на стуле, выпрямив спину, положив руки на колени. Шляпу он так и не снял. Фрер проводил сеанс у себя в кабинете, там, где обычно принимал пациентов. Идеальное для воскресного дня место, где никто их не потревожит. Он опустил шторы и запер дверь на ключ. В комнате царили полумрак и тишина.
Было 9 часов утра.
– Мне кажется… Да, точно. Город называется Оданж.
– А где это?
– Неподалеку от Аркашона.
Фрер записал.
– Кем ты работаешь?
Мишелль ответил не сразу. Лоб под полями стетсоновской шляпы наморщился, выдавая глубокое раздумье.
– Вижу кирпичи.
– Строительные?
– Да. Я их беру в руки. И укладываю.
Пациент, не открывая глаз, как слепой, принялся показывать руками, как он укладывает кирпичи. Фрер вспомнил, что на руках и под ногтями у него обнаружили мелкие частицы какого то вещества. Кирпичная пыль?
– Ты строитель?
– Я каменщик.
– Где ты работаешь?
– Я… По моему… Сейчас я работаю на стройке в Кап Ферра.
Фрер продолжал делать заметки. Он не собирался принимать эти признания за чистую монету. Память Мишелля вполне могла исказить правду, создать вымышленные воспоминания. Полученные сведения служили психиатру скорее индикаторами, указывая направление поиска. Все это нуждается в проверке.
Он отложил ручку и немного посидел молча. Не следует задавать слишком много вопросов. Пусть действует обстановка кабинета. На него самого напала сонливость. Великан не произносил ни слова.
– Ты помнишь, как зовут начальника стройки? – снова заговорил Матиас.
– Тибодье.
– Можешь продиктовать по буквам?
Мишелль с готовностью исполнил его просьбу.
– Больше ничего не помнишь?
После паузы ковбой промолвил:
– Дюна… Со стройки видна Пилатова дюна…
Каждый ответ был равнозначен новому штриху на карандашном наброске, над которым трудился врач.
– Ты женат?
Снова пауза.
– Нет, не женат. Но у меня есть подруга.
– Как ее зовут?
– Элен. Элен Офер.
Это имя Фрер тоже попросил его продиктовать по буквам, после чего начал задавать вопросы с пулеметной скоростью:
– Кем она работает?
– В мэрии.
– В деревенской мэрии? Или в мэрии Оданжа?
Мишелль прикрыл лицо рукой. Рука тряслась.
– Я не… Я больше ничего не знаю.
Фрер предпочел прервать сеанс. Следующий проведет завтра. Необходимо бережно относиться к способности памяти пробивать себе дорогу сквозь мрак.
Он произнес несколько слов, выводя пациента из состояния гипнотического внушения, и отдернул шторы. Его ослепил яркий свет. Левый глаз мгновенно отозвался на это острой болью. От тумана не осталось и следа. Над Бордо сияло зимнее солнце. Белое, холодное, как снежный ком. Фрер счел это добрым предзнаменованием для работы с потерявшим память пациентом.
– Как ты себя чувствуешь?
Ковбой не шелохнулся. На нем была полотняная куртка того же цвета, что и брюки, – и то и другое ему выдали в больнице. Не то пижама, не то арестантская роба. Фрер потряс головой. Он был ярым противником больничной одежды.
– Хорошо, – ответил Мишелль.
– Помнишь, о чем мы говорили?
– Смутно. Я рассказал что нибудь важное?
Отвечая, психиатр взвешивал каждое слово. Он употреблял принятые во врачебном жаргоне выражения, но не уточнял, какие именно сведения только что получил от пациента. Вначале он должен проверить каждое из них. Фрер через стол смотрел в лицо Мишеллю. Произнеся несколько обнадеживающих фраз, он поинтересовался, снилось ли ему что нибудь.
– Опять видел тот же сон.
– С солнцем?
– Ага, с солнцем. И с тенью.
А что снилось ему? После истории с людьми в черном он камнем ухнул в беспамятство. Заснул на диване, даже не раздевшись. Как последний клошар…
Он поднялся и обошел кругом сидящего великана.
– Ты пытался вспомнить, что с тобой произошло той ночью… На вокзале?
– Конечно. Дохлый номер.
Фрер мерил шагами комнату у него за спиной. Вдруг до него дошло, что это может напугать пациента – в конце концов, он не следователь, вызвавший заключенного на допрос, – и он встал справа от ковбоя:
– Ни одной детали?
– Ничегошеньки.
– А разводной ключ? А телефонный справочник?
Мишелль несколько раз мигнул. Лицо дернулось нервным тиком.
– Не а. Вообще ничего не помню.
Психиатр снова уселся за стол. На сей раз он явно почувствовал сопротивление собеседника. Тот боялся. Боялся вспомнить. Фрер дружески улыбнулся ему. Это означало конец сеанса и одновременно желание подбодрить пациента. Пожалуй, Фрер повел себя с ним недостаточно осторожно. Его память походила на скомканный лист бумаги: начни разворачивать – и, чего доброго, порвешь.
– Ну, на сегодня достаточно.
– Нет. Я хочу рассказать тебе о своем отце.
Итак, механизм заработал – с гипнозом или без гипноза. Фрер снова взялся за блокнот.
– Слушаю.
– Он умер. Два года назад. Он был каменщик. Как и я. Я тебе говорил, что работаю каменщиком?
– Да, говорил.
– Я очень его любил.
– А где он жил?
– В Марсаке. Это деревня близ Аркашона.
– А твоя мать?
Он не ответил и отвернулся. Казалось, он что то высматривает в струящемся из окна льдистом свете.
– Она держала бар с табачной лавочкой, – наконец выдавил он из себя. – На главной улице Марсака. Она тоже умерла. В прошлом году. Сразу за отцом.
– Ты помнишь, как это произошло?
– Нет.
– У тебя есть братья и сестры?
– Я… – Мишелль заколебался. – Не знаю.
Фрер встал. На сей раз он твердо решил закруглиться. Вызвал медбрата и велел сделать Мишеллю инъекцию седативного препарата. Главное – отдых.
Оставшись в одиночестве, он бросил взгляд на часы. Почти десять. Дежурство в отделении скорой начиналось в час дня. Он вполне успевал съездить домой, только что ему там делать? Пожалуй, лучше навестить своих стационарных больных. Потом можно будет вернуться в кабинет и попытаться проверить те сведения, что сообщил ему Паскаль Мишелль.
Уже шагая по коридору, он вдруг осознал одну простую истину.
Сам того не замечая, он стремится большую часть своей жизни проводить здесь, в больнице. Надежно укрытый за ее стенами. В точности как его пациенты.
* * *
– Вот, сделал что мог. Голову, считай, по кусочкам собирал.
– Вижу.
Было 10 часов утра. Анаис Шатле спала всего два часа, прикорнув на диване у себя в кабинете. Прижав к плечу телефонную трубку, она разглядывала на экране монитора то, что осталось от лица жертвы происшествия на вокзале Сен Жан. Нос смят в лепешку. Надбровные дуги раздроблены. Правый глаз глубоко ввалился и на несколько сантиметров сместился в сторону относительно левого. За распухшими губами видны пеньки выбитых зубов. Не лицо, а сметанная на живую нитку, страшная в своей асимметричности маска.
Судмедэксперт Лонго прислал ей фотографию для опознания – и сразу же позвонил.
– По всей видимости, лицевые травмы вызваны бычьей головой. Убийца действительно выдолбил ее от шеи до мозга, а затем нахлобучил этот жуткий колпак на череп жертвы на манер сплошной маски. Но внутри оставались позвонки животного и часть мышечной ткани. Они то и изуродовали лицо парнишки.
Парнишки… Лонго употребил правильное слово. Убитому было не больше двадцати лет. Крашенные в черный – воронова крыла – цвет, небрежно подстриженные волосы. Должно быть, гот. Криминалисты уже прогнали отпечатки его пальцев по общенациональной базе данных – впустую. Он никогда не отбывал наказание и даже ни разу не задерживался полицией за мелкие правонарушения. Результатов из Автоматизированной национальной системы генетической информации еще не поступало – для проведения всех необходимых анализов требовалось время.
– Это его и убило?
– Нет, он был уже мертв.
– Причина смерти?
– Чутье меня не обмануло. Передоз. Сегодня утром пришли результаты токсикологического анализа. В крови клиента обнаружено почти два грамма героина.
– Почему ты думаешь, что он умер от передоза?
– Никто не в состоянии пережить такую сильную интоксикацию. Имей в виду, что я говорю о почти чистом героине. С другой стороны, любые иные повреждения отсутствуют.
Анаис перестала строчить в блокноте.
– Что ты называешь почти чистым героином?
– Концентрацию активного вещества в пределах восьмидесяти процентов.
Анаис хорошо знала мир наркотиков. Успела познакомиться с ним в Орлеане – городе, служившем перекрестком наркоторговли в регионе Иль де Франс. И потому ей было известно, что дури такой степени чистоты на рынке не бывает. Нигде. Особенно в Бордо.
– Что еще ты можешь сказать по результатам токсикологического анализа?
– Тебя интересует имя и адрес дилера?
Анаис оставила этот укол без ответа.
– Ясно одно, – продолжил Лонго. – Жертва – нарк со стажем. Я ведь показывал тебе его руку. Так вот, я обнаружил следы уколов даже на кистях. Носовые перегородки исследовать не удалось ввиду плачевного состояния костей и хрящей, но мне никакие подтверждения и не требовались. Клиент сидел на герыче давно и плотно. И ни за что не рискнул бы уколоться, если бы знал, что ему подсунули.
Передозировка наркотика всегда случается по недосмотру. Наркоманы постоянно ходят по красной черте, но инстинкт самосохранения не позволяет им сознательно пересекать ее. Следовательно, жертве продали – или дали просто так – дозу героина, умолчав о составе вещества.
– Парень задохнулся, – подвел итог судмедэксперт. – Все признаки налицо. Типичный случай ООЛ.
– Случай чего?
– Острого отека легкого. Зрачки сужены под действием героина и из за мозговой кислородной недостаточности. Кроме того, во рту скопилось немного розоватой пены. Задыхаясь, он плевался плазмой. Сердце еще работало, но на последнем пределе. Долго и оно бы не выдержало.
– Ты можешь установить точное время смерти?
– Он умер не этой ночью, а предыдущей. Но в котором часу именно, не скажу.
– А почему именно ночью?
– А у тебя есть другие соображения?
Анаис подумала о тумане, который навалился на город сутки назад и не рассеивался целый день. Убийца мог действовать в любой момент, хотя, конечно, элементарная осторожность диктовала ему необходимость передвигаться с подобным грузом под прикрытием ночной тьмы. Ночь и туман, мелькнуло у нее. «Nacht und Nebel». Документальный фильм Алена Рене. Самый страшный из виденных ею фильмов о немецких концлагерях. «Оставь надежду всяк сюда входящий». Каждый раз, когда она пересматривала ленту, а делала она это часто, ей на память приходил отец.
– Есть и еще кое что странное, – добавил Лонго.
– Что же?
– У меня такое впечатление, что он обескровлен. Тело ненормально бледное. Я проверил и другие ткани. Слизистые век, губ, ногти… Везде одна и та же картина.
– Но ты же сказал, что на теле нет ран или других повреждений.
– Вот именно. Мне кажется, что убийца выкачал из него литр или два крови. Следов от недавних уколов так много, что невозможно определить, куда именно была сделана смертельная инъекция. Но среди них может также быть след от совсем другого укола. Сделанного с целью забора крови.
– Сделанного при жизни?
– Ну разумеется. У трупа кровь не возьмешь.
Анаис сделала пометку: «Вампир?»
– Что нибудь еще?
– Шрамы от старых ран. По большей части незалеченные порезы. Кроме того, рентген показал множественные переломы костей, причем давние, явно детские. Как и я говорил, этот парень – бомж. Мальчишка из неблагополучной семьи. В детстве его колотили, а кончил он совсем плохо.
Анаис вспомнила изможденное тощее тело в татуировках. Да, судмедэксперт прав. Его гипотезу подтверждал и другой факт. Никаких заявлений об исчезновении человека, подходящего под описание жертвы, не поступало. Или парень приехал из других мест, или никто его не хватился…
– Какие нибудь еще признаки в пользу этого предположения есть?
– Масса. Во первых, он был грязен до невероятия.
– Это ты мне еще на месте говорил.
– Я имею в виду хроническую, въевшуюся грязь. Чтобы его отмыть, понадобились чистящие средства. Руки в ссадинах. Кожа на лице покрасневшая, что свидетельствует о жизни под открытым небом. Следы укусов блох. Я уже не говорю про вшей, в том числе лобковых. Труп еще и в морге шевелился.
Анаис не оценила юмор Лонго. Ей представилось, как этот пятидесятилетний, всегда невозмутимый седой человек с диктофоном в руке расхаживает вокруг распростертого на столе для вскрытий тела, озаренного беспощадным светом хирургических ламп. Лонго всегда оставался для нее загадкой.
– По поводу внутренних органов, – снова заговорил он. – Та же история. Печень на грани цирроза. Для парня его лет – катастрофа.
– Значит, он еще и пил?
– Лично я думаю, что это скорее следствие гепатита С. Точнее буду знать, когда придут результаты анализов. Но я убежден, что у него отыщется еще целый букет заболеваний. До сорока ему по любому было не дотянуть.
Анаис уже мысленно прикидывала портрет возможного убийцы. Убийца клошаров. Психопат, возомнивший, что он вправе убирать лишних людей. Она почувствовала, как по спине побежали мурашки. Впрочем, не забегает ли она вперед? Пока нет никаких доказательств того, что перед ними серийный убийца. Но лично у нее не было никаких сомнений. Если Минотавр – первая жертва, вряд ли она будет последней.
– Следы сексуального насилия?
– Отсутствуют. Спермы не обнаружено. Анальное отверстие не травмировано.
– А есть что нибудь о последних часах его жизни?
– Ну, мы знаем, что он ел. Крабовые палочки. Лапшу с курицей. Что то из «Макдоналдса». В общем, всякую дрянь. Наверняка питался из помойки. Одно мы установили точно: его последний ужин сопровождался обильными возлияниями. Уровень алкоголя в крови составил две целых четыре десятых промилле. Это значит, что перед тем, как всадить себе смертельный укол, он лыка не вязал.
Анаис попыталась вообразить себе, как двое – убийца и его жертва – сидят и закусывают, запивая еду пивом. После трапезы молодого парня ждало кое что посерьезнее – доза героина. Нет, не так. Ей представилась другая картина. Убийца подобрал паренька уже после того, как тот попировал. И предложил ему ширнуться «лучшим в мире герычем»…
– А про убийцу что ты можешь мне сказать?
– Немного. Тело он не увечил. Довольствовался тем, что нацепил ему на черепушку эту кошмарную бычью голову. На мой взгляд, он человек хладнокровный. Привыкший действовать методически. Во всяком случае, он осуществляет свои бредовые замыслы с прилежанием и последовательностью.
– Почему «методически»?
– Я заметил одну деталь. На крыльях носа, в уголках губ, над правой ключицей и с обеих сторон от пупка на теле имеются крошечные дырочки.
– И что же это за дырочки?
– Это следы пирсинга. Убийца извлек все побрякушки. Не знаю, почему он это сделал, но, очевидно, не желал, чтобы на теле жертвы оставались металлические предметы. Говорю же тебе: психопат. Холодный как змея.
– Как, по твоему, произошло убийство?
– Ты что, забыла правило? «Судмедэксперт не имеет права высказывать гипотезы».
Она вздохнула. Лонго явно не терпелось высказаться.
– Слушай, не изображай примадонну, а?
Врач набрал в грудь побольше воздуха и начал:
– Я бы сказал, что преступление было совершено позавчера. Убийца подцепил паренька ближе к вечеру. Либо знал, где его искать, либо просто приклеился к первому попавшемуся. Может, в забегаловке, может, на попойке, может, в сквоте, а то и вовсе прямо на улице. Но он точно знал, что жертва – наркоман. Поманил его сказочной дозой. Отвел в уголок и наполнил шприц. Сразу перед этим – или сразу после этого – откачал у него сколько то крови. Скорее всего, до укола, иначе гемоглобин напитался бы героином. Впрочем, мы все равно понятия не имеем, для чего ему понадобилась эта кровь…
Анаис мысленно отметила еще одно обстоятельство дела. Жертва знала убийцу. Ни один нарк, даже в самой страшной ломке, не даст себя колоть незнакомцу. Минотавр доверял своему палачу. Надо поискать среди дилеров. Или людей, с которыми в последние дни тусовался парень.
Вторая важная деталь. Денег за дозу с него не взяли. Просто потому, что у жертвы не было возможности платить 150 евро за грамм героина.
– Спасибо, Мишель. Когда я получу отчет?
– Завтра утром.
– Что о?
– Сегодня воскресенье. Я всю ночь провозился с этим жмуриком. Так что, если ты не против, я хотел бы купить круассанов к завтраку своим мальчишкам.
Анаис смотрела на сшитое из кусочков лицо жертвы. Она проведет воскресенье с этим типом, словно явившимся из фильма ужасов. Будет опрашивать нищих попрошаек и наркодилеров. К глазам подступили слезы. Вешай трубку.
– Пришли мне фотографии трупа.
– А с головой что делать?
– С какой головой?
– С бычьей. Ее куда девать?
– Составь на нее отдельный отчет. Опиши, каким именно способом убийца ее отрезал и выдолбил.
– Животные – не мой профиль, – презрительно отозвался Лонго. – Тебе нужен ветеринар. Или позвони в Париж, в училище, где готовят мясников.
– Вот ветеринара то как раз искать придется тебе, – резко оборвала его она. – Эта голова – часть твоего трупа. Значит, это твоя работа.
– Да где ж я его найду в воскресенье? Это же не один час потратишь!
Она представила себе воскресный завтрак доктора в кругу семьи и, не сдержавшись, добавила с плохо скрываемым металлом в голосе:
– Как нибудь выкрутишься. Мы все в одной лодке.
* * *
Анаис вызвала к себе в кабинет Ле Коза и остальных членов группы. Пока народ подтягивался, она обвела комнату взглядом. Ее относительно просторная берлога располагалась на втором этаже комиссариата. Одно огромное окно выходило на улицу Франсуа де Сурди, второе, поменьше, – в коридор. В качестве защиты от любопытных взглядов на этом внутреннем окне имелись жалюзи. Анаис никогда их не опускала – ей нравилось чувствовать свою причастность к творящейся в комиссариате суматохе.
Но сейчас здесь царила непривычная тишина. Это была тишина воскресного утра. Только с первого этажа до слуха Анаис доносился неясный шум. Хлопали двери вытрезвителя, выпуская на свободу своих временных обитателей. В соответствии с распоряжением прокуратуры, утром разгоняли по домам задержанных накануне мелких правонарушителей: шоферов без водительских прав, молодых ребят, пойманных с парой граммов гашиша или кокаина, забияк, учинивших драку на дискотеке. Жатва субботнего вечера…
Анаис проверила электронную почту. Лонго уже прислал обещанные фотографии в формате PDF. Она включила принтер и вышла в коридор за кофе. К возвращению ее уже поджидала стопка кошмарных снимков.
Она внимательно рассмотрела многочисленные татуировки жертвы. Кельтский крест, маорийский узор, змея в венке из роз… Да, похоже, вкусы у парня отличались редкостной эклектикой. Но вот и последняя фотография: голова быка, установленная на столе для вскрытий, словно на прилавке в мясной лавке. Только пучка петрушки в носу не хватает. Возможно, Лонго решил проявить своеобразное чувство юмора, а то и вовсе подразнить ее. Но она на него не обиделась. Этот снимок показался ей крайне полезным, потому что служил доказательством явного безумия убийцы. Она видела перед собой зримое воплощение его безрассудной, животной злобы.
Широкие ноздри, мощные рога, черная, словно обожженная огнем наследственности шкура. Глаза – два больших лаковых шара – еще не утратили блеска, несмотря на смерть, холод и долгие часы, проведенные на дне ремонтной ямы.
Анаис, все так же стоя, отложила снимки в сторону и отпила немного кофе. В животе немедленно заурчало. Еще бы, она же не ела со вчерашнего дня. Или с позавчерашнего? Остаток ночи она посвятила тому, что обзвонила психиатрические больницы и тюрьмы, чтобы поинтересоваться, не было ли в числе их пациентов и заключенных, недавно вышедших на свободу, кого нибудь, повернутого на греческой мифологии или калечении животных. Но говорить ей в основном пришлось с заспанными охранниками. Ничего не поделаешь, придется повторить попытку позже.
Позвонила она и в Форт Рони, где располагался Институт криминалистических исследований при национальной жандармерии и хранились данные обо всех преступлениях, совершенных на территории Франции. И снова – облом. В воскресенье, в пять часов утра, говорить ей было решительно не с кем.
Затем она подключилась к Интернету и погрузилась в изучение мифа о Минотавре. Как и все, она помнила его в общих чертах, но многие детали стерлись из памяти и нуждались в уточнении.
История начиналась с отца чудовища, которого звали Минос. Сын смертной женщины Европы и верховного божества Зевса, Минос рос при дворе критского царя, а впоследствии и сам стал править островом. Тщась доказать свою причастность к богам, Минос обратился к владыке морей Посейдону с просьбой сотворить для него прекрасного быка. Посейдон согласился, но взял с Миноса клятву, что, получив быка, он принесет его в жертву ему же, Посейдону. Минос клятвы не сдержал. Потрясенный красотой животного, он сохранил ему жизнь и присоединил к своим стадам. Посейдон разгневался и внушил жене Миноса Пасифае безумное влечение к быку. Та сочеталась с ним, в результате чего на свет появилось чудовище с головой быка и телом человека – Минотавр. Плод запретной страсти надо было куда то спрятать, и Минос приказал своему зодчему Дедалу соорудить лабиринт, в котором и заточил монстра.
Через некоторое время, выиграв войну с Афинами, критский царь наложил на побежденных страшную дань: они обязались каждый год присылать на остров семь юношей и семь девушек, которые приносились в пищу Минотавру. Афинский царь честно выполнял условия договора, пока в один прекрасный день его сын Тесей не вызвался отправиться на Крит вместе с другими обреченными с тайной целью прикончить чудовище. Благодаря помощи одной из дочерей Миноса Ариадны он убил Минотавра и нашел выход из лабиринта.
Если интуиция не обманывала Анаис, жертва убийства символизировала одновременно и мифического монстра, и убитых им юношей. Ведь парень с изуродованным бычьей головой лицом в каком то смысле тоже был убит Минотавром.
Она села за стол и потянулась. Мифология – это прекрасно, но это лишь теория. А у нее есть кое что более конкретное. Восьмидесятипроцентный героин. Вот действительно многообещающий след. В памяти снова вспыхнули воспоминания. В Орлеане, едва поступив в региональное отделение судебной полиции, она сразу поняла, что заниматься будет главным образом незаконным оборотом наркотиков, и тогда же решила устроить себе небольшую личную стажировку. Взяла неделю отпуска, заперла в сейф полицейское удостоверение и табельное оружие и отправилась в Нидерланды.
В одном из пригородов Амстердама она свела знакомство с несколькими наркодилерами. Побывала она и в квартирах, которые они снимали, – обычно из мебели в них имелся только журнальный столик со стеклянной столешницей, на которой удобнее всего насыпать дорожку. Разумеется, она заранее побеспокоилась о соответствующем камуфляже. Явилась к ним якобы вусмерть обдолбанная и потребовала сто граммов плотно спрессованного героина в пластиковом пакете, за который тут же расплатилась. Затем заперлась в сортире и спрятала добычу в анусе, как делали все перед тем, как двинуться домой.
Всю обратную дорогу она ощущала у себя внутри присутствие яда. Вот тогда то ее и посетило чувство, что она не только душой, но и телом предана своему делу. Она не внедрялась в преступный мир – преступный мир внедрялся в нее. Конечно, она никого не арестовала, поскольку не обладала на чужой территории никакими полномочиями. Она просто немного пожила их жизнью. С тех пор она дала себе слово, что всегда будет работать только так и не иначе. Отдаваясь расследованию целиком, от макушки до пяток. И больше ей ничего не нужно.
Раздался стук в дверь.
Через минуту в кабинете уже толкались четверо ее подчиненных. Ле Коз, в безупречно выглаженном костюме и при галстуке, выглядел так, будто собрался на воскресную мессу в церковь. Амар по прозвищу Джафар являл собой полную ему противоположность – небритый, нечесаный, в измятой одежде, не иначе позаимствованной у какого нибудь бомжа. Конант – длинная куртка с капюшоном, прикрывающим начинающую лысеть голову, – обладал столь заурядной внешностью, что это само по себе выделяло его из толпы. Закрауи, или попросту Зак, в своей маленькой аккуратной шляпе напоминал бы грустного клоуна, если бы не шрам возле рта – знаменитая тунисская улыбка , – придававший лицу пугающее выражение. Четыре мушкетера. Один за всех, и все за Анаис…
Она раздала всем размноженную фотографию трупа и спокойно ждала их реакции. Ле Коз скривился. Джафар улыбнулся. Конант недоуменно покачал головой. Зак недоверчиво потрепал узкие поля своей шляпы. Анаис объяснила стратегию расследования. Если найти убийцу невозможно, надо попытаться установить личность жертвы.
– Вот с этим? – спросил Джафар и потряс листком с фотоснимком.
Она пересказала им свой разговор с судмедэкспертом. Смертельная инъекция. Исключительно высокое качество наркотика. Предположение, что потерпевший был бомжем. Все это существенно сужало поле поиска.
– Джафар! Ты займешься бездомными. Знаешь, где они тусуются?
– Много где…
– Судя по прическе и возрасту, наш клиент, скорее всего, родом из какой нибудь трущобы. Бомж не по призванию, а по жизненным обстоятельствам. Молодой парень, помешанный на неформальной музыке и рейве.
– Тогда бульвар Виктора Гюго, улица Сент Катрин, площадь Генерала Саррая, площадь Гамбетты, площадь Сен Проже.
– Про вокзал не забудь. С него и начни.
Джафар кивнул.
– Когда прочешешь эти места, пройдись по церквям, бесплатным столовкам и сквотам. Показывай снимок всем уличным попрошайкам, панкам, бездомным, – всем без исключения. Загляни в ночлежки, больницы, в отделения социальной «неотложки». В общем, побывай везде, где оказывают помощь неимущим.
Джафар разглядывал изуродованное лицо погибшего на фото и задумчиво скреб подбородок. В свои сорок лет он и сам, хоть и был полицейским, практически не имел дома. После развода он наотрез отказался выплачивать бывшей жене алименты и теперь скрывался от судебного исполнителя. Ночевал в дешевых гостиницах. Пил. Баловался травой. Играл на скачках и в покер. Поговаривали даже, что он не брезгует брать деньги у одной проститутки с улицы Этабль. Достойная компания, ничего не скажешь. Зато городское дно Джафар знал как свои пять пальцев.
– Ты, – обратилась Анаис к Ле Козу, – возьмешь на себя дилеров.
– А где я их найду?
– Спроси у Зака. Если на рынке появился белый героин, это не могло пройти незамеченным.
– А разве героин не всегда белый?
Ле Козу, отлично подкованному в вопросах процедуры расследования, не хватало полевого опыта.
– Героин никогда не бывает белого цвета. Он коричневый. Нарки употребляют так называемый браун, в порошке или в виде комочков. Обычно в нем содержится от десяти до тридцати процентов чистого героина. Наш клиент скончался от дозы, содержавшей восемьдесят процентов отравы. Такая дурь на дороге не валяется.
Ле Коз, как прилежный школьник, строчил в блокноте.
– Позвони в жандармерию межрегиональной группы Бордо Аквитании. У них есть соответствующая база данных. С именами и адресами.
– Не думаю, что они встретят меня с распростертыми объятиями.
– С войной между полицейскими покончено. Объяснишь им, в чем дело, и они тебе помогут. Свяжись с тюрьмой в Бордо. Опроси каждого заключенного, отбывающего срок за наркоту.
– Так они же за решеткой! Что они могут знать?
– Не волнуйся, они всегда в курсе. И всем показывай фотографию.
Ле Коз старательно записывал указания своей сверкающей ручкой «Монблан». У него была матовая кожа, длинные, как у женщины, загнутые кверху ресницы, тонкая шея и блестящие от геля волосы. Глядя на него, напомаженного как актер немого кино, Анаис засомневалась: стоит ли посылать его на такое опасное задание?
– Обойди еще и аптеки, – добавила она. – Наркоманы – их лучшая клиентура.
– Так воскресенье же!
– Начни с дежурных. А там узнай домашние адреса остальных аптекарей.
Анаис повернулась к Конанту. Тот поднял на нее покрасневшие глаза – всю ночь просматривал видеосъемку вокзальных камер наблюдения.
– Что нибудь нашел?
– Черта с два. К тому же ремонтная яма вообще вне поля зрения камер.
– А на парковке?
– Ничего особенного. Поднял с постели двух стажеров, велел переписать номера всех автомобилей, стоявших там в последние двое суток, разыскать владельцев и вызвать для опроса.
– Очевидцы? Сотрудники вокзала? Сквоттеры из близлежащих домов?
– С ними говорили ребята из антикриминальной бригады. Но пока, судя по всему, по нулям. Никто ничего не видел.
Анаис и не рассчитывала на чудо.
– Возвращайся на вокзал. Покажи фотографию охранникам, ребятам из железнодорожной полиции и привокзальным нищим. Может, парень тусовался где нибудь в том районе.
Конант кивнул из под капюшона куртки. Анаис обернулась к Заку. Бывший хулиган, наркоман и угонщик, он пришел работать в полицию, как другие вступают в Иностранный легион. Перечеркнув прежнюю жизнь и начав ее с чистого листа. Ему она поручила исследовать «бычий» след.
Продолжая подпирать стену и не вынимая рук из карманов, Зак монотонным голосом отчитался:
– Я с утра пораньше обзвонил фермы. В районе Больших Ланд, Страны Басков и Гаскони их примерно десяток. Вместе с Камаргом и Альпиями – около сорока. Пока ничего не нарыл.
– С ветеринарами разговаривал?
Закрауи подмигнул ей, но она не обратила на фамильярность внимания.
– Перебудил всех до одного, шеф.
– Скотобойни? Крупные предприятия по переработке мяса?
– В процессе.
Он отлепился от стены:
– Шеф, можно вопрос? Чисто из любопытства.
– Давай.
– Откуда ты узнала, что эта башка от бойцового быка?
– Мой отец был помешан на корриде. Я все детство провела на аренах. У toro bravo рога не такие, как у обычных быков. Есть и другие признаки. Но читать тебе лекцию я сейчас не буду.
Анаис испытала мимолетное чувство удовлетворения. Она вслух сослалась на своего отца, и это нисколько ее не взволновало. Даже голос не дрогнул. Впрочем, она не собиралась поддаваться иллюзиям. В это утро сильной ее сделали возбуждение и адреналин.
– Мы вот все про жертву, – заговорил Джафар. – А убийца то? Кого мы хоть ищем?
– Бездушного, жестокого манипулятора.
– Надеюсь, у моей бывшей твердое алиби, – тряхнул он головой.
Остальные засмеялись.
– Кончайте дурака валять, – одернула их Анаис. – Учитывая мизансцену мы исключаем непредумышленное убийство, равно как и убийство в состоянии аффекта. Он все приготовил заранее. Продумал мельчайшие детали. Шансов на то, что это убийство из мести, тоже мало. Остается одно – чистое безумие. Расчетливое, холодное безумие на фоне помешательства на греческой мифологии.
Анаис встала, давая всем понять, что инструктаж окончен. Пора за работу. Офицеры потянулись к дверям.
На пороге Ле Коз остановился и бросил через плечо:
– Чуть не забыл. Нашли этого мужика с вокзала. Ну, того, с потерей памяти.
– Где?
– Да здесь рядом. Клиника Пьера Жане. Он у них в дурке.
* * *
В полдень, завершив обход больных и отдав нужные распоряжения в отделении скорой, Матиас Фрер снова уселся перед компьютером. Ему не терпелось проверить сведения, полученные от Паскаля Мишелля.
Вначале он, как и накануне, просмотрел телефонный справочник. В Оданже, район Аркашона, никакого Паскаля Мишелля не значилось. Он зашел на сайт медицинской справочно информационной системы. Человека с такими именем и фамилией никогда не лечили ни в одном из департаментов Аквитании, как, впрочем, и на остальной территории Франции. Фрер позвонил в секретариат больницы и попросил дежурного администратора проверить информацию по базе данных системы социального обеспечения. Ни следа Паскаля Мишелля.
Фрер повесил трубку. На улице шла баталия – пациенты устроили соревнование по игре в петанк. До Фрера доносился стук шаров и смешки. По звуку голосов он без труда определил, кто именно участвует в турнире.
Психиатр снова потянулся к телефону и позвонил в мэрию Оданжа. На том конце провода трубку никто не снимал. Воскресенье. Он набрал номер местной жандармерии. Объяснил – уверенным голосом, пересыпая речь медицинскими терминами, – что ему требуется, и без труда добился ответа. Оданж был маленьким городом, и всех сотрудников мэрии здесь знали наперечет. Женщина по имени Элен Офер никогда в ней не работала.
Фрер поблагодарил жандарма. Интуиция его не обманула. Подсознание ковбоя извратило его воспоминания или создало на месте провала памяти искусственные. Диагноз понемногу уточнялся.
Матиас снова подключился к Интернету и открыл кадастр Кап Ферра. Со страницы, посвященной строящимся в городе и его окрестностях объектам, он выписал названия всех фирм, нашел в Сети имена их владельцев и начальников строек. Фамилия Тибодье не мелькнула ни разу.
За окном по прежнему стучали шары, раздавались крики радости или огорчения, иногда сопровождаемые беспричинным смехом. Для проформы Фрер проверил последние признания Мишелля. Его отец родился в Марсаке, «деревне близ Аркашона», а мать держала на главной улице бар с табачной лавочкой. Тщательно изучив карту области, он не нашел деревни с таким названием.
Фрер еще раз пробежал глазами по испещренной географическими названиями карте. Аркашонский бассейн, Птичий остров, мыс Ферра, Пилатова дюна… Ковбой солгал, но ключ к его тайне следовало искать где то здесь.
Зазвонил телефон. Медсестра из приемной отделения скорой помощи.
– Извините, что отрываю, доктор. Я пыталась дозвониться вам на мобильный, но…
Фрер покосился на наручные часы: 12.15.
– Мое дежурство начинается в час дня.
– Да, но к вам тут пришли.
– Где «тут»?
– Сюда. В отделение скорой.
– И кто же?
– Полиция, – после короткого замешательства ответила медсестра.
* * *
Женщина – офицер судебной полиции – мерила шагами холл приемной. Невысокого роста, коротко стриженная, в кожаной куртке, джинсах и мотоциклетных сапогах. Как в песне про девочку, которой следовало родиться мальчиком. При этом ее лицо, несмотря на мокрые пряди, черными водорослями прилипшие к щекам, поражало красотой. «Завлекалочки», пришло ему на ум полузабытое словечко.
Фрер представился. Женщина приветливо отозвалась:
– Здравствуйте. Я капитан Анаис Шатле.
Матиасу стоило немалого труда скрыть удивление. Девушка излучала непреодолимую, прямо таки магнетическую притягательность. В ней чувствовался характер редкостной силы. Такие не подлаживаются под мир, они добиваются, чтобы мир подлаживался под них. Фрер несколько секунд разглядывал ее.
Лицо старинной фарфоровой куклы. Широкое и круглое, с очень белой кожей, словно вырезанное из бумаги, с чертами, нанесенными на нее решительной рукой. Маленький красный рот – словно ягодка в вазочке с мороженым. На ум пришли еще два слова, явно не связанные между собой: «крик» и «молоко».
– Пойдемте ко мне в кабинет, – тоном опытного соблазнителя предложил он. – Это в соседнем здании. Там нам никто не помешает.
Девушка молча шагнула к дверям. Скрипнула кожа ее куртки. Фрер заметил торчащую из кармана квадратную рукоять пистолета. И понял, что ошибся. Он настроился на беседу с хорошенькой женщиной, тогда как ему предстоял разговор с капитаном полиции.
Они направились в отделение Анри Эя. Женщина полицейский покосилась на игроков в петанк. От психиатра не укрылась ее нервозность, хотя она постаралась ничем не выдать своего волнения. Вряд ли ее напугал вид психически больных людей. Скорее, эта картина пробудила в ней какие то неприятные воспоминания…
Они вошли в здание, пересекли холл приемного покоя и направились к кабинету. Фрер запер за ними дверь и предложил:
– Может быть, чашку кофе? Или чаю?
– Нет, спасибо.
– Я могу поставить чайник.
– Спасибо, не надо, я же вам сказала.
– Присаживайтесь.
– Лучше вы присаживайтесь. А я постою.
Он улыбнулся. Засунув руки в карманы, она старательно напускала на себя грозный вид, но оставалась тем, кем была, – девчонкой. Выглядело это трогательно. Он обошел вокруг стола и сел. Она не двигалась с места. Его снова поразила ее молодость: больше двадцати он бы ей не дал. Наверняка она была старше, но всей своей повадкой напоминала студентку, в крайнем случае свежеиспеченную выпускницу университета. Крик. Молоко. Эти два слова по прежнему вертелись у него в голове.
– Чем я могу вам помочь?
– Позавчера, в ночь с двенадцатого на тринадцатое, к вам поступил мужчина с потерей памяти. Его нашли на вокзале Сен Жан, на железнодорожных путях.
– Совершенно верно.
– Вы с ним разговаривали? К нему вернулась память?
– Не совсем.
Девушка сделала несколько шагов по кабинету.
– Вчера вы звонили лейтенанту Пеласу на мобильный. Сообщили, что намерены провести сеанс гипноза. Вы его провели?
– Да. Сегодня утром.
– Что нибудь удалось узнать?
– Пациент вспомнил некоторые подробности своего прошлого, но я их проверил и выяснил, что они не соответствуют действительности. Мне… – Он умолк и решительным жестом положил ладони на стол. – Капитан, я вас не вполне понимаю. Почему вы задаете все эти вопросы? Лейтенант Пелас сказал, что начиная с сегодняшнего дня он продолжит расследование этого случая. Вы работаете вместе с ним? Или, может, у вас появилось что то новое?
Она проигнорировала его вопрос:
– Как по вашему, у него на самом деле амнезия? Он ее не симулирует?
– Стопроцентной гарантии я вам не дам. Никто не даст. Но у меня впечатление, что он говорит правду.
– А не может его амнезия быть вызвана травмой? Или каким то заболеванием?
– Он наотрез отказался пройти рентгенологическое обследование и сканирование мозга. Но все говорит за то, что синдром потери памяти возник в результате перенесенного эмоционального шока.
– Какого рода шока?
– Понятия не имею.
– А та информация, что он вам сообщил, о чем она?
– Я же вам уже сказал, она не соответствует действительности.
– У нас есть свои способы проверки.
– Он утверждает, что его зовут Паскаль Мишелль. С двумя «л».
Она вытащила блокнот и фломастер. Блокнот в обложке из «чертовой кожи». Точная копия знаменитых блокнотов Хемингуэя и Ван Гога. Жених подарил? Она писала, от усердия слегка высунув кончик розового, как у кошки, языка. Обручального кольца на пальце не было.
– Что еще?
– Он говорит, что он каменщик. Родом из Оданжа. Сейчас якобы работает на стройке в Кап Ферра. Я, конечно, проверил…
– Дальше, пожалуйста.
– Еще он рассказал, что его родители жили в какой то захолустной деревне в бассейне Аркашона, но населенного пункта с таким названием не существует.
– С каким названием?
Фрер устало вздохнул:
– Марсак.
– А что он говорит о случившемся с ним?
– Ничего. Он ничего об этом не помнит.
– Почему он ночью оказался на вокзале?
– Та же картина. Он не в состоянии ничего вспомнить.
Она по прежнему смотрела в свой блокнот, но он чувствовал, что сквозь опущенные ресницы она украдкой разглядывает его.
– Каковы шансы, что в ближайшее время он хоть что нибудь вспомнит об этой ночи?
– Именно эти воспоминания вернутся к нему последними. Любой шок в первую очередь поражает кратковременную память. Я абсолютно убежден в том, что сейчас он и о более давнем прошлом имеет искаженное представление. Все, что он якобы вспоминает, – сплошная выдумка. Имя, место рождения, профессия. А вы не могли бы сказать, что конкретно вас интересует?
– Извините, не могу.
Матиас Фрер скрестил руки на груди и с явным огорчением произнес:
– Полиция не слишком то настроена на сотрудничество. Если бы вы сами сообщили мне что нибудь новое, это очень помогло бы мне в дальнейшей работе, дало бы направление поиска…
Он замолчал, потому что Анаис Шатле, успевшая подойти к окну, громко засмеялась. Но вот она, все еще смеясь, повернулась к нему. Оказывается, ее лицо хранило еще один секрет. У нее были мелкие, покрытые сияющей эмалью зубы дикого зверька.
– Что это вас так развеселило?
– Мужчины, которые там играют. Когда одному из них приходит очередь кидать мяч, остальные прячутся за деревьями.
– Это Стен. Шизофрения. Он путает петанк с боулингом.
Анаис Шатле покачала головой:
– Не представляю, как вам удается.
– Что удается?
– Самому не спятить со всеми этими… сумасшедшими.
– Как и вам, наверное. Ко всему привыкаешь.
Офицер полиции опять принялась вышагивать по кабинету, постукивая фломастером по обложке блокнота. Было видно, что она изо всех сил старается казаться бывалым парнем, но все ее усилия производили обратный эффект, лишь подчеркивая ее поразительную женственность.
– Давайте так. Или вы рассказываете мне, что произошло, или я больше не отвечаю на ваши вопросы.
Она резко остановилась и уперлась взглядом в психиатра. У нее были большие карие глаза, в глубине которых светился золотистый огонек.
– Ночью обнаружен труп, – бесстрастным голосом произнесла она. – На вокзале Сен Жан. В двухстах метрах от смазочной, где железнодорожники нашли вашего беспамятного. Что делает его идеальным подозреваемым.
Фрер поднялся. Если война, то равными силами.
– Прошлой ночью он спокойно спал у меня в отделении. И я могу это засвидетельствовать.
– Жертва была убита предыдущей ночью. Днем стоял туман, и тела никто не видел. То есть в то время, когда ваш пациент еще пользовался полной свободой передвижения. Мало того, он был на месте преступления.
– Где именно нашли тело? На рельсах?
Она улыбнулась ему – то ли сладко, то ли кисло:
– В ремонтной яме. Возле старых ремонтных мастерских.
В комнате повисла тишина. Фрера удивило собственное спокойствие. Сообщение об убийстве нисколько его не шокировало. В нем даже не проснулось обычное любопытство. Гораздо больше его занимал цвет лица офицера судебной полиции. Ему представилась перегородка из рисовой бумаги, из за которой едва пробивается слабый огонек: наверное, за ней мелкими шажками осторожно передвигается японка в белых носках с лампой в руке…
Он потряс головой. Анаис Шатле стояла напротив его стола, словно давая ему негласное позволение разглядывать ее сколько душе угодно. Так женщины подставляют лицо и тело ласковым солнечным лучам.
И вдруг она тоже встрепенулась, сбрасывая наваждение:
– Жертва скончалась от передозировки героина.
– Значит, это не убийство?
– Убийство при помощи героина. У вас есть героин?
– Нет, и никогда не было. Мы используем опиаты. Морфин. Многие синтетические препараты. Но героин – нет, никогда. Героин не обладает лечебным действием. Кроме того, он ведь вне закона, разве не так?
Анаис вяло махнула рукой – при сильном желании этот жест мог сойти за ответ.
– Вы установили личность жертвы? – спросил Фрер.
– Нет.
– Это женщина?
– Мужчина. Вернее сказать, молодой парень.
– А на месте преступления… Ну, я имею в виду, в этой самой яме… Что нибудь необычное там было?
– Убитый был обнажен. И убийца нахлобучил ему на череп бычью голову.
На сей раз Матиас не остался безучастным. Он вдруг как наяву увидел кошмарную картину. Рельсы. Туман. Голое тело на дне ямы. И черная бычья голова. Минотавр. Анаис искоса поглядывала на него, ловя каждое его движение.
Фрер почувствовал себя крайне неуютно. Когда он заговорил, голос его звучал громче обычного:
– Чего конкретно вы хотите от меня?
– Услышать ваше мнение об этом… пациенте.
Он представил себе утратившего память исполина. Ковбойская шляпа. Кожаные сапоги. Манеры мультяшного великана.
– Он абсолютно безобиден. За это я вам ручаюсь.
– Когда его нашли, он нес в руках окровавленные предметы.
– Насколько я понял, жертва была убита вовсе не разводным ключом, не так ли? И не телефонным справочником?
– Кровь на них совпадает с кровью жертвы.
– Первая группа, положительный резус. Это самая распространенная группа крови…
Фрер оборвал себя на полуслове. Он догадался, в какую ловушку заманивает его женщина полицейский.
– Ладно, – сказал он. – Не надо меня подлавливать. Вы и сами знаете, что он не убийца. Что же тогда вас интересует?
– Я ничего не знаю наверняка. Кроме того, есть еще одна возможность. Он был на месте преступления в то время, когда убийца сбрасывал тело в яму. Он мог что то видеть. – Она ненадолго замолчала, прежде чем продолжить: – Не исключено, что шок, вызвавший амнезию, наступил в результате того, что в ту ночь он стал свидетелем чего то страшного.
Матиас осознал – на самом деле он с первой же минуты это предчувствовал, – что перед ним блестящий сыщик. Гораздо выше среднего уровня.
– Можно мне с ним поговорить? – спросила она.
– Нет, пока нельзя. Он еще не совсем пришел в себя.
Она кинула на него взгляд через плечо. Ну и девушка! Совершенно невозможно понять, в каком тоне с ней разговаривать. То грубит тебе, а то ведет себя как шаловливая девчонка!
– А почему бы вам не сказать мне правду?
Фрер нахмурил брови:
– Что вы имеете в виду?
– Вы ведь уже поставили этому человеку точный диагноз.
– Откуда вы знаете?
– Охотничий инстинкт.
Он расхохотался:
– Ваша взяла. Идемте со мной.
* * *
Архив располагался за шесть корпусов от отделения Анри Эя. Они шагали через залитый солнцем больничный двор. На улице подморозило. Серого цвета дорожки. Здания с выпуклыми кровлями. Пальмы. День был воскресный, и, несмотря на холод, им без конца встречались прогуливающиеся группки – несколько человек, тесной стайкой окружавшие одного, по поведению которого можно было сразу догадаться, что именно его и пришли навестить родственники. Попадались и одиночки. Пожилая женщина, баюкавшая куклу, которой ей служила бутылка из под минеральной воды. Молодой парень, державший в когтистых пальцах сигарету и что то громко доказывавший самому себе. Старик, молившийся под деревом, оглаживая ладонями бороду.
– На что только тут у вас не насмотришься…
Капитан не притворялась, что не обращает внимания на чудачества пациентов, и ему это понравилось. Обычно посетители считали своим долгом корчить здесь постную мину. Наверное, чтобы спрятать за ней собственный страх и неловкость. Анаис тоже боялась, но предпочитала встречать опасность лицом к лицу.
– У вас бывают побеги больных?
– Сейчас принято называть их клиентами.
– Как в такси?
– Примерно, – улыбнулся он. – Только отсюда далеко не уедешь.
– Так бывают у вас побеги или нет?
– Никогда. Специализированные клиники действуют по обратному принципу.
– Не врубаюсь.
Фрер указал ей на следующую тропинку, и они пошли дальше. Солнце уже поднялось высоко, заливая все вокруг ярким светом, гнавшим прочь черные мысли.
– На протяжении последних пятидесяти с лишним лет мировая психиатрия работает под лозунгом открытых дверей. Благодаря нейролептикам большинство пациентов получили возможность стать почти такими же, как все остальные люди. Во всяком случае, они могут вернуться в семью или жить отдельно под присмотром лечащего врача. Но многие из них предпочитают не покидать клиники, потому что здесь они чувствуют себя в безопасности. Они боятся внешнего мира.
– Те, кто остается, неизлечимы?
– Да. Хроники.
– И никакой надежды на исцеление?
– В психиатрии этот термин не в ходу. Иногда, скажем так, в состоянии человека, например шизофреника, наступает некоторое улучшение. Остальным необходимо постоянно принимать лекарства. За ними надо наблюдать, корректировать дозировку, не допуская резких отклонений…
– Короче, накачивать наркотиками.
Они дошли до архива. Кирпичное строение с трубой на крыше, в котором с тем же успехом мог располагаться паровой котел или храниться садовый инвентарь. Фрер поискал ключи. Беседа его развлекала.
– Почти все смотрят на наши методы лечения косо. Вроде как мы надеваем на пациентов химическую смирительную рубашку. Но самим то пациентам это приносит облегчение. Если вы живете с убеждением, что крысы грызут вам мозг или что с вами днем и ночью говорят какие то голоса, поверьте мне, некоторая вялость вовсе не так страшна.
Он отпер дверь. Сунул руку внутрь, нащупывая выключатель. Его охватил азарт – воскресенье, стоящий на отшибе домишко, обворожительная сыщица рядом… Он чувствовал себя мальчишкой, с гордостью демонстрирующим подружке свой заветный шалаш в глубине сада.
Анаис Шатле молча озирала убранство помещения. Заведующая архивом на протяжении долгих лет вела подпольную вой ну против ДСП, ламп дневного света и ковровых покрытий. И постепенно перетащила сюда всю больничную мебель из настоящего дерева – книжные и картотечные шкафы, полки и так далее. Поэтому здесь царила теплая, почти домашняя атмосфера, располагающая к медитации и насыщенная ароматами строгой чистоты.
– Подождите меня здесь.
Они стояли в читальном зале, среди школьных парт и стульев в стиле Жана Пруве. Фрер прошел непосредственно в библиотеку: длинные ряды полок, плотно заставленных специальной литературой, монографиями, вручную переплетенными томами диссертаций, медицинскими журналами за последнюю сотню лет. Матиас точно знал, где искать нужные ему книги.
Вернувшись в читальню, он застал Анаис сидящей за одним из столов и восхитился открывшейся его взору картиной. Фигурка затянутой в джинсы и кожу мотоциклистки резко контрастировала с мягким уютом комнаты. Фрер подвинул себе стул и устроился напротив Анаис, выложив перед ней отобранную литературу.
– Я думаю, что у Мишелля – или у человека, выдающего себя за Мишелля, – ярко выраженная реакция бегства.
Анаис широко распахнула свои темные глаза.
– Поначалу я решил было, что мы имеем дело с синдромом ретроградной амнезии. Это классический случай потери памяти, то есть личной, персональной памяти пациента. Уже на следующий день после поступления к нему начали возвращаться воспоминания. Прошлое вроде бы постепенно всплывало на поверхность. Но на самом деле происходило нечто прямо противоположное.
– Как это?
– Наш ковбой не вспоминает, а выдумывает. Создает себе новую личность. Мы называем это явление психотическим, или диссоциативным, бегством. В психиатрическом жаргоне есть и еще один термин – синдром пассажира без багажа. Это чрезвычайно редкая патология, хотя она известна науке с девятнадцатого века.
– Объясните, пожалуйста.
Фрер взял первую из принесенных книг, перелистал ее – книга была на английском – и открыл на нужной главе. Перевернул том, чтобы Анаис могла прочесть ее название: «The personality labyrinth» . Автор – некий Макфилд из Университета Шарлотт, штат Северная Каролина.
– Иногда случается, что человек, перенесший сильнейший стресс или переживший шок, сворачивает за угол улицы и вдруг теряет память. Впоследствии ему начинает казаться, что он что то такое вспоминает, но в действительности он создает себе новую личность и сочиняет новое прошлое, лишь бы не возвращаться мыслями к тому, что с ним произошло в реальности. Это своего рода бегство, но как бы бегство внутрь себя.
– А такой человек сознает, что он занимается самообманом?
– Нет, не сознает. Мишелль, например, искренне верит, что он вспоминает подробности своей жизни. Хотя он просто напросто меняет кожу.
Анаис задумчиво листала книгу, не читая. Она размышляла. Матиас наблюдал за ней. Что то подсказывало ему: ей не понаслышке известно, что такое психологические расстройства. Вдруг она подняла на него глаза, и Фрер от неожиданности вздрогнул.
– Как давно наука изучает подобные случаи?
– Первые случаи психогенной реакции бегства были отмечены в девятнадцатом веке в США. Как правило, причиной служили невыносимые условия жизни: долги, семейные раздоры, кошмарная работа. Беглец выходит на минутку в магазин и больше не возвращается домой. По пути он все забывает. А когда вспоминает, выясняется, что он – совершенно другой человек.
Фрер взял другую книгу и снова открыл ее перед сыщицей на нужной странице:
– Самую широкую известность получил случай Анселя Борна, евангелического проповедника, который перебрался в Пенсильванию и под именем А. Дж. Браун открыл писчебумажную лавочку.
– Борна? Как Джейсон Борн?
– Роберт Ладлем взял его имя для своего персонажа, страдающего амнезией. В Америке оно стало своего рода нарицательным.
– А это не то же самое, что так называемый синдром множественной личности?
– Нет. У тех, кто страдает этим синдромом, внутри сосуществует сразу несколько личностей. Но в случае, о котором я говорю, происходит обратное: человек как бы стирает свою предыдущую личность и превращается в другого. Никакого сосуществования не наблюдается.
Анаис рассеянно проглядывала статьи, посвященные феномену, даже не пытаясь читать текст. Ее больше устраивали живые объяснения доктора.
– И вы полагаете, что именно это и произошло с Мишеллем?
– Я в этом убежден.
– Почему?
– Во первых, все его воспоминания ложны. Это вы и сами легко проверите. Во вторых, в них чувствуется искусственность. Они сляпаны на скорую руку, но, разумеется, подсознательно.
– Например?
Матиас поднялся и прошел за массивную дубовую стойку, служившую заведующей штаб квартирой. В одном из ящиков он нашел то, что искал, и выложил на парту перед Анаис коробку с игрой «Эрудит».
– Наш незнакомец утверждает, что его зовут Мишелль.
Он выложил с помощью пластмассовых фишек с буквами имя МИШЕЛЛЬ.
– Довольно часто имя, подсказанное подсознанием, представляет собой анаграмму другого имени.
Он перемешал фишки и сложил из них другое имя: ШЛЕМИЛЬ.
– И что все это значит?
– Вы никогда не слышали о Петере Шлемиле?
– Нет, – буркнула она.
– Это герой романа девятнадцатого века, написанного Адель бертом фон Шамиссо. Человек, потерявший свою тень. Очевидно, наш пациент, создавая себе новую личность, вспомнил об этой книге.
– А как это связано с ним?
– Возможно, под потерей тени подразумевается утрата своей прошлой личности. С тех пор как Мишелль поступил к нам, ему снится один и тот же сон. Он идет под палящим солнцем по безлюдной деревне. Вдруг происходит бесшумный взрыв ослепительно белого света. Он убегает, но его тень остается на стене дома. Мишелль оставляет за собой своего двойника.
Сейчас, когда он излагал свою версию офицеру судебной полиции, она казалась ему еще более обоснованной. Наверняка сон Мишелля представлял собой символический образ его бегства.
– Вернемся к моему делу, – сказала Анаис и поднялась. Она так и не сняла своей кожаной куртки. – Кризис мог быть вызван шоком, верно? Чем то, что он увидел?
– Убийство или труп? – улыбнулся Фрер. – Вы рассуждаете вполне логично. Да, такая вероятность существует.
Анаис подошла к парте, за которой сидел Матиас. Соотношение сил вернулось к первоначальному раскладу.
– Каковы шансы, что к нему вернется подлинная память?
– В настоящий момент минимальные. Мне необходимо установить, кто он такой на самом деле, после чего я шаг за шагом попытаюсь вернуть его самому себе. Только тогда он что нибудь вспомнит.
Девушка отступила на шаг и замерла в решительной позе:
– Мы займемся этим вместе. Что конкретно можно извлечь из тех сведений, которые он вам сообщил?
– Немного. Он строит свою новую личность из элементов старой. Но все эти элементы искажены, затемнены, иногда вывернуты наизнанку.
– Я могу получить ваши записи?
– Об этом не может быть и речи.
Фрер тоже встал и слегка поклонился ей, стараясь смягчить категоричность отказа:
– Мне очень жаль, но это правда невозможно. Медицинская тайна.
– У нас на руках убийство, – с неожиданной властностью в голосе сказала она. – Я могу вызвать вас для дачи показаний как свидетеля.
Он обошел парту и встал лицом к лицу с Анаис. Фрер был выше ее на голову, но на девушку это, похоже, не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Разумеется, вы можете меня вызвать. Но прежде вам необходимо получить разрешение совета профессиональной медицинской ассоциации. Которая этого разрешения не даст. И вам это известно не хуже, чем мне.
– Зря вы так, – упрекнула она его и снова принялась мерить шагами комнату. – Мы могли бы объединить наши усилия. Ведь оба дела связаны между собой, это несомненно. Разве вы не заинтересованы в том, чтобы узнать всю правду?
– До известного предела. Я хочу вылечить своего пациента, а не законопатить его в каталажку.
– Все равно у вас ничего не выйдет. Не забывайте, что он – мой главный подозреваемый.
– Это что, угроза?
Она приблизилась к нему, ни слова не говоря и не вынимая рук из карманов. Сейчас она вела себя точно так же, как в начале их встречи. Готовая схлестнуться с целым миром. Он тоже сунул руки в карманы. Кожаная куртка против белого халата.
Молчание затягивалось. И тут ему вдруг надоела эта глупая игра.
– Мы закончили?
– Не совсем.
– Что еще?
– Я хочу посмотреть на вашего зверя.
Следующая страница