Кристоффер Хольст Убийство у синего моря
Tok. Хюгге-детектив –
Текст предоставлен правообладателем
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67955481&lfrom=166013508«Убийство у синего моря / Кристоффер Хольст»: Эксмо; Москва; 2022
ISBN 978 5 04 172976 9
Аннотация
УЮТНАЯ И ДУШЕВНАЯ ИСТОРИЯ ОБ УБИЙСТВАХ.
Знакомьтесь: Силла Сторм. Слегка за тридцать, не замужем. Работает криминальным репортером для подкаста «Кровавый след». Живет в Стокгольме у своих лучших друзей, любит выпить вина и старается наладить отношения с очаровательным полицейским Адамом. В один из осенних дней Силла получает задание: выяснить, что случилось со светской львицей, бесследно исчезнувшей тридцать лет назад, и расследование приводит ее на хорошо знакомый остров Буллхольмен. В то же время известная шведская актриса Элла Свенссон возвращается в Северную Ирландию, чтобы позаботиться о доме своих родителей. Что может связывать этих двух незнакомок?
Пути Силлы и Эллы пересекутся на холодном и ветреном Буллхольмене, где всегда кипит жизнь. В день свадьбы влиятельных людей умирает их гостья, и Силле придется расследовать не одно, а сразу несколько дел. Темное прошлое этого острова рано или поздно окажется раскрыто…
Идеальное сочетание детектива, романтики и юмора. Мастерское погружение в атмосферу ненастной и северной осени, и, конечно же, непростое дело, которое предстоит раскрыть главной героине.
«Впечатляющая, уютная и забавная книга». – Romance in Swedish
«Кристоффер Хольст умеет так правдоподобно и интересно изображать своих персонажей и так живо рисовать окружающую реальность, что читателю кажется, будто он сам присутствует в истории. "Убийство у синего моря" – сплошное наслаждение!» – Oliviasdeckarhylla
«Рецепт хорошего настроения». – BARNBOKSBLOGGEN
Кристоффер Хольст
Убийство у синего моряChristoffer Holst
Blå, blå höstvågor
Copyright © Christoffer Holst 2019 Enligt avtal med Enberg Agency
© Савина Е., перевод на русский язык, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Пролог
Стокгольм, октябрь 1988
Улица Кунгсгатан светится во мраке красным и зеленым. Пронзительно яркие огни светофоров отражаются в темных потоках дождя, струящихся по перекрестку на Свеавэген дальше вниз, туда, где кипит ночная жизнь Стуреплана. Вечер, почти девять часов, и промозглый холод пробирается под осенние пальто и куртки стокгольмцев, заставляя их зябко ежиться.
Дождь льет не прекращаясь уже целую неделю. Все ждут, что зима прогонит осень, что пойдет снег и укроет пушистым ковром стокгольмские улицы. Но зима не торопится, и сырость стала постоянным спутником прохожих, таким же настырным, как и облачка пара, которые выдыхают пешеходы.
Лайла Дамм осторожно поднимается по лестнице подземного перехода станции метро «Хёторге». Скользко, и ей не хочется навернуться и упасть. Но и сидеть дома и помирать от скуки только потому, что она находится на последнем месяце беременности, Лайла тоже не собирается. Это не в ее стиле. Отнюдь. Она всегда жила на полную катушку и теперь тоже не собирается ничего менять только потому, что ждет ребенка.
Выбравшись на поверхность, Лайла сворачивает налево, в сторону Стуреплана и, раскрыв зонт с леопардовым принтом, принимается бодро шагать мимо темных витрин магазинов, мурлыча себе под нос песенку Лауры Браниган.
Сестра говорит, что она сумасшедшая, раз до сих пор, на девятом месяце, разгуливает на высоких каблуках. Но в этом вся Лайла.
I live among the creatures of the night. I haven’t got the will to try and fight .
Она идет все дальше и дальше по Кунгсгатан, одной из самых известных улиц в стране. Здесь, запуская в воздух конфетти и крича от радости, праздновали в 1945 году окончание Второй мировой войны. Здесь открылся первый в Швеции ресторан «Макдоналдс». И именно здесь Джон Леннон купил однажды свое знаменитое кепи. Каждый сделанный ею шаг – словно еще одна перевернутая страница истории.
You take my self, you take my self control. You take my self, you take my self control.
Мельком взглянув на часы, Лайла понимает, что слегка припозднилась, но это не страшно. Ее подруги привыкли, что она постоянно опаздывает.
Вначале она действительно собиралась пересесть на красную линию метро, чтобы сразу выйти на Остермальмской площади, а оттуда рукой подать до «Риша».
Но ей необходима прогулка. Пожалуй, будет даже полезно немного отодвинуть встречу с подругами, чтобы на несколько минут дольше побыть наедине со своими мыслями.
А то в последнее время столько всего навалилось. Сплошные ссоры, обидные слова и холод…
Но плевать на все. Плевать на дрязги и на боль. Сегодня вечером она имеет право жить как хочет. Общаться со своими лучшими подругами. Смеяться, сплетничать, нести всякий вздор и, быть может, даже пригубить шампанского. Вот только она не рассчитывала, что будет настолько сыро.
Небеса разверзлись, и дождевые потоки шквалом обрушились на улицы, словно где то наверху до упора выкрутили кран. Тучи лоскутным одеялом накрыли город.
Лайла уже почти добралась до Стуреплана. На пешеходном перекрестке на Норрландсгатан горит красный человечек, и она терпеливо ждет зеленого сигнала светофора, стоя под большим зонтом. Сквозь леопардовые разводы можно даже различить, как темные тучи ползут по небу.
Позже даже эта часть Кунгсгатан станет знаменитой.
Но сейчас об этом еще никто не догадывается. И прежде всего сама Лайла.
Что не удивительно.
Однако перекресток на пересечении Кунгсгатан и Норрландсгатан станет последним местом, которое ей доведется увидеть в этой жизни.
Последним.
Глава первая
Стокгольм, октябрь 2018
– Закке! Арету Франклин стошнило прямо на мои бумаги!
Едва эти слова срываются с моего языка, как я понимаю, до чего нелепо они звучат, и страдальчески закатываю глаза. Крохотный лохматый песик, округлив глаза, смотрит на меня с ковра гостиной. Закке высовывает голову из кухни.
– Звучит как отговорка, – фыркает он.
– Чего?
– Чтобы не работать. Учитель, пес сжевал мое домашнее задание!
– Но она в самом деле его сжевала! Точнее, облевала.
– Прости. Ты же знаешь, какой у нее слабый желудок.
Я насупилась и наткнулась на виноватый взгляд Ареты Франклин. Ну и что с того, у меня тоже иногда бывают проблемы с желудком, но чужие вещи я пачкаю редко. А если такое все же случается, то приношу извинения. Не то что Арета, которая с гордым видом восседает на ковре с поблескивающей лужицей рвоты перед ней. Выражение ее морды говорит: Извини, но это мой стиль. Меня может стошнить на все что угодно. Привыкай.
Кстати, нет ничего удивительного в том, что у нее проблемы с желудком, если учесть, что она регулярно глотает пробки от бутылок и камни. Нам явно попался экземпляр, который плевать хотел на то, что пишут в умных книгах о микрофлоре кишечника, которые мы штудируем в последнее время.
– Ничему твою собаку жизнь не учит, – ворчу я.
– А кого она учит? – резонно возражает Закке.
Он бросает мне рулон туалетной бумаги, и я ловлю его на лету. А потом мой приятель снова исчезает в кухне. Я отрываю небольшой кусок и пытаюсь вытереть со стопки моих бумаг комок рвоты (да, это действительно комок – представьте себе крем брюле без карамельного слоя снизу). Статья об Элизабет Шорт, которую я только что написала, размокла от сырости. Вот блин.
Я сердито чешу за ухом этого раздражающего, но – ах! – такого милого песика, встаю и иду на кухню. Протискиваюсь мимо Закке и демонстративно швыряю измазанную рвотой бумагу в мусорное ведро перед ним. После чего, громко вздыхая, принимаюсь мыть руки под краном.
– На помощь! – немедленно реагирует он. – Кто то сегодня явно встал не с той ноги.
– Знаю. Прости.
– Плохо спалось?
– Да нет. Просто немного нервничаю. Сегодня вечером крайний срок сдачи материала.
– Понимаю. Я могу тебе чем нибудь помочь?
– Нет, но вот Арета точно может. В том смысле, что для нее не составит никаких проблем нагадить на мою работу.
– Это всегда пожалуйста, но, к сожалению, она настолько глупая псина, что больше ничего не может предложить взамен. Разве что любовь.
– Каков хозяин, таков и пес.
– Поосторожнее.
Закке улыбается, и я не могу удержаться от того, чтобы не ухмыльнуться ему в ответ. Я быстренько обнимаю его – он стоит у плиты и помешивает что то в своих кастрюльках. Заглянув в одну из них, я вижу нечто, по цвету напоминающее солнечный закат в тропиках.
– Что это ты такое готовишь? – интересуюсь я.
– Блюдо индийской кухни! Панир корма называется.
– Боже, как вкусно пахнет. Что я такого сделала, что заслужила тебя, а, Закке?
– Понятия не имею. Может, это произошло еще в твоей прошлой жизни?
Я вопросительно поднимаю брови.
– Что, например?
– Может, раньше ты была ведьмой? – лукаво улыбается Закке.
– Тогда это объясняет мое неумение плавать. Ну что, скоро будет готово?
– Не раньше чем через час. Так что ты еще успеешь немного поработать. Ну все, давай проваливай!
И, окутанная облаком волшебных ароматов, я покидаю кухню и снова отправляюсь в гостиную. Я обожаю гостиную Закке и Юнатана. В основном за то, что в ней отсутствуют углы – этакий гигантский круг в самом центре квартиры. Пол устлан персидскими коврами, стены с ярко желтыми, цвета солнца, обоями увешаны фотографиями и картинами в жизнерадостных тонах. Большие окна выходят на площадь Мариаторгет. Октябрь. Совсем скоро облетит оранжевая листва, и деревья станут совсем голыми. Сейчас почти восемь часов вечера. Я это знаю, потому что в гостиной негромко работает телевизор, по которому показывают «В половине восьмого у меня». Я фыркаю при виде нелепо разодетой женщины, которая украшает картофельные оладьи носиками из пармской ветчины и глазками из оливок. Господи, какое счастье, что мы, люди, такие разные. Как же было бы грустно, будь все иначе.
Ну что ж, возвращаемся к работе.
Я сажусь за обеденный стол и включаю ноутбук. Долго таращусь на текст, который по большей части уже готов, но все же чего то ему не хватает. Как свежеиспеченному торту взбитых сливок, без которых и торт не торт. Но чего именно не хватает?
Подписи автора, чуть иронично думаю я. В наше время авторы уже не подписываются под своими творениями как раньше. Во всяком случае, на моей нынешней работе. Никого не интересует, кто кропает статьи. Так что это мне ничего не даст. Но я все же набираю свое имя под текстом, чтобы хоть что то сделать.
Силла Сторм, криминальный репортер.
Да, вот ведь какая штука. Еще полгода назад я была репортером скандальной хроники и работала в «Шансе», газетенке, которая в основном интересуется тем, сколько сигарет выкурила на вечеринке принцесса Мадлен, какие очередные глупости написала в своем Твиттере Кикки Даниельссон и почему на чердаке у Агнеты Шьёдин завелись привидения. С последним обычно разбирается Йорген, усатое украшение редакции газеты.
Все эти годы меня вполне устраивала работа в «Шансе», но, сказать по правде, в глубине души я мечтала о другом. И когда Данне, мой бывший парень, бросил меня – в общем, в тот момент со мной что то случилось.
На самом деле это длинная история, и чтобы сделать ее покороче, скажу сразу – я купила себе садовый участок в Стокгольмских шхерах, а если поточнее, то на крохотном идиллическом островке Буллхольмен. Отправилась туда прошлым летом, чтобы начать все сначала. Пережить расставание с Данне, научиться выращивать овощи и в каком то отношении заново открыть для себя смысл жизни. Научиться справляться со всем самостоятельно. Но вот к чему я точно не была готова, так это к тому, что окажусь в самом эпицентре таинственного убийства, которое смешало все мои планы на лето.
Теперь то мне кажется, что все это было очень давно, хотя с тех пор минуло всего несколько месяцев. В конце августа лето, прихватив с собой жару, бабочкой упорхнуло с Балтийского моря, а мне пришла пора возвращаться обратно на сушу.
Возврат к будням имел как свои плюсы, так и свои минусы.
Минус: мою крохотную съемную квартирку на Бастугатан залило водой. Кухня превратилась в один сплошной бассейн в отвратительном далласском стиле, что вынудило меня немедленно снова упаковать свои вещички и отправиться на квартиру к Закке и Юнатану, которая, по счастью, находится всего в нескольких сотнях метров от моей.
Скоро уже два месяца как я живу у них, а рабочие до сих пор никак не отремонтируют мою квартиру, а заодно и квартиру подо мной, которая тоже пострадала.
Плюс: я вернулась в большой город с новой работой!
Да, поначалу мне самой в это не верилось. После кровавых летних недель на Буллхольмене во мне что то такое пробудилось. Я всю жизнь считала себя довольно пугливым человеком. Который боится всего на свете. Любопытным, да, но чаще всего сидящим в кустах. Но летнее убийство на Буллхольмене изменило меня. Потому что мне впервые пришлось действовать, вместо привычных «убежать и спрятаться». Вот тогда то я и решила уволиться из «Шанса» и подыскать себе новую работу.
Мне хотелось и дальше использовать свое непомерное любопытство для написания статей, но пришло время оставить позади привидения Агнеты Шьёдин и Калле Мореуса.
В общем, я решила податься в криминальные репортеры. Я написала в разделы криминальной хроники вечерних газет, но получила отказ. Написала на телевидение, радио и в местные издания, но там мне тоже отказали. Ничего удивительного, если учесть, как трудно в наши дни пробиться пишущей братии на журналистском поприще. Это же просто джунгли какие то.
Выручила Рози, моя новая соседка по садовому участку на Буллхольмене. Она посоветовала мне отправить резюме на адрес подскаста «Кровавый след», который сама она слушает затаив дыхание. Подкаст об убийствах, раскрытых и нераскрытых, как в Швеции, так и за рубежом. Захватывающие истории о зле, которое подстерегает нас в реальной жизни.
Вот уж никогда не думала, что буду стремиться попасть на подкаст. Честно говоря, вообще не верилось, что на подобной работе можно что то заработать. Но оказывается, можно. Аудитория «Кровавого следа» составляет триста тысяч слушателей в неделю. И кто то должен писать сценарии для эфира. В общем, я наткнулась в Фейсбуке на объявление о приеме на работу – и получила ее!
Так что с подписью автора или без оной, но на сегодняшний день я являюсь криминальным репортером. С этой мыслью я, довольная, плюхаюсь на диван и снова ловлю взгляд Ареты. Теперь, облегчив желудок, она выглядит необычайно оживленной, сидя на одном из многочисленных ковров в гостиной. Я весело подмигиваю ей.
Порой жизнь принимает довольно неожиданный поворот, не правда ли?
* * *
Спустя несколько часов от вкуснейшей панир кормы остались только грязные тарелки на телевизионном столике.
Закке уснул на дальнем конце дивана, обхватив руками круглый живот. Я же наконец отправила окончательную версию сценария для следующего выпуска «Кровавого следа». Он будет называться «Черный георгин – дело Элизабет Шорт», и мне приятно, что я в конце концов закончила свою работу. У Софи и Йенни, руководительниц и ведущих подкаста, есть выходные, чтобы прочесть сценарий, прежде чем в понедельник пустить его в эфир.
Честно говоря, дело Элизабет Шорт одно из самых жутких дел, о которых мне доводилось писать, не говоря уже о том, что это самое обсуждаемое убийство в Америке на сегодняшний день. При этом само преступление до сих пор не раскрыто.
Официантка и актриса Голливуда, красавица с темными вьющимися волосами и большими планами на жизнь, Элизабет Шорт в конце сороковых годов была найдена посреди бела дня мертвой. Ее обнаружила женщина, вышедшая на прогулку со своей маленькой дочкой. Шорт лежала абсолютно нагая на зеленом газоне, и ее кожа была настолько бледной, что женщина поначалу приняла человеческий труп за манекен. Некто разрезал тело актрисы пополам по линии талии и исказил ее лицо в так называемой «Улыбке Глазго» – уголки рта были растянуты до ушей, являя миру кошмарный кровавый оскал, занимавший собой почти все лицо.
Да уж, этих фактов достаточно, чтобы по ночам тебя начали мучить кошмары. Но хуже всего, что полиция так и не сумела найти того, кто это сделал. Уже почти восемьдесят лет прошло, но никто до сих пор так и не знает, кто лишил жизни Элизабет Шорт.
В последние месяцы мне часто приходилось задумываться о том, каково приходится близким жертвы, когда дело остается нераскрытым. Убийство – это всегда трагедия, ужасная трагедия. Но что происходит, когда правосудию не дано свершиться? Когда виновным так и не суждено предстать перед законом? Смогут ли в таком случае родственники когда нибудь начать оплакивать своих погибших?
* * *
– Спишь?
Я вздрогнула в своем углу дивана и увидела Юнатана, присевшего на корточки рядом с Аретой Франклин.
– Что? Нет. Так, вздремнула малость.
– А то получается, что мы занимаем твою постель. – И Юнатан похлопал по обивке дивана.
– Да нет, все нормально.
– Уверена? А то могу спровадить его в спальню.
И он кивнул на Закке, который уже начал легонько похрапывать.
– Да, уверена. И вообще, мне страшно нравится, что я могу у вас жить.
– Просто если мы тебе мешаем, то ты можешь в любой момент выпроводить нас из гостиной. В принципе здесь только я ловлю кайф от этого.
И он кивком указал на телевизор, по которому показывали «Ночь в замке» – сериал, в котором четыре знаменитости приезжают в разрушенный замок и, оставшись в нем на ночь, бродят по темным коридорам и галереям с зажженными стеариновыми свечками. Я захихикала.
И в этот момент звякнул мой мобильный. Я взяла его в руки и прочла полученное сообщение. Но стоило мне отвести взгляд от экрана, как я заметила, что Юнатан искоса поглядывает на меня. Я рассмеялась.
– Чего тебе?
– Это он?
– Кто?
– Ты знаешь, о ком я.
– Ясир Арафат? Уж теперь то он вряд ли даст о себе знать.
Юнатан показал мне язык.
– Я говорю о том красавчике полицейском. Во всяком случае, так называет его Закке.
– С чего ты решил, что это он?
– Потому что ты лучишься, как при аварии на ядерном реакторе.
Я улыбаюсь и протягиваю руку, чтобы потрепать Арету Франклин по головке. Ловлю умильный взгляд крохотных глазок и мысленно сообщаю малышке, что простила ее за сегодняшнюю рвоту.
– Возможно…
– И когда теперь вы собираетесь встретиться?
– Мы встречаемся завтра. Сходим в кино и перекусим.
– Шутишь?
Я покачала головой.
– Вау! Хочешь сказать, что у тебя наконец то намечается самое настоящее свидание с мистером констеблем? Отличная работа, Силла!
– Ну, бывает порой…
Юнатан рассмеялся и подлил немного горячего чая в мою украшенную розами кружку. Мы еще немножко посидели с ним на диване, после чего он отправился на вечернюю прогулку с Аретой, а потом оттащил своего парня в спальню.
Я застелила диван, который временно заменяет мне постель, и погасила все крохотные светильники в круглой гостиной. Комната тотчас же наполнилась мутным светом уличных фонарей на Хорнсгатан. Осень в самом разгаре. Пестрая листва деревьев, капли дождя, скользящие по стеклу. В сущности, довольно мило.
Я поплотнее закуталась в воздушное одеяло (разумеется, Закке и Юнатану удалось раздобыть тот самый тип гостиничных одеял, которым мне самой никогда не удастся обзавестись – размером с брезент, а весит едва ли больше пяти граммов и словно бы парит над телом).
Засыпая, я ощущала приятное чувство удовлетворения от того, что кровавая трагедия Элизабет Шорт осталась позади и теперь я могу сосредоточиться на чем нибудь другом. Например, на сообщении в мобильном, а значит – на нем.
На Адаме Онгстрёме.
Глава вторая
Портраш, Северная Ирландия, неделю спустя
На побережье Северной Ирландии расположен маленький городок Портраш. По сути, он ничем не отличается от большинства британских прибрежных городов: пара тысяч жителей, один два ресторанчика, куча пабов, гавань с пирсом и парк аттракционов. Из тех, что строят для туристов или скорее для их детей сладкоежек. Несколько музыкальных автоматов, шаткие «американские горки» и киоск с попкорном. За парком аттракционов вдоль всего городка протянулся песчаный пляж. Мимо ларьков, торгующих рыбой с жареной картошкой, и ресторанчиков с их креветочно крабовым меню.
Элла прислоняется лбом к прохладному стеклу.
По железной крыше машины барабанят капли дождя. Типичная погода для октября. Или, точнее, для Северной Ирландии. Впрочем, сама Элла никогда здесь не жила. Несколько раз ей доводилось бывать в Лондоне – дальше этого ее познания о Великобритании не заходили. Северная Ирландия оставалась для нее неизведанной землей. До сегодняшнего дня.
Она поворачивает голову и смотрит на сидящего за рулем Патрика. Тот замечает ее взгляд.
– Ну и как тебе? – спрашивает он.
– В смысле, что я здесь?
– Угу.
– Немного… странно, пожалуй. Как тебе поездки на машине, приноровился?
Патрик кивает. Вообще то у себя дома в Швеции Элле нравилось водить машину. Иногда возникала даже мысль переселиться куда нибудь на окраину Стокгольма, чтобы вождение стало частью повседневной рутины. Но рулить здесь, по петляющим прибрежным дорогам с левосторонним движением у нее точно не было никакого желания. И уж подавно не в том состоянии, в котором она пребывала сейчас. Элла слишком устала и не может полагаться на саму себя – а вдруг она возьмет да и уснет за рулем?
– Судя по навигатору, мы будем на месте через несколько минут, – сообщает Патрик.
– Хорошо.
Они сворачивают на следующую дорогу, и темное море пропадает из виду, скрывшись за серыми постройками из кирпича. Они въезжают на главную улицу Портраша, которую не назовешь слишком большой, и катят мимо «The Daggers Inn», «The Horse» и «The Gentlemen» . Слегка абсурдные названия дают Элле повод предположить, что этим пабам уже довольно много лет.
Вскоре машина сворачивает на новую дорогу и почти сразу же останавливается.
Элла чувствует, как в ее животе порхают бабочки. Или, скорее, не порхают, а ползают. И не бабочки, а всякие прыгающие и копошащиеся твари, вроде червяков, личинок насекомых и кузнечиков. О боже, ее сейчас стошнит. Только не здесь. Только не так.
– А мы… эээ…
Патрик кивает:
– Да, дорогая. Мы на месте.
* * *
Две недели назад мать Эллы скончалась в одной из больниц в пригороде Стокгольма.
Последние годы своей жизни мама Карин хотела провести на родине в Швеции. Почему – она так и не объяснила. Сама Элла надеялась, что мама просто захотела быть ближе к детям, когда поняла, что ее тело разъедает рак. Что одиночество наконец то настигло ее. И вынудило вернуться домой.
Но несмотря на то что Элла знала: ее матери недолго осталось жить на этом свете, ее кончина в конце сентября все равно стала для нее почти что шоком. Едва ей позвонили, Элла тут же бросилась в больницу, и пусть мама была уже мертва, когда они с Патриком вошли в палату, ей все равно захотелось в последний раз увидеть ее. Элла присела на стул рядом с больничной койкой и какое то время держала мамину холодную мертвую руку в своей, а после поцеловала в щеку. Молча попрощалась с ней.
Теперь мама Карин лежит в земле рядом с папой Роджером, которого не стало несколько лет назад. Всю свою жизнь они были вместе, и теперь, воссоединившись после смерти, родители обязательно обретут покой.
А сама Элла теперь здесь. Стоит у парадного входа дома в Портраше. Именно сюда переехали ее родители десять лет назад, когда мама захотела вернуться обратно к своим ирландским корням.
Узкий, выкрашенный в абрикосовый цвет особняк в три этажа на берегу моря. Когда они отворяют скрипучую дверь и входят внутрь, их взгляду предстает внутренняя обстановка дома. Устланная темно красным ковром лестница спиралью поднимается на верхний этаж. Когда они зажигают в прихожей свет, то становится видно, как в спертом воздухе танцуют пылинки. Здесь внутри пахнет старичьем, думает Элла. А еще эти вещи. Они повсюду.
– Охренеть! – восклицает Патрик.
– Да, – отвечает Элла. – Узнаю мою мамочку.
– Уборка точно не входила в список ее увлечений, я прав?
Элла качает головой:
– Да уж.
– Ну хоть в чем то мы с ней похожи.
Элла закатывает глаза. Патрик разражается смехом, после чего обнимает сзади свою жену и, вдохнув аромат ее длинных волос, нежно целует в шею.
– Чтобы здесь прибраться, потребуется чертова куча времени, – замечает Элла.
– Тогда тебе повезло, что у тебя есть я, – улыбается Патрик.
* * *
Несмотря на то что снаружи тянет промозглой сыростью, на ночь они оставляют окна в спальне открытыми. Дом необходимо проветрить. Изгнать из него старый затхлый воздух и наполнить свежим.
Патрик спит. Элла смотрит, как его грудная клетка мерно вздымается и опускается в темноте. Сама она уснуть не в силах.
Сегодня вечером они мало что успели сделать. Только прошлись по дому – вверх и вниз по лестнице – и заглянули во все комнаты. Открывали ящики, трогали картины. Убедились, что в холодильнике, слава богу, ничего не пропало (к счастью, там были только консервы и спиртные напитки). Застелили большую кровать в спальне новым постельным бельем, а старое сложили в пакет для мусора. Патрик прошелся до конца улицы и купил несколько бутылок холодного пива и два картонных лотка с китайской едой. Они ели в постели лапшу и жареные блинчики с начинкой, а потом посмотрели несколько эпизодов сериала «Безумцы» на ноутбуке Патрика.
Но все это было несколько часов назад.
Теперь почти час ночи. Временами до слуха Эллы доносится шум проезжающей машины или гогот загулявшей компании ирландских парней, горланящих что то на своем чудно́м диалекте. Возможно, в какой нибудь другой жизни Элла совсем по иному относилась бы к этому городку. Приезжала бы сюда каждый год и узнала бы Портраш получше. Но прежде всего узнала бы получше своих родителей – до того, как их не стало.
Пусть даже мама была своеобразным человеком с непредсказуемой – и это еще мягко сказано – психикой, все же… она была мамой. Ее мамой. Но пока Элла строила свою успешную карьеру актрисы, ее родители вели свою молчаливую замкнутую жизнь в Северной Ирландии и… В общем, в последние годы они созванивались всего пару тройку раз в месяц.
Элла садится на постели. Трет руками лицо и запускает пальцы в свои густые светлые волосы. Ну почему я не могу просто взять и уснуть?
Она встает и подходит к окну, раздвигает гардины и выглядывает на тихую улочку. Мокрый асфальт, капли дождя на жестяном скате под окном.
В доме напротив во всех окнах погашен свет, за исключением нижнего этажа, где кто то смотрит телевизор. Какое то время Элла стоит, скрестив руки на груди, ощущая кожей ночную прохладу.
Внезапно что то привлекает ее внимание, но Элла не сразу понимает, что именно.
Она прищуривается.
Чуть дальше по улице под фонарем кто то стоит.
Человек в черном дождевике. Мужчина.
И смотрит на нее.
Глава третья
Стокгольм
Мы сидим почти в последнем ряду кинотеатра в центре города. В красных, обитых бархатом креслах.
Мы почти одни в зале, не считая пожилой пары и одного мужчины, который сидит чуть подальше. На экране – современная версия «Бегущего по лезвию» с Райаном Гослингом и Харрисоном Фордом в главных ролях. Оба довольно симпатичные, но честно говоря, я бы не захотела обменять сидящего рядом со мной мужчину на одного из них.
У меня на коленях – кулек со сладостями, у него – стакан попкорна. Немного неприятно слушать, как он постоянно шуршит рукой в районе своей промежности, но его это, кажется, только забавляет. Я отпиваю немного колы из моего гигантского бумажного стакана и придвигаюсь к нему на пару миллиметров поближе.
Мы оба чувствуем себя немного неловко. Я помню, пусть это и было сто лет назад, что когда начала встречаться со своим бывшим, Данне, то мы постоянно ходили в кино и тискались на задних рядах. Впрочем, я так делала со всеми парнями, которые у меня были. Обнимашки в темном зале кинотеатра – это восхитительно. В этом есть что то уютно подростковое.
Но сейчас о тисканье и речи не идет. Совершенно.
Если происходящее вообще можно назвать свиданием. Но у нас же свидание, правда?
Добиться определенности в наших с Адамом отношениях… очень сложно. Ведь мы, как ни крути, знакомы друг с другом всего несколько месяцев. А если учесть, что наша первая встреча больше напоминала допрос, где я была свидетелем, а он – ведущим расследование полицейским, то, пожалуй, вполне естественно, что в наших отношениях еще много неясного.
Но ведь потом, прошлым летом, у нас была та ночь… Ночь, когда мы оба выпили слишком много вина в буллхольменском ресторанчике на берегу и отправились ночевать в мой садовый домик. И, несмотря на хмель, я очень хорошо помню, как мы занимались любовью на моем диване. Помню его обнаженное крепкое загорелое тело и как свет луны падал ему на спину, когда он лежал на мне. Я бережно храню в душе это воспоминание и обращаюсь к нему каждый раз, когда… хм, приспичит.
Адам Онгстрём работает инспектором в полицейском участке Накка. Именно он вместе со своей коллегой Тилли расследовал прошлым летом убийство на Буллхольмене. И когда совершенное на крохотном островке в шхерах преступление оказалось раскрыто, я, верно, решила, что наши отношения автоматически выйдут на новый уровень. Но полицейские редко когда бывают свободны. Поэтому я рада, что сегодня ему удалось выкроить вечерок.
– Кого бы ты выбрала? – внезапно шепчет он мне в ухо.
– Что?
– Кого из них двоих ты бы выбрала?
Он кивает на экран, на котором мускулистый Райан Гослинг стоит и смотрит на чуть более старшего, но не менее мускулистого Харрисона Форда. Я улыбаюсь Адаму, но сама при этом чувствую смущение. Кого бы я выбрала? Это что еще за вопрос? Совершенно некстати в голову приходит мысль, что с таким же точно успехом я могла бы сидеть здесь с Закке.
– Не знаю. Харрисону ведь сейчас уже довольно много лет.
– Да уж. Как быстро летит время.
– Хотя он не всегда выглядел как пенсионер, верно?
– Ага…
Адам достает конфетку «Полли» из кулька у меня на коленях и кидает себе в рот. За те два месяца, что я в Стокгольме, мы встречались с ним всего три раза. Мы оба чрезвычайно занятые люди. Ладно, зачеркнем «мы». Он – занятой человек. У меня тоже есть работа, но, будучи фрилансером, я пользуюсь куда большей свободой – несмотря на статьи, у меня остается полно времени на то, чтобы запихивать в себя чипсы из кладовки Закке и Юнатана, смотреть «Фермер ищет себе жену» и искать в интернете информацию про нового бойфренда Каролины Гюннинг. Девушка может уйти из «Шанса», но «Шанс» из девушки – никогда.
Адам же занят по настоящему. Он расследует преступления.
Две наши предыдущие встречи проходили примерно по тому же сценарию. С наступлением темноты мы встречались в городе, заключали друг друга в продолжительные объятия и шли в кино. По окончании сеанса заходили куда нибудь перекусить, выпить по бокалу вина, после чего разбегались.
Но… кто же мы тогда? Друзья? Или мы действительно встречаемся? О боже, он ведь не думает, что обязан видеться со мной? Что он вроде старшего брата, чьим заботам можно перепоручить тяжело заболевшего ребенка?
Я искоса поглядываю на Адама. Сегодня вечером на нем красуется белый вязаный пуловер и темно синие классического покроя льняные брюки. Ткань красиво обтягивает мощные бедра. Когда я только познакомилась с ним, он всю дорогу ходил в строгом деловом костюме, но, полагаю, осенние стокгольмские холода взяли таки свое. Теплый свитер – то, что нужно в это время года.
Наши руки внезапно сталкиваются, когда мы одновременно пытаемся зачерпнуть из ведерка последние зерна попкорна. Его горячая кожа касается моей.
– Ой, прости, – шепчу я.
Он улыбается и убирает руку из ведерка. Давая мне взять столько, сколько я хочу. Вот как раз сейчас и могло бы что нибудь случиться. И я, как ни стараюсь, не могу выкинуть эту мысль из головы. Мое воображение тут же рисует картинку, не менее реальную, чем та, что происходит на экране: здесь наши взгляды могли бы встретиться. Здесь наши губы могли бы приблизиться друг к другу!
Но Адам снова поворачивает голову к экрану. А я запихиваю попкорн в рот и, зажевывая им свое разочарование, продолжаю таращиться на Харрисона с Райаном.
Интересно, а кого бы я действительно выбрала? Все зависит от того, кто останется живым в конце. Было бы крайне печально остаться вдовой в моем возрасте.
* * *
Несколько часов спустя мы сидели, уставившись каждый в свою тарелку с клецками. В этот вечер среды фудкорт «К25» на Кунгсгатан наполовину пустовал. Несколько пожилых женщин в шмотках от Гудрун Шьёдин потягивали красное вино за соседним столиком. Чуть поодаль сидела с гамбургерами парочка бизнесменов и откуда то сзади доносился смех подростков. Я насадила на вилку нафаршированную салом клецку и обмакнула ее в пластиковую формочку с соусом якинику. Последние полчаса были посвящены обсуждению фильма, который оказался на редкость плохим. Но, кажется, в этом мы с Адамом похожи, потому нам обоим нравятся плохие фильмы. Во время их просмотра можно расслабиться и дать мозгам отдохнуть.
– Как у тебя успехи с «Кровавым следом»? – спросил Адам и сделал глоток пива.
– Неплохо. Во всяком случае, не жалуюсь. Работы, конечно, хватает, но зато интересно.
– И о чем ты сейчас пишешь?
– Только что закончила материал об убийстве Элизабет Шорт. Знаешь про нее?
– Уф, да. «Черный Георгин». Когда же это случилось – в сороковые, кажется? В Лос Анджелесе, верно?
– Да, точно. В 1947 м.
– Жуткое дело. Да еще эта улыбка, как ее там сейчас называют…
– «Улыбка Глазго», – подсказала я.
Адам вздрогнул, и даже я поспешно сделала глоток светлого.
– Я так выгляжу, когда просыпаюсь по утрам, – пошутила я и скорчила гримасу.
Адам рассмеялся. А я тут же пожалела о своей выходке. Я могла бы так пошутить в компании Закке, но здесь мне, возможно, стоило бы постараться быть чуточку более милой, если я хочу, чтобы этот парень напротив заинтересовался мной. И не давать ему повода думать, будто я выгляжу как искалеченный труп по утрам. Что, согласитесь, не слишком то привлекательно.
– На самом деле совершенно жуткое убийство, – быстро проговорила я. – Но хуже всего, что преступник так и не был найден.
– Гм, в самом деле. Печально.
Внезапно моя нога соскальзывает с металлической опоры под столиком и задевает ногу Адама. Он улыбается мне. Словно прощает за то, что я его случайно задела. Я подтягиваю ногу к себе и слишком поспешно отправляю очередную клецку в рот. Разве мы не должны сейчас сидеть и флиртовать, касаясь друг друга ногами под столом? Почему мы этого не делаем?
Впрочем, это слишком по детски. Вместо этого мне нужно сделать что нибудь по настоящему сексуальное. Ведь сегодня вечером я хочу отправиться домой вместе с ним, хочу снова пережить ту летнюю ночь. Боже, как же я соскучилась по ней. А он разве не соскучился?
Итак, что бы сделать такого сексуального? Может, с соблазнительным видом облизать палочки для еды? Нет, не годится, уж больно они острые. Того и гляди, какая нибудь из них непременно воткнется мне в язык. Я смотрю на Адама. Боже, до чего же он сексуален. И ему даже не нужно ничего с собой делать, чтобы быть таким. Это уже заложено в нем от природы.
Я слегка потягиваюсь на барном стуле, на котором сижу. И пока Адам смотрит вниз в свою тарелку, я слегка наклоняюсь, чтобы ложбинка между грудей стала еще более заметной. Вот так я теперь и буду сидеть. Глядя на него томным взглядом и с самой большой в «К25» грудью. Это должно сработать. Одной рукой я слегка отвожу назад свои светлые волосы, как можно более небрежно, и одновременно чувствую, как нечто впивается мне в горло. Клецка, которую я толком не прожевала, застряла где то в глотке. Вот блин.
Адам отрывается от еды и удивленно смотрит на меня:
– Силла?
Я же чувствую, как мои глаза выпучиваются все больше и больше. Эта проклятая клецка в самом деле застряла у меня в глотке – я едва могу вздохнуть. Я пытаюсь дышать носом, но это так щекотно, что в результате я лишь начинаю лихорадочно кашлять.
– Все… в порядке? – настороженно спрашивает Адам.
Я киваю и машу рукой, мол, не волнуйся.
– Ничего страшного, – выдавливаю я, при этом мой голос звучит как у Терезы Риган из «Изгоняющего дьявола».
Я пытаюсь откашляться, но ничего не выходит. О боже, какой позор. Я вот вот скончаюсь на месте из за клецки с салом. Адам хочет встать, чтобы помочь мне, но я толкаю его обратно на стул.
– Я… сама… справлюсь…
Риган разошлась во всю. Адам выглядит совершенно растерянным, и тут я замечаю, как одна из пожилых дам за соседним столиком встает и направляется к нам. Ее туника развевается, как у ангела спасителя.
– Эй, старушка, как ты себя чувствуешь?
Старушка. Это же надо сказать такое! Ничего более несексуального и придумать нельзя.
– Я…
Теперь мой голос звучит так, словно доносится из загробного мира. Глаза слезятся, и я понимаю, что просто напросто задыхаюсь. Проклятая клецка. Черт бы ее побрал. Женщина в тунике встает за моей спиной и обхватывает меня своими большими руками за живот.
– Ну ка, держись, старушка. Сейчас мы от нее избавимся. Раз, два, три!
По щекам побежали слезы, и я моментально взмокла, словно вошла в сауну. И тут женщина проделала со мной некую таинственную манипуляцию, от чего из моего горла вырвался хрип, и вслед за ним из глотки выскочила клецка и попала мне в рот, вот только не в своей первоначальной форме. Склонившись над блестящей от жира бумажной тарелкой, я по кусочку выплевывала ее, словно меня тошнило.
Да уж. Если Адам на такое не клюнет, то я уж и не знаю, что еще ему нужно.
* * *
Когда мы наконец покидаем ресторан, на улице моросит дождь. Я начинаю дрожать и доверху поднимаю молнию на своей белой осенней куртке, в которой больше похожа на сугроб зимой. Я засовываю руки в карманы и смотрю, как Адам под самое горло застегивает свое элегантное пальто.
Какое то время мы просто стоим и смотрим на дождь. Ему известно, что мне нужно в сторону Стуреплана, где я сяду на красную линию метро и отправлюсь домой в квартиру Закке и Юнатана на Мариаторгет. Сам же он двинет на станцию «Хёторге», где сядет на зеленую линию, по которой доберется до своей квартиры на Фридхемс план.
– Ну вот… – говорит Адам.
– Ну вот… – говорю я.
– Было очень приятно увидеться тобой, Силла. Как всегда.
– Взаимно.
– Больше не ешь никаких клецок, когда вернешься домой. А то я стану волноваться.
Мои щеки вспыхивают, и я бешено мотаю головой. Он протягивает руку и гладит меня по плечу. Я киваю и улыбаюсь в ответ. Черт, чем мы вообще занимаемся?
– Обещаю, – говорю я.
– В ближайшее время постараемся снова увидеться.
– Обязательно.
Он подходит ближе и заключает меня в крепкие объятия. Наши щеки ненадолго касаются друг друга, прежде чем он снова делает шаг назад.
– Передавай привет Закке и Юнатану, – уже на ходу бросает он, шагая по Кунгсгатан.
– Конечно, они…
Я обрываю себя на середине фразы, потому что понимаю, что оставшуюся часть он, скорее всего, уже не услышит. Внезапно у меня возникает чувство, что он куда то ужасно спешит.
Я поворачиваюсь в сторону Стуреплана. Мимо меня идут люди, многие из них держатся за руки. Любовные парочки, собравшиеся поужинать в ресторане. Или спешащие домой, где они включат свет и вскипятят чаю, чтобы согреться после прогулки.
На холоде у меня вечно течет из носа.
Начинает основательно подмораживать.
Глава четвертая
Портраш, Северная Ирландия
Когда Элла проснулась, снаружи светило солнце.
Ночной кошмар напомнил о себе. Всю ночь она лежала и ворочалась с боку на бок, но сон лишь временами слегка касался ее, словно крылья бабочки. Ей так и не удалось успокоиться. Что неудивительно. Ведь она впервые ночевала в доме своих ушедших из жизни родителей. В чужом, поскрипывающем, пахнущем сыростью доме.
А тут еще этот человек.
Да, Элла вспомнила про него, стоило ей открыть глаза и прищуриться от яркого света. Мужчина, которого она видела ночью на улице. Незнакомец в черном дождевом плаще и с зонтом в руке. Он ничего не делал, просто стоял, окруженный тьмой, в круге фонарного света. Но Элла могла поклясться, что он глядел в ее сторону. Его взгляд был прикован к окну, за которым лежали и спали они с Патриком.
Но зачем? Зачем кому то понадобилось заглядывать в чужие окна? Может, это был взломщик?
Заметив мужчину, Элла тут же бросилась к Патрику и разбудила его. Муж по своему обыкновению спал словно тюлень (но сексуальный тюлень), поэтому Элла долго трясла его, пока он не проснулся. «Там снаружи стоит какой то человек!» – прошептала она ему. Но в ответ Патрик лишь пробормотал что то неразборчивое и снова провалился в сон. А когда Элла вернулась к окну, незнакомца уже и след простыл. Словно его, как мокрую палую листву, унесло с тротуара ветром. Элла снова легла в постель, но прошло довольно много времени, прежде чем ей удалось достаточно расслабиться, чтобы уснуть.
– Доброе утро.
Патрик внезапно возник в дверном проеме, и Элла резко села на постели.
– Доброе утро, – сказала она. – Вижу, ты нашел душ.
– Да. Но у нас с ним вышла небольшая битва.
– То есть?
– В смысле между душем и мной. Ты знала, что водонагреватель включается через распределительный щиток, который находится прямо под душевым краном? По моему, вода и электричество – не слишком удачное сочетание, но, кажется, здешний народ явно не загоняется на эту тему.
Элла фыркнула:
– Да уж. Добро пожаловать в Великобританию.
Патрик запускает пальцы в волосы, на его правой руке напрягаются мускулы. Элла разглядывает своего свежеиспеченного супруга, стоящего перед ней в одном лишь белом тонком полотенце, обернутом вокруг широкой талии, и ей неожиданно приходит в голову, как же это все удивительно, что она наконец то повстречала Патрика. Все мужчины, с которыми Элла прежде встречалась, просто мальчишки рядом с ним. Худощавые, бледные, холеные молокососы. Модельные стрижки и модные футболки. Типичные городские парни.
Если погуглить имя Эллы в интернете, то можно обнаружить множество фотографий, где она позирует на красной ковровой дорожке. Подобных снимков за уже почти двенадцатилетнюю карьеру актрисы у нее накопилось достаточно. Мужчины – точнее, парни – рядом с ней меняются, но все они похожи друг на друга как две капли воды.
А теперь она вдруг неожиданно для себя самой оказалась замужем за медведем гризли. Уроженец Вестероса, чья внешность годится разве что для рекламы бензопил и снюса, и все же при виде него у нее каждый раз перехватывает дыхание. Висящий на его светлой волосатой груди золотой крест поблескивает в лучах солнца. Патрик проводит рукой по черной щетине на лице и подходит к постели.
– Как спалось?
– Неплохо.
Это ложь, и он это прекрасно знает, но еще он знает, что Элле редко удается нормально поспать. Выспаться для нее недостижимая мечта.
– Ну что, пойдем завтракать? Или ты хочешь, чтобы я составил тебе компанию в постели?
И он угрожающе сдвигает брови. Элла смеется. На короткое мгновение мелькает мысль, что довольно странно заниматься любовью в старой постели своих умерших родителей. Что это как то неправильно. Не по людски. Но ведь это же всего навсего самая обычная кровать, к которой она, по идее, не имеет никакого отношения. Широкая постель, залитая лучами солнца где то в чужой стране. Да и по правде говоря, ей трудно противиться Патрику, когда он стоит сейчас перед ней, только что из душа. К тому же они молодожены. Они же не будут ими вечно.
– Ты уже поставил кофе? – спрашивает она.
Он качает головой.
– Тогда, думаю, завтрак может немного подождать…
Он улыбается и, размотав полотенце, дает ему соскользнуть на пол.
* * *
Над влажным песком с криками носятся чайки. Элла и Патрик бредут по пляжу, каждый с бутылкой воды в руке. Поскольку сейчас октябрь и обычный будний день, туристов в городе не так уж и много. Если уж на то пошло, Портраш словно вымер. Но солнышко все равно пригревает, и это здорово.
– Как насчет того, чтобы сегодня вечером заглянуть в рыбный ресторанчик? – спрашивает Патрик. – Вон в тот, в конце пляжа?
– Звучит заманчиво. Как думаешь, там надо заранее бронировать столик?
– Нет, достаточно просто прийти туда. Городок не производит впечатление многолюдного.
– Это мягко сказано.
Они взяли друг друга за руки и гуляли еще полчаса, пока набежавшие тучи не похитили солнце и дождь вновь не забарабанил по крышам домов.
* * *
Вторую половину дня они провели дома. Начать уборку решили с верхнего этажа, постепенно спускаясь ниже. Прихватив с собой карманные фонарики и стеариновые свечи, Элла с Патриком поднялись на узкий тесный чердак, где громоздились штабеля коробок и ящиков, скопившиеся здесь за две людские жизни. Патрик сварил кофе и включил на мобильном джазовую музыку из интернета. Обстановка, несмотря на паутину и пыльный воздух, получилась довольно уютная.
Элла открывает одну из коробок и видит саму себя. Ее школьные фотографии в рамках. Они с Патриком смеются, когда она показывает ему снимки семилетней румяной девочки с косичками и без двух передних зубов. Порывшись в коробке, Элла обнаруживает еще больше фотографий и фотоальбомов. Она отставляет коробку в сторону, решив на досуге получше изучить ее содержимое. Не в стиле Эллы ударяться в ностальгию. Тем более сейчас. Кто знает, вдруг ей не удастся совладать с теми чувствами, которые нахлынут на нее, если она начнет перелистывать эти фотоальбомы.
Ближе к семи часам снаружи совсем темнеет. Здешний вечерний холод удивил их, и, покидая дом, Элла с Патриком надевают под осенние куртки теплые вязаные свитера, несмотря на то что до рыбного ресторанчика идти всего ничего, каких то пару сотен метров.
Элла не может удержаться и постоянно оглядывается по сторонам, примечая по пути каждую мелочь. Гляди ка, какой старый почтовый ящик – интересно, мама когда нибудь опускала в него письма? А вот заколоченная лавка зеленщика – покупал ли папа там когда нибудь еду?
Портраш – странный городок. Хотя, возможно, куда уместнее было бы назвать его деревней. Он – некрасивый, но своеобразный шарм в нем все же присутствует. Его нельзя назвать оживленным, но и совершенно вымершим он тоже не выглядит. Зачастую места, где отдыхающие проводят свои отпуска, действительно производят такое впечатление. Словно их построили случайно, фон для тех, кто проезжает мимо. Что происходит, когда туристы покидают такое местечко? Неужто весь городок обрушивается, словно декорации в нарисованном мультике про Дональда Дака и Гуффи? Это знали только мама и папа Эллы. Потому что они жили здесь в течение нескольких лет.
В ресторанчике они садятся за столик возле высокого окна. Внутри довольно уютно, и немногочисленные посетители тихо позвякивают столовыми приборами. Темно синее море за окном похоже на написанную маслом картину. Официантка зажигает на их столике свечу, и каждый заказывает себе по тарелке морепродуктов, здешнего фирменного блюда. Патрик берет светлое пиво, а Элла в конце концов решается на бокал шабли. Впрочем, то, что ей приносят, мало похоже на шабли. Едва ли это хороший ресторан, ей приходилось бывать в похожих прибрежных забегаловках в Соединенных Штатах – в меню там рекламировали шампанское по четыре доллара за бокал. Но стоит Элле поднести бокал к губам, как она понимает, что это белое вино, прохладное и бодрящее, а ей только этого и надо.
Патрик все же пошутил по поводу спартанской атмосферы Портраша, когда они вчера сюда приехали. Все в порядке, Элла? Ингалятор не нужен? Но Элла лишь пихнула его в бок и рассмеялась. У себя дома в Швеции у них была чудесная дорогостоящая жизнь. В основном благодаря деньгам Эллы. Не то чтобы Патрик мало получал, работая столяром, просто зарплата актрисы позволяла Элле вести такой образ жизни – просторные четырехкомнатные апартаменты на Банергатан в Остермальме, все эти уик энды, ужины по четвергам в «Рише» и дорогие элитные вина. Но Элла много и усердно трудилась, чтобы хорошо зарабатывать. У нее были коллеги, которые получали всего одну роль за полгода и потом неплохо жили на эти деньги. Сама она последние пять лет сочетала партии в мюзиклах по воскресным вечерам с ролями в детективных сериалах по будням. Прибавьте к этому съемку в рекламе, участие в роли ведущей на корпоративах и массу закадровой озвучки. Но целью были не деньги. Ей просто нравилось работать. Нравилось всегда быть чем то занятой. Нравилось постоянное ощущение легкой спешки. Всегда в движении, никогда не останавливаться. Оттого ей немного не по себе теперь при виде темного безмолвного моря снаружи.
– Как удобно, что они могут ловить своих моллюсков и ракообразных прямо здесь, – говорит Патрик с улыбкой, когда им подают горячее.
– Действительно, – кивает Элла. – Очень вкусно.
– Как… тебе? – немного помолчав, осторожно спрашивает он.
Элла обсасывает клешню рака.
– Чересчур соленое?
Патрик хмыкает.
– Я имею в виду, как тебе здесь. В Портраше. Нравится? Прибираться в этом доме. Это, наверное, кажется тебе странным?
Элла пожимает плечами.
– На самом деле… На самом деле я не знаю, каково мне. Честно.
Потому что уборка в доме своих умерших родителей – это особая штука, не похожая ни на что. И ладно, если бы дом принадлежал только папе Эллы, которого скоро уже пять лет как нет на белом свете. Элла никогда не была особенно близка с отцом. То ли дело мама.
Ее мать родилась в Северной Ирландии в начале пятидесятых, здесь, в Портраше, в семье ирландки и шведа. Родителей матери Элла никогда не видела – только слышала о них. Они погибли при лобовом столкновении на мокрой от дождя дороге неподалеку отсюда, когда ее матери было не больше восемнадцати. А в девятнадцать мама покинула свою родину и перебралась в Швецию с молодым шведом, с которым познакомилась в местном пабе. Но не этому мужчине было суждено стать отцом Эллы. Папа появился восемь лет спустя, к тому времени мама как раз успела обвыкнуться в Стокгольме и начала учиться на медсестру. Когда второй парень, чьего имени мама никогда не называла, бросил ее ради какой то уроженки Скона, она была разбита и сломлена горем. Но хуже всего, что все ее друзья, по сути, были его друзьями, и после этого разрыва она осталась совсем одна.
Но потом появился папа Роджер. И между девушкой из Северной Ирландии и парнем из Стокгольма вспыхнули чувства. Они прожили вместе почти сорок лет и последние десять из них провели в Портраше. Именно тогда Элла съехала от них и стала жить самостоятельно.
Элла никогда не понимала, как сильно ее мама скучала по Северной Ирландии. Она лишь думала, что это немного странно, что они переехали – только и всего. Но родители у Эллы были людьми своеобразными. И именно поэтому она прибиралась сейчас в их доме с горько сладким ощущением в груди. Потому что, несмотря на скорбь, эта уборка знаменовала окончание болезненных отношений длиною в жизнь. Которые останутся теперь только в прошлом и от которых никогда не удастся избавиться.
Когда к Элле приходит понимание этого, она делает большой глоток шабли. Патрик смотрит на нее.
– Глупый вопрос, да?
Элла поднимает на него взгляд.
– Что, прости?
Она уже забыла, что за вопрос он ей задал.
– Я спросил, как тебе здесь. Нелегко, наверное, да?
Он накрывает ее руку своей, гладит костяшки ее пальцев. Она ловит его взгляд и чувствует невероятную благодарность за то, что он здесь, с ней.
Стая чаек вопит за окном, мечется между серым свинцом неба и бледной полоской берега. Совсем скоро сюда придет ночь. И внезапно силуэт ночного визитера снова всплывает в голове у Эллы. Стоящий в желтом круге фонарного света мужчина в дождевике. Задрав голову, он смотрит на их окна.
Элла делает глубокий вдох и серьезно смотрит на Патрика.
– Я хочу только, чтобы все это как можно скорее закончилось.
Следующая страницаВернуться к описанию