* * *
Эмма складывала кубики с нарисованными на них буквами. Она очень гордилась тем, что учится читать и писать, и намеревалась научить этому искусству Даррена.
– Э М М А, – проговорила она, постукивая пальцем по каждому кубику. – Эмма. Скажи: «Эмма».
– Ма! – Смеясь, Даррен смешал кубики в кучу. – Ма! Ма!
– Эх ты! Не «ма», а «Эм ма»! – Но она все равно наклонилась к нему, чтобы поцеловать.
– А вот задачка полегче. – Она сложила два кубика. – «П» и «А» – «па».
– Па. Па, па, па! – Придя в восторг от собственной сообразительности, Даррен встал на крепкие ножки, чтобы бежать к двери и высматривать Брайана.
– Нет, папы здесь нет, а вот мама на кухне. Сегодня мы устраиваем большую вечеринку, чтобы отпраздновать завершение нового альбома. И уже совсем скоро полетим домой, в Англию.
Она с нетерпением ждала этого дня, хотя дом в Америке ей нравился ничуть не меньше замка на окраине Лондона. Вот уже больше года она с семьей летала туда сюда через океаны с такой легкостью, с какой иная семья ездит по городу.
Осенью 1970 года Эмме исполнилось шесть, и по настоянию Бев у нее появился настоящий учитель из Британии. Эмма знала, что, когда они окончательно вернутся в Англию, она станет ходить в школу со своими сверстниками. Мысль об этом и пугала ее, и приводила в восторг.
– Когда мы вернемся домой, я многому научусь, а потом научу и тебя. – Разговаривая, она складывала из кубиков аккуратную башню. – Смотри, получилось твое имя. Самое лучшее на свете – Даррен.
Издав ликующий крик, он, смешно косолапя, вернулся к ней и принялся рассматривать буквы.
– Д, А, З, Л, М, Н, О, П… – Лукаво улыбнувшись Эмме, он взмахнул ручонкой, и кубики посыпались вниз. – Даррен! – выкрикнул он. – Даррен Макэвой.
– А ведь можешь, когда захочешь, а, малыш?
За три года модуляцией и плавностью голоса она стала в точности воспроизводить Брайана. Улыбнувшись, Эмма принялась возводить сооружение посложнее, которое Даррен мог бы разрушить.
Он стал светом ее жизни – ее маленький братик с темными густыми волосиками и смеющимися сине зелеными глазами. В два года у него было личико херувима с картин Боттичелли и энергия демона. Он все делал раньше срока, а ползать стал за несколько недель до того дня, как Бев, напутствуемая книгами, ожидала этого события.
Его личико появлялось на обложках журналов «Ньисуик», «Фотоплей» и «Роллинг Стоун». Мир затеял продолжительную любовную интригу с Дарреном Макэвоем. В жилах его текла кровь как свободолюбивых ирландских крестьян, так и непоколебимых британских консерваторов, но сам он был принцем. Какие бы меры предосторожности ни предпринимала Бев, папарацци еженедельно ухитрялись делать его новые снимки. А фанатки требовали продолжения.
Его заваливали игрушками, которые Бев неизменно отправляла в больницы и детские дома. Предложения сняться в рекламе шли сплошным потоком. Детское питание, линия детской одежды, сеть магазинов игрушек… все они безжалостно отвергались. Тем не менее, несмотря на всеобщее обожание и поклонение, Даррен оставался просто счастливым и здоровым карапузом, получавшим полнейшее удовольствие от жизни в свои два годика. Знай он об этом внимании, то, вне всякого сомнения, с радостью согласился бы, что вполне заслуживает его.
– Это – зáмок, – сообщила ему Эмма, выстроив кубики. – А ты – король.
– Я – король! – Он с размаху плюхнулся на пол и принялся подпрыгивать на попе, обтянутой теплыми штанишками.
– Да. Король Даррен Первый.
– Первый, – повторил он. Ему было прекрасно известно значение этого слова, и он откровенно радовался ему. – Даррен Первый.
– Ты – очень хороший король и добр ко всем животным. – Она прижала к груди верного и безотказного Чарли. Даррен послушно наклонился, чтобы запечатлеть на нем влажный поцелуй.
– А это – твои славные и мужественные рыцари. – Она тщательно расставила вокруг кукол и мягкие игрушки. – Вот тут – папа и Джонно, Стиви и Пи Эм. А это – Пит. Он у нас… э э… премьер министр. А это – прекрасная леди Беверли. – Эмма с удовольствием придвинула ближе свою любимую куклу балерину.
– Мама. – Даррен, в свою очередь, поцеловал куклу. – Мама красивая.
– Да, самая красивая леди на свете. Но за ней охотится ужасная злая ведьма, которая заперла ее в башне. – В памяти у Эммы всплыл смутный образ собственной матери, но тут же растаял. – Все рыцари отправились в поход, чтобы спасти ее. – Цокая языком и подражая топоту копыт, она стала придвигать игрушки к кукле. – Но только сэр Па может разрушить заклятие.
– Сэр Па. – Сочетание слов показалось Даррену таким забавным, что он повалился на животик и развалил замок.
– Знаешь, если ты намерен и дальше кататься по полу, разрушая собственный замок, то я сдаюсь, – делано обиделась Эмма.
– Ма. – Даррен обхватил ее ручонками и прижал к себе. – Моя ма ма. Давай играть в ферму.
– Хорошо, но сначала надо собрать кубики, иначе придет воображала мисс Уоллингсфорд и скажет, что мы – шумные и непослушные дети.
– Стерва, стерва, стерва.
– Даррен! – Эмма зажала себе рот обеими ладонями и захихикала. – Нельзя так говорить.
Видя, что она смеется, он повторил это словечко еще раз, причем во весь голос.
– Что это за слова я слышу в детской комнате? – В дверях остановилась Бев, не зная, то ли проявить строгость, то ли рассмеяться самой.
– Он хотел сказать «воображала», – вступилась за малыша Эмма.
– Понятно. – Бев протянула руки к Даррену, и тот бросился к ней. – Ты пропустил очень важную букву «р», мой маленький. А чем вы здесь занимаетесь?
– Мы играем в замок, но Даррену больше нравится ломать его.
– Даррен Разрушитель. – Бев потерлась носом о его щеку, пока он не завизжал от восторга. Его маленькие ножки обвились вокруг нее, занимая свою самую удобную позу вокруг мамы, – раз – и вверх тормашками.
Она не представляла себе, что можно любить кого либо так сильно. Даже страсть, которую она испытывала к Брайану, бледнела по сравнению с любовью к сыну. А он платил ей тем же, даже не сознавая, что отдает. Любовь ощущалась во всем – в объятиях, в поцелуях, в улыбке. Причем всегда в нужный момент. Он стал лучшей и самой яркой частью ее жизни.
– А теперь помоги своей сестре сложить кубики.
– Да я сама.
Опустив Даррена на пол, Бев улыбнулась Эмме:
– Он должен научиться убирать за собой, Эмма. Как бы мне или тебе ни было приятно сделать это вместо него.
Она смотрела, как они возятся вместе: хрупкая светловолосая девочка и темноволосый крепенький мальчуган. Эмма стала аккуратным, воспитанным ребенком, который больше не прятался в шкафу. Произошедшим в ней переменам она была обязана Брайану. Впрочем, Бев надеялась, что и сама приложила руку к тому, чтобы сделать из Эммы славную, жизнерадостную девочку, в которую та теперь превратилась. Правда, при этом она вполне отдавала себе отчет в том, что чашу весов в лучшую сторону окончательно склонил именно Даррен. Занятая обожанием малыша, Эмма забывала о том, что такое пугаться или проявлять застенчивость. И Даррен отвечал ей такой же беззаветной любовью. Даже будучи совсем маленьким, он тут же переставал плакать, если утешать его принималась Эмма. Соединяющие их узы крепли с каждым днем.
Несколько месяцев тому назад Бев была приятно поражена тем, что Эмма стала называть ее мамой. Теперь, глядя на Эмму, она крайне редко думала о ней как о дочери Джейн. Нет, она не испытывала и не могла испытывать к Эмме той беззаветной и даже отчаянной любви, которой любила Даррена, но ее отношение к девочке было всегда теплым и душевным.
Даррену нравился стук, который издавали кубики, и он принялся швырять их в коробку.
– «Д», – назвал он свою любимую букву, держа ее над коробкой. – Дерево, дождь, Даррен! – Он бросил кубик внутрь, довольный тем, что тот упал с самым громким стуком. Уверенный в том, что выполнил все, что от него требовалось, он вскочил на свою красно белую деревянную лошадку и «поскакал».
– Мы же собирались играть в ферму, – напомнила Эмма и сняла с полки игрушечный сарай и силосную башню.
Заслышав слово «ферма», Даррен тут же спрыгнул с лошадки. Сняв с силосной башни крышу, он принялся вытряхивать оттуда фигурки людей и животных.
– Вылезайте, вылезайте! – приговаривал он. Затем стал выстраивать своими еще непослушными пальчиками пластмассовый забор из нескольких секций.
Эмма помогла ему, после чего подняла глаза на Бев:
– Хочешь поиграть с нами?
Бев подумала, что ее внимания требует миллион самых разных вещей, учитывая, скольких людей пригласил на сегодняшний вечер Брайан. Всего через несколько часов дом будет набит битком. Впрочем, он всегда был полон, как будто муж страшился хоть на миг остаться один. Она не знала, от чего он убегал, и сомневалась, что он сам это понимает.
«Когда мы вернемся в Лондон, – подумала она, – все снова встанет на свои места. Когда мы вернемся домой…»
Она взглянула на детей, своих детей. И рассмеялась:
– С удовольствием!
Часом позже Брайан застал их на турецком ковре, который заменил им кукурузное поле. Его вспахивали несколько тракторов сразу. Прежде чем отец успел открыть рот, Эмма вскочила на ноги.
– Папа вернулся! – Она бросилась к нему в отчаянном прыжке, не сомневаясь, что его сильные руки успеют вовремя подхватить ее.
Он и впрямь ловко поймал ее, звонко поцеловал в щеку, после чего свободной рукой подхватил с пола Даррена.
– Ну ка, покажи, как ты умеешь, – попросил он сына и покачнулся, когда тот запечатлел крепкий влажный поцелуй у него на подбородке. Держа обоих на весу, Брайан осторожно переступил через пластмассовую ограду и маленькие фигурки, разбросанные по полу.
– Снова пашете?
– Это любимая игра Даррена. – Бев подождала, пока он усядется, и озорно улыбнулась. Вот так, в кругу семьи, Брайан всегда был неотразим. – Боюсь, ты приземлился прямо на кучу навоза, – сообщила она.
– Вот как? – Он подался вперед, чтобы притянуть и ее к себе. – Что ж, мне не впервой оказываться в дерьме.
– В дерьме, – с безупречной дикцией повторил Даррен.
– Бог ты мой, – пробормотала Бев.
Но Брайан лишь ухмыльнулся в ответ и пощекотал сына по ребрам.
– Ну, и чем вы тут заняты?
Бев чуточку отодвинулась, когда Даррен вырвался из отцовских объятий и устроился у нее на коленях.
– Мы распахиваем кукурузу, потому что решили посадить здесь соевые бобы, – пояснила.
– Очень разумно. Да ты у нас не просто фермер – целый помещик, а, старичок? – Он шутливо ткнул Даррена в пухлый животик. – Пожалуй, нам придется слетать в Ирландию. Там ты сможешь покататься на настоящем тракторе.
– Поехали! Поехали! – Даррен запрыгал у Бев на коленях, повторяя свою любимую фразу.
– Когда подрастет, Даррен сам сможет прокатиться на тракторе, – заявила Эмма, степенно складывая руки на колене.
– Совершенно верно. – Бев с улыбкой кивнула Брайану. – Как и то, что ему еще рано размахивать клюшкой для крикета или ездить на велосипеде, который кое кто уже купил.
– Ох уж эти женщины, – заметил Брайан, обращаясь к Даррену. – Они ничего не смыслят в мужских забавах.
– Стерва, – повторил Даррен, по уши довольный тем, что вспомнил новое слово.
– Прошу прощения? – выдавил сквозь смех Брайан.
– Не заостряй внимание. – На мгновение крепко прижав к себе сына, Бев отставила его в сторону. – Давайте ка приберем здесь и пойдем пить чай.
– Очень своевременная мысль. – Брайан вскочил на ноги и схватил Бев за руку. – Командуй, Эмма. Нам с мамой надо кое что сделать перед чаем.
– Брайан… – запротестовала Бев.
– Мисс Уоллингсфорд только что сошла вниз. – Он продолжал тянуть Бев за собой прочь из комнаты.
– Брайан, в детской полный разгром.
– Об этом позаботится Эмма. Она у нас аккуратистка. – Он втолкнул Бев в спальню. – Ей нравится наводить порядок.
– Все равно я… – Она поймала его за руки, когда он принялся стаскивать с нее футболку. – Бри, мы не можем заняться этим прямо сейчас. У меня еще тысяча разных дел!
– И это – самое главное из них. – Он нашел губами ее губы, весьма довольный тем, что ее вялое и неискренне сопротивление прекратилось.
– Оно было самым главным вчера ночью, – прошептала она, опуская руки ему на бедра. – И еще раз – сегодня утром.
– Оно всегда будет оставаться первым по списку. – Он расстегнул ей джинсы.
Брайан не уставал поражаться, какое у нее стройное и крепкое тело. И это – после двух детей. Нет, после одного ребенка, напомнил он себе. Брайан часто забывал, пожалуй даже намеренно, что это не она произвела Эмму на свет.
Каким бы знакомым ни было ее тело, первое же прикосновение к ней заставляло его мысленно переноситься в то время, когда они только начали встречаться.
Они проделали долгий путь, который начался в двухкомнатной квартире с единственной скрипучей кроватью. Теперь они владели двумя домами, причем в разных странах, но секс оставался все таким же желанным и бурным, как тогда, когда в карманах у него не было ничего, кроме отчаянных надежд и сверкающих мечтаний.
Они повалились на кровать, их руки и ноги переплелись, губы стали жадно искать друг друга. Когда она приподнялась над ним, он увидел на ее лице исступленное удовольствие.
Бев почти не изменилась за эти годы, разве что отпустила волосы до плеч, ставшие гладкими и прямыми. Кожа ее по прежнему сохраняла молочную бледность, благодаря чему на ней от жара страсти отчетливее проступал нежный румянец.
Он принялся покрывать ее груди бережными, медленными поцелуями. Когда же она откинула голову, начал дразнить покусывать их, возбуждаясь от едва слышных беспомощных стонов, которые срывались с ее губ.
Он искал красоту. И обрел ее в Бев.
Крепко взяв ее за бедра, он приподнял ее над собой и усадил сверху, предлагая ей самой задать темп, который бы вознес его туда, куда он так хотел попасть.
* * *
Обнаженная, она потянулась, а потом свернулась клубочком, прижимаясь к нему. Сквозь полуприкрытые веки она видела, как в окна вливаются солнечные лучи. Ей хотелось вообразить, что сейчас утро, неспешное и ленивое, когда они могут оставаться в постели столько, сколько захотят.
– Я и предположить не могла, что мне понравится жить здесь все эти долгие месяцы, пока ты записывал альбом в студии. Но все оказалось просто чудесно.
– Мы можем задержаться еще немного. – Как всегда, после того как они, занявшись любовью, завершали акт и переходили к отдыху, он ощущал прилив энергии. – Мы можем взять отпуск на несколько недель, побыть дома или вновь съездить в Диснейленд.
– Даррен и так уже думает, что это его личный парк развлечений.
– В таком случае нам придется построить его. – Он перевернулся на живот и приподнялся на локте. – Бев, я накоротке встретился с Питом по дороге домой. «Крик души» стал платиновым.
– Ох, Бри, это же чудесно!
– Не только. Это не просто чудесно. Я оказался прав. – Он приподнял ее за плечи, усаживая рядом с собой. – Люди слушают меня, слушают по настоящему, – заговорил он, погружаясь взглядом в самую глубину ее глаз. – «Крик души» стал чем то вроде гимна антивоенного движения. Он заставляет людей задуматься.
Пожалуй, Брайан впервые не слышал в собственном голосе ноток отчаяния человека, пытающегося убедить себя в собственной правоте.
– Мы собираемся выпустить еще один сингл из этого альбома. Скорее всего, это будет «Потерянная любовь», хотя Пит ворчит что то насчет того, что она недостаточно коммерческая.
– Она такая грустная…
– В том то все и дело, – резко бросил он. Но тут же приказал себе прийти в равновесие и продолжил уже куда спокойнее: – Мне бы хотелось сыграть ее в парламенте, Пентагоне и Объединенных Нациях – везде, где принимают решения самодовольные жирные ублюдки. Мы должны сделать что нибудь, Бев. Если люди слушают меня – а они слушают, потому что мои записи держатся на вершине хит парадов, – значит, я должен сказать им нечто важное.
* * *
В пентхаусе, арендованном им в самом сердце Лос Анджелеса, Пит Пейдж сидел за своим письменным столом и прикидывал шансы. Подобно Брайану, он был в восторге от успеха «Крика души». Впрочем, для него на первом месте стояла не общественная значимость, а объемы продаж. Собственно, за это ему и платили.
Как он и предсказывал три года назад, Брайан и остальные из группы разбогатели. И он собирался приложить все силы к тому, чтобы они стали еще богаче.
Источником дохода для них стала музыка. Он понял, что так будет, еще тогда, когда впервые прослушал их пробу на звукозаписи, шесть лет назад. Она была немножко грубоватой, немножко сыроватой, но в целом для своего времени – именно то, что надо. Тогда он уже успел довести две другие группы до солидных контрактов со студиями звукозаписи, но «Разрушение» стало его шансом отрезать от торта славы и кусочек для себя.
Они были нужны ему – он был нужен им. Пит колесил с ними по миру, сидел в забегаловках, разбирался с продюсерами звукозаписи и улаживал прочие проблемы. Все его усилия принесли плоды, намного превзошедшие первоначальные ожидания. Впрочем, со временем изменились и его ожидания. Теперь он хотел большего. Для них и для себя, разумеется.
Только вот парни, как поодиночке, так и в полном составе, начинали беспокоить его. Они стали слишком уж самостоятельными: Джонно то и дело летал в Нью Йорк, Стиви целыми неделями пропадал бог знает где. Пи Эм, правда, постоянно обретался под рукой, но и тот затеял интрижку с какой то амбициозной старлеткой. Пит больше не верил в то, что это – обычное увлечение. Ну и, разумеется, был еще Брайан, при первом же удобном случае разражающийся спичем на антивоенную тему.
Черт возьми, в конце концов, они были группой, играющей рок н ролл! То, что вытворял каждый из них поодиночке, оказывало влияние на весь коллектив в целом, а это общее настроение сказывалось на продажах их дисков. Они и так уже склоняются к тому, чтобы отложить новое турне, которое было запланировано сразу же после выхода нового альбома.
Но он не собирался сидеть сложа руки и смотреть, как они развалятся на полпути, как это случилось с «Битлз».
Глубоко вздохнув, он задумался о том, кем они были и кем стали.
Коллекция автомобилей Джонно радовала глаз. «Бентли», «роллсы», «феррари». «Чего у Джонно не отнять, – с улыбкой подумал Пит, – так это умения получать от денег удовольствие». Он уже почти перестал беспокоиться о том, что сексуальные пристрастия Джонно когда либо выйдут наружу, за прошедшие годы Пит проникся уважением к Джонно: к его уму, здравому смыслу и таланту.
Нет, о Джонно можно не беспокоиться, решил Пит, просматривая газеты на столе, он был из тех, кто не выставлял свои личные дела на всеобщее обозрение. Публика же буквально обожала его за вызывающие наряды и острый язык.
Так, теперь Стиви. Наркотики, пожалуй, могут стать проблемой. Они не влияли на его выступления – пока что, но Пит уже подметил, что перепады настроения у Стиви случаются все чаще и чаще. На последних двух сеансах звукозаписи он был явно не в себе, что вызвало раздражение даже у Брайана, который и сам был не дурак запустить по вене что нибудь эдакое.
Да, за Стиви придется приглядывать.
Пи Эм был надежен, как скала. Да, порой Пита изрядно раздражало, а то и забавляло, что он вчитывался в каждую запятую контракта. Но парнишка с умом вкладывал свои деньги, чем заслужил уважение менеджера. Кроме того, для него стало неожиданностью – хотя и приятной, и прибыльной – то, что девчонки легкомысленно велись на его, в общем то, простоватую внешность. И если поначалу Пит тревожился, что Пи Эм окажется слабым звеном, то на деле сейчас он выглядел самым крепким.
Наконец Брайан. Пит плеснул себе еще на два пальца «Чивас Ригала», откинулся на спинку кожаного мягкого кресла и задумался. Вне всяких сомнений, Брайан был душой и сердцем группы. Он был ее творческой движущей силой, ее совестью.
Им повезло, что вся эта история с Эммой не ударила их по карману. Пит здорово беспокоился на этот счет, но все его страхи оказались напрасными, потому что неприятное поначалу дело породило сочувствие и привело к рекордным продажам. Да, Питу время от времени до сих пор приходилось скрещивать шпаги с Джейн Палмер, но эта история ничуть не повредила популярности группы. Как и женитьба Брайана, кстати. Поначалу Пит едва не пришел в отчаяние оттого, что ему не удалось представить группу как четверку молодых холостых мужчин. Но для прессы семейная жизнь Брайана стала поистине золотой жилой.
Сожалеть приходилось разве что о его участии в митингах в защиту мира и соответствующих выступлениях. О симпатиях Брайана к обществу «Студенты за демократию», о его искренней поддержке тех, кто уклонялся от призыва в армию. Их фото уже должны были поместить на обложке «Тайм», когда Брайан вдруг вылез со своим заявлением о необоснованной критике «Чикагской семерки».
Пит прекрасно понимал значение средств массовой информации и отдавал себе отчет в том, что одно небрежное и не вовремя сделанное замечание может настроить людей против тебя – тех людей, которые покупают пластинки. Несколькими годами ранее Джон Леннон открыл собственный ящик Пандоры, когда отпустил саркастическое замечание насчет того, что «Битлз» круче самого Иисуса Христа. И Брайан уже подошел близко, слишком близко к тому, чтобы допустить подобную фатальную ошибку.
Разумеется, он имеет право на участие в политике, думал Пит, потягивая виски. Но есть границы, за которыми личные убеждения и публичный успех расходились разными путями. При этом чрезмерном увлечении Стиви наркотиками и наивном идеализме Брайана их ожидала неминуемая катастрофа.
Конечно, в наличии имелись кое какие способы избежать подобного развития событий, и Пит уже начал обдумывать некоторые из них. Он должен был сделать так, чтобы публика увидела в Стиви не просто обдолбанного рокера, а выдающегося музыканта. Он должен был представить ей Брайана не только как противника войны, но и как любящего отца.
Если удастся соблюсти нужный баланс образов, то покупать пластинки и журналы станет не только молодежь, но и их родители.
Глава 8
Они задержались в Калифорнии еще на две недели, наслаждаясь долгими беззаботными днями, занимаясь любовью после обеда и закатывая вечеринки на всю ночь. Пару раз они таки наведались в Диснейленд, правда, тщательно загримировавшись при этом. Фотографы, нанятые Питом для того, чтобы запечатлеть этот выход в свет, вели себя настолько ненавязчиво, что Бев даже не заметила их.
Она решила отказаться от противозачаточных таблеток, а Брайан взялся за любовные баллады.
Время перелета обратно в Англию неумолимо приближалось, в предвкушении возвращения домой разногласия среди членов группы исчезли сами собой, и они засели в доме Брайана, расположенном на склоне холма, как в штаб квартире.
– Надо бы сходить всем вместе. – Джонно ничтоже сумняшеся пропустил свою очередь пыхнуть кальяном. – «Волосы» стали первым важным мюзиклом для нашего поколения. Рок мюзиклом. – Ему понравилось, как прозвучала фраза, в ней чувствовалось некое величие и грандиозность.
Джонно уже подумывал о том, что было бы неплохо сотворить нечто подобное самим, и надеялся, что после возвращения в Лондон они с Брайаном напишут свой мюзикл, который затмит «Волосы», да и нынешний хитовый альбом группы «Ху» – «Томми».
– Мы могли бы перекантоваться пару дней в Нью Йорке, – продолжал он, – посмотреть пьесу, немного повеселиться, а уже потом лететь в Лондон.
– А там действительно танцуют настоящий стриптиз? – пожелал узнать Стиви.
– Без дураков и догола, сынок. Чтобы взглянуть на это, никаких денег не жалко.
– Надо бы пойти. – Разомлев от хорошей компании и курева, Брайан положил голову на колени Бев. Он уже слишком долго оставался на одном месте, и мысль о том, чтобы побывать в Нью Йорке, пришлась ему по вкусу. – Послушаем музыку, ознакомимся с манифестами и декларациями.
– Это тебе нужны декларации, – ухмыльнулся Стиви. – А меня интересуют только голенькие девочки.
– Попросим Пита все устроить. А ты что скажешь, Бев?
Ей не нравился Нью Йорк, но она видела, что Брайан уже все для себя решил, а портить легкую и миролюбивую атмосферу последних недель так не хотелось.
– Думаю, это было бы здорово. Только, может, перед тем как лететь домой, сводим Даррена с Эммой в зоопарк и погуляем по Центральному парку?
* * *
Эмма была в полном восторге. Она прекрасно помнила свою первую поездку в Нью Йорк, большую кровать в комнате гостиницы, головокружительное ощущение того, что ты стоишь на вершине мира, и захватывающее катание на карусели в Центральном парке. И ей очень хотелось вновь разделить это счастье с Дарреном.
Пока они готовились к поездке, она попыталась растолковать ему все эти прелести. Алиса Уоллингсфорд складывала вещи в детской комнате, а она развлекала Даррена, дабы тот не набедокурил напоследок.
– Коровка Му, – сказал он, поднимая белую фигурку с черными пятнышками. – Хочу посмотреть на коровку Му.
– Не думаю, что в зоопарке есть коровки Му, а вот львов мы там увидим точно. – Она грозно зарычала, и он засмеялся.
– Ты перевозбуждаешь его, Эмма, – машинально одернула ее Алиса. – Ему пора баиньки.
Но Эмма лишь выразительно закатила глаза, а Даррен принялся приплясывать вокруг нее. На нем был детский комбинезончик Oshkosh и маленькие красные кеды. Чтобы заслужить одобрение Эммы, он неуклюже попытался перекувырнуться через голову.
– И откуда столько энергии? – Алиса неодобрительно прищелкнула языком, хотя в глубине души была очарована малышом. – Даже не знаю, как мы уложим его спать сегодня.
– Не убирайте Чарли, – воскликнула Эмма, видя, что Алиса уже вознамерилась сунуть мягкую игрушку в коробку. – Он хочет полететь со мной на самолете.
Алиса со вздохом отложила потрепанную игрушку в сторону.
– Его нужно хорошенько выстирать. И вообще, Эмма, я запрещаю тебе тайком подкладывать его в детскую кроватку.
– Я люблю Чарли, – провозгласил Даррен и, попытавшись сделать еще один кувырок, с размаху приземлился на свой детский набор инструментов. Но вместо того, чтобы заплакать, схватил деревянный молоток и принялся жизнерадостно колотить им по разноцветным колышкам. – Я люблю Чарли, – пропел он в такт.
– Люби на здоровье, мой сладкий, но от него уже попахивает. Я не хочу, чтобы в постельку к моему малышу попали микробы.
Даррен послал ей лучезарную улыбку:
– Я люблю микробов.
– Ты – настоящий разбойник. – С этими словами Алиса усадила его себе на колени. – А сейчас Алиса выкупает тебя перед сном в ванне с пузырьками. Эмма, не уходи, надо собрать разбросанные игрушки, – добавила она, приостановившись в дверях. – Ты можешь искупаться сразу же после Даррена. А потом сойди вниз, чтобы пожелать своим родителям спокойной ночи.
– Да, мадам. – Подождав, пока Алиса не скроется из виду, она встала и подобрала Чарли.
«И ничего от него не попахивает», – подумала девочка, зарывшись лицом в собачью шерстку. А в кроватку Даррена она все равно его положит, потому что Чарли охраняет ее братика, пока она сама спит.
* * *
– Лучше бы ты не приглашал столько народу сегодня вечером. – Бев взбила подушки на тахте, хотя и знала, что подобные изыски – напрасная трата времени.
– Но мы же должны попрощаться, верно? – Он поставил на проигрыватель пластинку Джимми Хендрикса, поскольку та напоминала ему о том, что, хотя гитарист виртуоз умер, музыка его живет. – Кроме того, вернувшись в Лондон, мы с головой уйдем в работу. Так что я хочу расслабиться, пока у меня есть такая возможность.
– Разве можно расслабиться, когда по дому слоняется добрая сотня людей?
– Бев, это наш последний вечер.
Она уже собралась возразить ему, но промолчала, потому что Алиса привела в комнату детей.
– А вот и мой славненький. – Бев тут же подхватила Даррена на руки и подмигнула Эмме: – Чарли готов к путешествию? – Зная, что Эмма боится летать, она сочувствовала девочке и потому ласково потрепала ее по голове.
– Он немножко нервничает. Но рядом со мной с ним все будет в порядке.
– Никто и не сомневается. – Она поцеловала Даррена в шейку пониже уха. – Ты уже искупался? – Ей так хотелось взять на себя эту вечернюю процедуру: больше всего на свете Бев любила играть с Дарреном в ванне, натирая мягкой мочалкой его нежную, тонкую кожу.
– Все умылись и готовы отойти ко сну, – доложила Алиса. – Они пришли пожелать вам спокойной ночи перед тем, как я уложу их баиньки.
– Я сама займусь этим, Алиса. За всеми этими хлопотами я толком и не видела сегодня детей.
– Хорошо, мадам. Тогда я закончу укладывать вещи.
– Па? – Эмма застенчиво улыбнулась Брайану. – Расскажи сказку. Пожалуйста.
Он собирался забить хороший косячок и послушать музыку. Но оказалось, что устоять перед этой улыбкой, как и перед звонким, булькающим смехом сына, он не может.
И потому Брайан поднялся наверх вместе с семьей, оставив Хендрикса на потом.
Понадобилось целых две
сказки, прежде чем у Даррена наконец начали закрываться глаза. Но он отважно сражался со сном, как и с любой малоподвижной деятельностью. Он непременно должен был вытворять что либо: бежать, смеяться или делать кувырки. Но больше всего ему хотелось стать тем храбрым рыцарем, о котором рассказывал ему отец, – выхватить из ножен сияющий волшебный меч и поразить им дракона.
Даррен зевнул и, уютно устроившись на груди у матери, задремал. Острым обонянием он чувствовал также запах Эммы, так что заснул со счастливым осознанием того, что она рядом.
Когда Бев переложила его в кроватку, он даже не почувствовал этого. Даррен спал так, как делал все, – от всей души.
Бев поправила отороченное атласом голубенькое одеяльце и отогнала от себя мысли о том, что совсем уже скоро детская кроватка станет ему мала.
– Он такой красивый. – Не в силах удержаться, Бев бережно провела кончиками пальцев по его теплой щечке.
Держа на руках Эмму, положившую голову ему на плечо, Брайан взглянул на сына:
– Когда он вот так спит, глядя на него, невозможно поверить, что он в одиночку способен перевернуть вверх дном всю комнату.
Негромко хихикнув, Бев обняла Брайана за талию.
– Он у нас мастер на все руки, – сказала.
– И ноги тоже, – добавил Брайан.
– Я еще не встречала никого, кто так сильно любил бы жизнь. Когда я смотрю на него, то понимаю, что у меня есть все, о чем я только мечтала. Я представляю, каким он будет через год, через пять лет, и мысль о старении как то смягчается, становится приятнее.
– А вот рок звезды не стареют, – нахмурился Брайан, и Бев впервые расслышала в его голосе нотки грустной самоиронии. – Они или умирают от передозировки, или начинают играть в Вегасе в белых костюмах.
– Только не ты, Бри. – Она крепче обняла его. – Ты останешься лучшим и через десять лет.
– Ну да. В общем, если я когда нибудь куплю себе белый костюм с блестками, дай мне хорошенького пинка под задницу.
– С большим удовольствием! – Она поцеловала мужа и погладила по щеке, словно он был одним из ее детей. – А теперь давай уложим Эмму.
– Я хочу быть им хорошим отцом, Бев. – Аккуратно подняв Эмму на руки, он зашагал по коридору к ее комнате. – Отцом им и мужем тебе, Бев.
– У тебя неплохо получается.
– Этот гребаный мир окончательно сошел с ума. Раньше я думал, что когда мы добьемся успеха и станем знаменитыми по настоящему, то люди станут прислушиваться к нам и поймут, что все вместе мы сможем изменить его к лучшему. А теперь я в этом не уверен.
– Что случилось, Бри? – озабоченно взглянула Бев на мужа. Такого от него она еще не слышала.
– Не знаю.
Он уложил Эмму, жалея, что не может назвать причину той неудовлетворенности, которая вот уже долгое время не давала ему покоя.
– Пару лет назад, – решил сделать он попытку, – когда у нас все начало получаться, я поначалу думал, что это здорово. Все эти визжащие девчонки, наши фотки в журналах и песни по радио…
– Ты же сам этого хотел.
– Да, раньше. А теперь не знаю, – угрюмым голосом объяснял Брайан то ли жене, то ли себе самому, – как они могут услышать то, что мы хотим донести до них, и вообще, какая разница, что именно мы говорим, если они начинают визжать, как ненормальные, на любом нашем концерте? Мы превратились в товар широкого потребления, в имидж, который Пит отшлифовал до блеска, чтобы повысить продажи. И мне это не нравится. – Сжав кулаки, он раздраженно сунул их в карманы. – Иногда я думаю, что мы должны вернуться туда, откуда начали, – в пабы, где люди слушали или танцевали под нашу музыку. Когда мы могли достучаться до них. Не знаю. – Он в отчаянии провел рукой по волосам. – Наверное, я просто не понимал, как здорово было тогда. Но еще никому не удавалось вернуться в прошлое.
– А я и не знала, что тебя посещают подобные мысли. Почему ты мне ничего не говорил?
– Да я и сам толком ничего не понимаю, Бев. Все дело в том, что я перестал ощущать себя Брайаном Макэвоем, только и всего.
Как он мог объяснить ей, что то чувство, которое ожило в нем в Вудстоке, упрямо померкло на протяжении следующего года?
– Тогда, в прошлом, я не знал, что буду злиться из за того, что не могу запросто зайти в бар и пропустить по кружечке пивка с парнями. Или просто посидеть на пляже без того, чтобы меня толпой не обступили поклонники, требуя автограф на память.
– Но ты можешь прекратить все это. Ты можешь отойти в сторону и писать.
– Я уже не могу остановиться. – Он сверху вниз посмотрел на мирно спящую Эмму. – Я должен записывать пластинки, должен выступать. Всякий раз, выходя на сцену или сидя в студии, в глубине души я понимаю, что хочу заниматься именно этим. Я должен делать то, что делаю. Но вот все остальное… Это такое дерьмо, что я даже не знаю. Может, неслучайно Хендрикс и Джоплин умерли так, а не иначе. Как внезапно кем то выброшенные в утиль. Как потом распались «Битлз». Вот и у меня такое чувство, будто наступил конец, а я еще не все сказал.
– Нет, не конец. – Она положила руку ему на плечо и стала машинально разминать его напряженные мышцы. – Это всего лишь выбор нового пути.
– Но как ты не понимаешь? Если мы не идем вперед, значит, пятимся назад.
Он знал, что Бев действительно не понимает, и постарался выразить свою мысль более понятным образом:
– Может, все дело в том, что Пит опять гонит нас в очередное турне, уговаривает Стиви сыграть на студии с другими музыкантами, написать музыку для кино… В общем, мы уже не та четверка, что собиралась вместе и играла от чистого сердца. Теперь это – имидж, проклятый маркетинг, брокеры и налоговые льготы.
Эмма перевернулась на бок и что то пробормотала во сне.
– А еще, наверное, я боюсь, когда Эмма пойдет в школу, а потом наступит черед и Даррена, – каково им будет? Не начнут ли к ним приставать все кому не лень, требуя каких то сувениров, потому что они – мои дети? Я не желаю, чтобы у них было такое же дерьмовое детство, как и у меня, но правильно ли я поступаю, сделав их частью чего то большего, чем были мы сами? Того, что без конца требует…
– Ты слишком много думаешь. – Она обернулась к нему и взяла его лицо в ладони. – Именно это я люблю в тебе больше всего. С детьми все в порядке. Ты только посмотри на них. Быть может, их детство и нельзя назвать нормальным, но они счастливы. И мы сделаем все, чтобы они и дальше были счастливы и чувствовали себя в безопасности. Кем бы и чем бы ты ни был, ты остаешься их отцом. А все остальное наладится.
– Я люблю тебя, Бев. Наверное, я идиот, если думаю о таких вещах. У нас есть все. – Притянув жену к себе, он зарылся лицом ей в волосы. Хотя ему отчаянно хотелось понять, почему этого «всего» вдруг стало слишком много.
* * *
После парочки косяков неудовлетворенность Брайана исчезла. Дом был полон людей, которые, как ему казалось, понимают его, понимают то, чем он хочет заниматься и в какую сторону идти. Гремела музыка, наркотики имелись в изобилии и на любой вкус: «снежок», травка, турецкий план, «спид», «кости». Гости совершали свой выбор под тяжелый, надрывающий душу рок в исполнении Дженис Джоплин. Ему хотелось вновь и вновь слушать ее, особенно роковую «Ядро и цепь». Ее раскаты помогали Брайану ощутить, что он по прежнему жив и что он все еще может изменить мир к лучшему.
Брайан смотрел, как Стиви танцует с рыжеволосой красоткой в лиловой мини юбке. Пожалуй, Стиви нисколько не беспокоит то, что он превратился в культовую фигуру или лицо с плаката над кроватью какой нибудь девчонки, лениво думал Брайан, запивая соленые крендельки мягким ирландским виски. Стиви радостно и беззаботно переходил от одной женщины к другой, не забивая себе голову угрызениями совести. Разумеется, при этом большую часть времени он пребывал под сильнейшим кайфом. Коротко рассмеявшись, Брайан взял из вазы очередную сигарету с марихуаной, решив, что пора и самому взлететь на небеса.
С другого конца комнаты за Брайаном наблюдал Джонно. Отстранившись от всеобщего веселья, он задумался, предпочтя обычный «голуаз» травке. В последнее время это случалось с ним все чаще и чаще.
Пожалуй, только из за того, что Джонно был самым близким другом Брайана, он один и заметил, что с ним происходит. Сейчас он думал о том, что Брайан выглядит по настоящему счастливым только тогда, когда они вдвоем садятся писать музыку. Тема, контрапункт, фразы, музыкальные связки…
Он знал, что смерть Хендрикса и Джоплин выбила Брайана из колеи. Как и его самого, кстати. В каком то смысле два этих трагических финала оказались ничуть не менее сокрушительными, чем убийство Кеннеди. Вообще всем людям полагается сначала состариться, потом одряхлеть и только потом умереть. И все таки Джонно, хотя и был потрясен, не скорбел об ушедших столь глубоко, как Брайан. Впрочем, Брайан никогда не отличался равнодушием и беззаботностью.
Затем, как и Брайан, Джонно перевел взгляд на Стиви. И то, что он увидел, ему не понравилось. Не имело значения, что Стиви готов был переспать с каждой женщиной на континенте, хотя, на его взгляд, это свидетельствовало об отсутствии вкуса. В первую очередь Джонно тревожили наркотики и то, что Стиви быстро теряет контроль над ними. Его уже ничуть не заботило то впечатление, которое он начал производить, будучи под кайфом. Как обкуренный рокер.
Джонно перевел взгляд на барабанщика. Здесь тоже возникла проблема, хотя и не имеющая касательства к наркотикам. Уже после первой затяжки травкой бедный старина Пи Эм полностью переставал контролировать себя. Пару месяцев назад к нему прилипла грудастая тупая блондинистая шлюха, и Пи Эм, судя по всему, даже не пытался отделаться от нее.
Джонно пристально разглядывал ее, черноглазую блондинку с длинным, вытянутым лицом: ноги от зубов и сплошные титьки в обтягивающем красном платье. «А ведь она вовсе не такая дурочка, какой выглядит», – заметил Джонно. Эта особа хитрая и проницательная, она играет именно ту мелодию, которую хочет услышать Пи Эм. Если срочно не принять меры, она непременно женит Пи Эма на себе. И тогда уже не будет незаметно держаться в сторонке, подобно Бев. Только не эта!
Трое его друзей, причем каждый по своему, могли вот вот разрушить группу. И это беспокоило Джонно все сильнее и сильнее.
* * *
Когда Эмма проснулась, пол содрогался от басов, доносящихся из динамиков стереопроигрывателя. Несколько мгновений она лежала не шевелясь и прислушивалась, пытаясь, как иногда бывало, по одному ритму распознать песню.
Она уже привыкла к вечеринкам. Ее отцу нравилось находиться в окружении множества людей, когда вокруг много музыки и смеха. Она подрастет и тоже станет бывать на вечеринках.
Бев всегда старалась прибраться в доме перед приходом гостей. Хотя, на взгляд Эммы, это было несусветной глупостью: поутру все равно повсюду стояли вонючие стаканы и пепельницы, полные окурков до краев. Нередко посреди всего этого бардака можно было наткнуться на пару тройку гостей, забывшихся тяжелым сном на диване или стульях.
Эмма спросила себя, каково это – сидеть всю ночь напролет, разговаривать, смеяться и слушать музыку? Когда ты становишься взрослым, то уже никто не указывает тебе, в котором часу ложиться спать, а в котором – принять ванну.
Она со вздохом перевернулась на спину. Музыка сменила темп и стала быстрее. Она ощущала, как пульсирует в стенах ведущий бас. Но не только. Из холла донеслись чьи то шаги. «Мисс Уоллингсфорд», – подумала Эмма и уже приготовилась зажмуриться, притворившись спящей, когда в голову ей вдруг пришла другая мысль. Быть может, это мама или папа решили взглянуть, как тут у них дела с Дарреном. Если так, то она может сделать вид, будто только что проснулась, а потом попробовать уговорить их рассказать ей о вечеринке.
Но шаги прошли мимо. Она села на постели, прижимая к груди Чарли. Ей нужна была компания, хотя бы ненадолго. Она хотела поговорить о вечеринке или поездке в Нью Йорк. Она хотела знать, что за песня сейчас играет. Эмма на мгновение застыла – маленькая сонная девочка в розовом ночном халатике, окутанная приветливым светом ночника в форме Микки Мауса.
А потом ей показалось, будто она услышала плач Даррена. Эмма села прямо и насторожилась, прислушиваясь. Теперь она не сомневалась, что расслышала заливистый плач Даррена, даже сквозь грохот музыки. Эмма тут же слезла с кровати, сунув Чарли под мышку. Она посидит с Дарреном, пока тот не успокоится, а потом оставит Чарли присматривать за малышом до утра.
В коридоре было темно, что ее удивило. Здесь всегда горел свет – на тот случай, если ночью Эмма захочет сходить в туалет.
Уже в дверях на нее навалился страх, она вспомнила о существах, которые прячутся в темноте по углам. Ей вдруг так захотелось остаться у себя в комнате, с улыбающимся Микки, но тут Даррен испустил душераздирающий вопль.
«В углах никого нет», – сказала себе Эмма и сделала первый шаг по коридору. Там вообще никого нет! Никаких чудищ, привидений, болотных или скользких тварей.
В динамиках заиграли «Битлз».
Эмма облизнула губы. «Это темнота, самая обычная темнота», – уговаривала она себя.
Когда она подошла к двери Даррена, глаза ее уже привыкли к темноте. Дверь оказалась закрытой. И это тоже было неправильно. Дверь в комнату Даррена всегда оставалась приоткрытой, чтобы можно было услышать, когда он проснется.
Она уже протянула руку к дверной ручке, но потом чуть не подпрыгнула на месте: ей показалось, будто за спиной у нее кто то есть. Слыша, как гулко забилось в груди сердце, она обернулась и окинула взглядом темный коридор. На нее со всех сторон надвинулись тени, вырастая в чудовищ, которым не было названий, отчего на лбу и на спине у нее выступил пот.
«Здесь никого нет, совсем никого», – сказала она себе. А Даррен уже плакал навзрыд.
«Давайте соберемся вместе, – пел Леннон, – и начнем все сначала…»
В комнате оказались двое мужчин. Один прижимал к себе Даррена, который отчаянно вырывался и кричал от страха и возмущения. Другой держал в руке что то такое, что поблескивало в свете, падающем от ночника в форме жирафа, стоявшего на туалетном столике.
– Что вы здесь делаете?
На звук ее голоса мужчина резко обернулся. «Но он же не доктор», – подумала Эмма, разглядев иглу у него в кулаке. Она узнала его, он точно не был доктором. И Даррен не был болен.
Второй мужчина выругался, выпустив короткую тираду гадких слов и стараясь не дать Даррену вырваться из своих рук.
– Эмма, – спокойным, дружеским голосом произнес человек, которого она знала. А потом он улыбнулся. Улыбка получилась фальшивой и злой. Это бросалось в глаза так же, как и игла, с которой он шагнул к ней. Она развернулась и побежала.
– Ма! – раздался за ее спиной отчаянный крик Даррена.
Всхлипывая, она сломя голову неслась по темному коридору. «Здесь повсюду прячутся чудища», – нашептывал ей ударившийся в панику разум. В тени притаились ужасные великаны и твари с огромными острыми зубами. И сейчас они гнались за нею.
Мужчина едва не поймал волочившийся по полу подол ее ночной сорочки. Выругавшись, он прыгнул к ней. Его рука ухватила ее за лодыжку, но соскользнула. Она взвизгнула, как ошпаренная.
Выскочив на верхнюю площадку лестницы, она закричала во весь голос, зовя отца, выкрикивая его имя снова и снова.
А потом ноги у нее заплелись и она покатилась вниз по лестнице.
На кухне кто то сидел прямо на столе и заказывал по телефону пятьдесят порций пиццы. Увидев это, Бев только покачала головой и заглянула в холодильник, чтобы проверить, есть ли у них лед: никто не потреблял больше льда, чем американцы. Немного подумав, она уронила кубик в свой бокал с нагревшимся вином. «Совсем как в Риме», – подумала она и повернулась к двери.
На пороге она столкнулась с Брайаном.
Улыбаясь, он одной рукой обнял ее за талию и поцеловал долгим, ленивым поцелуем.
– Привет.
– Привет. – Не выпуская из рук бокал с вином, она переплела пальцы у него на затылке. – Бри?
– М м?
– Кто все эти люди?
Он рассмеялся и потерся носом о ее шею.
– Спроси что нибудь полегче.
Запах ее тела вызвал у него эрекцию. Двигаясь в рваном ритме под очередную композицию Леннона и Маккартни, он прижал ее к себе.
– Как ты смотришь на то, чтобы подняться со мной наверх, а остальной дом отдать им?
– Это невежливо. – Она еще плотнее прижалась к нему. – И даже безнравственно. Но это лучшая идея за сегодняшний вечер.
– Что ж, тогда… – Он попытался было подхватить ее на руки, отчего оба покачнулись, и вино прохладной струйкой потекло у него по спине, а Бев захихикала. – Пожалуй, лучше ты понесешь меня, – сказал он, и в следующий миг раздался отчаянный крик Эммы.
Резко развернувшись, Брайан задел маленький столик. Одурманенный наркотиками и спиртным, он покачнулся, но устоял на ногах и ринулся в фойе. Там уже собрались люди. Растолкав их, он увидел дочь, лежащую у подножия лестницы.
– Эмма, боже мой! – Ему вдруг стало страшно прикасаться к ней. В уголке губ у нее виднелась кровь, и он стер ее дрожащим пальцем. Подняв голову, он увидел вокруг океан лиц, расплывавшихся у него перед глазами и совершенно незнакомых. Желудок у него свернулся клубком, а потом рванулся к горлу.
– Вызовите скорую, – выдавил он и вновь склонился над девочкой.
– Не трогай ее. – Лицо у Бев было бледным как мел, когда она опустилась на колени рядом с ним. – Думаю, ее нельзя трогать. Нам нужно одеяло. – Кто то догадливый уже совал ей в руки вязаный шерстяной платок. – С ней все будет в порядке, Бри. – Бев осторожно накрыла Эмму платком. – С ней все будет в порядке.
Он зажмурился и тряхнул головой, надеясь, что в голове у него прояснится. Но, когда он открыл их снова, Эмма, мертвенно бледная, все так же лежала на полу. Шум показался ему невыносимым. От стен эхом отражалась музыка, со всех сторон доносился негромкий рокот голосов. Чья то рука легла ему на плечо, и он ощутил быстрое успокаивающее пожатие.
– Скорая уже едет, – сообщил ему Пи Эм. – Держись, Бри.
– Выстави всех вон, – прошептал он. Подняв голову, он увидел бледное, потрясенное лицо Джонно. – Выстави их отсюда к чертовой матери.
Кивнув, Джонно принялся подталкивать собравшихся к выходу. Дверь была распахнута настежь, и ночь расчертили вспышки мигалок и огни фар, когда они услышали вой сирен.
– Я поднимусь наверх, – спокойно сказала Бев. – Расскажу Алисе о том, что случилось, и посмотрю, как там Даррен. В больницу мы поедем с ней вместе. С Эммой все будет в порядке, Бри. Я знаю.
Он смог лишь кивнуть в ответ, не сводя взгляда с неподвижного и бледного лица Эммы. Пожалуй, ему бы стоило зайти в ванную, сунуть пальцы в рот и попытаться очистить свой организм хотя бы от некоторых отравляющих веществ, которыми он так щедро снабдил его сегодня ночью.
«Все это похоже на дурной сон, на зыбкий кошмар», – подумал он, пока вновь не опустил взгляд на лицо Эммы. Оно было реальным. Даже слишком.
А в динамиках по прежнему звучал альбом «Эбби Роуд», намекая на тайное убийство. Серебряный молоток Максвелла все опускался и опускался.
– Бри. – Джонно положил руку ему на плечо. – Подвинься, чтобы они могли заняться ею.
– А?
– Отойди в сторонку. – Джонно бережно помог ему подняться на ноги. – Они должны осмотреть ее.
Брайан, словно в тумане, смотрел, как врачи скорой помощи подошли и склонились над его дочерью.
– Похоже, она скатилась по лестнице с самого верха, – проговорил Брайан то, что пришло в голову.
– С ней все будет в порядке. – Джонно послал беспомощный взгляд Пи Эму, который подошел к Брайану с другой стороны. – Маленькие девочки куда крепче, чем выглядят.
– Все нормально. – Неуверенно покачиваясь, Стиви встал за спиной Брайана и положил обе руки ему на плечи. – Наша Эмма не допустит, чтобы какое то падение с лестницы надолго уложило ее в постель.
– Мы поедем с тобой в больницу. – К ним присоединился Пит, они вместе смотрели, как Эмму бережно переложили на носилки.
И вдруг наверху закричала Бев… Она все кричала и кричала, и крик ее, не смолкая, эхом прокатился по дому, до отказа заполняя его собой.
Глава 9
Лу Кессельринг храпел как раненый слон. А если ему еще случалось перед сном перебрать пива, то он храпел как два раненых слона. Супруга, на которой он был женат вот уже семнадцать лет, боролась с этим еженощным злом с помощью берушей. Лу знал, что Мардж любит его, серьезно и непреклонно. Он неоднократно думал о том, как ему повезло, что у него хватило ума не спать с ней до свадьбы. Человеком он был честным, но одну маленькую тайну хранил свято. К тому времени как она узнала о ней, он уже успел надеть ей кольцо на палец.
Но сегодня ночью он выдавал такие рулады, что превзошел сам себя. Прошло уже тридцать шесть часов с тех пор, как он в последний раз спал в собственной постели. И теперь, когда дело Каларми было закрыто, собирался не только отоспаться всласть, но и весь уикенд посвятить блаженному ничегонеделанию.
Ему снилось, будто он возится во дворе, подстригает розы и играет в мяч с сыном. Потом они собирались поджарить бургеры на гриле, а Мардж приготовит свой фирменный картофельный салат.
Двенадцать часов назад он убил человека.
Пусть и не в первый раз, но, слава богу, это случалось не так уж часто – лишь тогда, когда работа заводила его настолько далеко, что он всей душой жаждал вернуться к повседневности. К картофельному салату и подгорелым бургерам, ощущению крепкого тела жены, прижимающегося к нему ночью. К смеху сына.
Он был копом. Он был хорошим копом. За шесть лет, что он прослужил в убойном отделе, сегодня ему пришлось прибегнуть к оружию всего второй раз. Подобно большинству коллег, он знал, что охрана правопорядка состоит из монотонной рутины – беготни, писанины, телефонных звонков. И мгновений, нет, долéй секунды, наполненных ужасом.
Кроме того, он знал, что, будучи копом, ему доведется видеть, прикасаться и испытывать такие вещи, о которых подавляющее большинство людей даже думать не хотят, – убийства, войны в гетто, поножовщина в темных переулках, вышибленные мозги, нечистоты.
Лу прекрасно знал все это, но работа не снилась ему. Ему стукнуло уже сорок, и он никогда, с тех самых пор, как получил свою бляху в возрасте двадцати четырех лет, не приносил работу домой.
Правда, иногда она сама приходила к нему.
Он перевернулся на спину, и храп его оборвался, когда зазвонил телефон. Лу машинально протянул руку и, по прежнему не открывая глаз, нащупал трубку.
– Да. Кессельринг.
– Лейтенант, это Бестер.
– Какого хрена? – Он знал, что может не сдерживать себя в выражениях, разговаривая по телефону, потому как Мардж вставила в уши свои затычки.
– Прошу прощения за то, что разбудил вас, но у нас очередное чрезвычайное происшествие. Вы знаете Макэвоя, Брайана Макэвоя, певца?
– Макэвой? – Он с силой провел ладонью по лицу, пытаясь прогнать сон.
– «Разрушение». Рок группа, – подсказали на том конце провода.
– А а, да, вспомнил. – Сам он рок не слишком то и жаловал – разве что в исполнении Пресли или братьев Эверли. – Что случилось? Кто то из детишек слишком громко включил музыку и поджарил им мозги?
– Кто то убил его маленького сына. Похоже на неудавшееся похищение.
– Вот дерьмо! – Уже проснувшись, Лу включил свет. – Дай мне адрес.
Зажженный свет разбудил Мардж. Приподняв голову, она увидела, что Лу голый сидит на краю кровати и что то записывает в блокнот. Она безропотно встала, сунула руки в рукава своего байкового халата и отправилась вниз готовить ему кофе.
* * *
Брайана Лу разыскал в больнице. Пожалуй, он бы затруднился сказать, чего именно ожидал. Несколько раз он мельком видел этого Макэвоя, его снимки в газетах или трансляцию по телевизору, когда тот выступал против войны, – но не более. Его еще называли сторонником мира, вспоминал Лу. Собственно, он был не слишком высокого мнения о тех, кто имел привычку до потери сознания накачиваться наркотиками или алкоголем, отращивал волосы до задницы и раздавал цветы на всех углах. Впрочем, о войне он тоже старался особо не думать: в Корее он потерял брата, а три месяца назад сын его сестры отправился во Вьетнам.
Но сейчас Лу занимали отнюдь не политические взгляды Макэвоя или его прическа. Глядя на Брайана, ссутулившегося на стуле с обивкой в цветочек, он приостановился. «А в жизни он выглядит моложе», – отметил Лу. Пожалуй, склонен к худобе и неожиданно красив для мужчины. На лице у Брайана застыло то ошеломленное, отсутствующее выражение, которое обычно приходит вместе с шоком. В комнате находились еще несколько человек, над пепельницами клубами вился дым.
Брайан механическим жестом взял сигарету, поднес к губам, затянулся, вновь положил ее и выдохнул дым.
– Мистер Макэвой?
Повторив операцию с сигаретой, Брайан поднял голову. Он увидел перед собой высокого поджарого мужчину, темные волосы которого были тщательно зачесаны назад, открывая вытянутое сонное лицо. На нем был серый костюм, галстук в тон и накрахмаленная белая рубашка. Черные туфли начищены до блеска, ногти аккуратно подстрижены, на подбородке – крошечная царапина: порезался, когда брился.
«Странно, на какие вещи обращаешь вдруг внимание», – подумал Брайан, вновь затягиваясь сигаретой.
– Да.
– Я лейтенант Кессельринг. – Лу достал свою бляху, но Брайан продолжал смотреть ему в лицо, а не на удостоверение личности. – Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– Это не может подождать, лейтенант? – Пит Пейдж внимательно изучил удостоверение. – Мистер Макэвой пребывает сейчас не в том состоянии, чтобы отвечать на них.
– Нам всем будет легче, если мы поскорее покончим с предварительным опросом. – Лу опустился на стул. Спрятав бляху, он положил руки на колени. – Мне очень жаль, мистер Макэвой. Я не хочу усугублять ваше горе, я хочу найти того, кто виноват в нем.
Брайан прикурил новую сигарету от окурка предыдущей и ничего не ответил.
– Что вы можете сообщить мне о том, что случилось сегодня ночью?
– Они убили Даррена. Моего маленького мальчика. Они вытащили его из кроватки и бросили на полу, – заговорил Брайан ровным заторможенным голосом.
У Джонно защемило сердце. Схватив пластмассовый стаканчик с кофе, он поспешно отвернулся.
Лу сунул руку в карман, достал оттуда блокнот и остро отточенный карандаш.
– Вы знаете кого либо, кто мог желать зла вашему сыну?
– Нет. Даррена любили все. Он такой… умненький и смешной. – У Брайана перехватило горло, и он невидящим взглядом стал озираться по сторонам в поисках своей чашки.
– Я понимаю, что вам сейчас нелегко. Вы можете описать мне то, что случилось сегодня ночью?
– У нас была вечеринка. Завтра мы все собирались лететь в Нью Йорк, а сегодня прощались с друзьями.
– Мне понадобится список гостей.
– Не знаю. Может, у Бев… – Он оборвал себя на полуслове, вспомнив, что Бев лежит в комнате внизу, забывшись тяжелым сном после лошадиной дозы успокоительного.
– Пожалуй, мы сами сможем составить более менее точный список, – вмешался в разговор Пит. Он попробовал было сделать очередной глоток кофе, но от него уже и так жутко горчило во рту. – Но вы можете быть уверены в том, что никто из тех, кого Брайан пригласил в свой дом, не мог сделать этого.
Лу намеревался убедиться в этом лично.
– Вы знали всех гостей, присутствовавших на вечеринке, мистер Макэвой?
– Не думаю. Пожалуй, что нет. – Он уперся локтями в колени и с силой потер ладонями глаза. Физическая боль немного унимает душевную. – Друзья и друзья друзей – что то в этом роде. Вы открываете дверь, и к вам приходят люди. Без особого приглашения. Вот как бывает, – цокнул он языком.
Лу кивнул словно бы в знак того, что понимает. Он вспомнил вечеринки, которые устраивала Мардж: тщательно составленный список гостей, пометки напротив каждой фамилии о согласии присутствовать, проверенный и перепроверенный список блюд, – пятнадцатую годовщину своей свадьбы они планировали с такой же тщательностью, как и правительственный обед.
– Хорошо, над списком мы поработаем позже, – решил Лу. – Вашу дочь зовут Эмма, правильно?
– Да.
– Во время вечеринки она была наверху?
– Да. Спала. Они оба спали.
Его детки, каждый в своей кроватке, укрытые одеялами, здоровые и невредимые…
– В одной комнате?
– Нет, у них отдельные комнаты, – все так же вяло и неспешно отвечал Брайан. – С ними наверху была Алиса Уоллингсфорд, наша няня.
– Понятно. – Он уже получил рапорт о том, что няню обнаружили перепуганной до смерти, связанной и с кляпом во рту в собственной постели. – А малышка упала со ступенек?
Рука Брайана с чашкой дрогнула, и пальцы непроизвольно смяли тонкий пластмассовый корпус. Кофе пролился на пол.
– Я услышал, как она зовет меня. Я как раз выходил из кухни с Бев. – С пугающей отчетливостью он вдруг вспомнил тот быстрый, будоражащий поцелуй, которым они обменялись перед тем, как раздался крик. – Мы выбежали на звук, но она уже лежала на полу у подножия лестницы.
– Я видел, как она падала. – Пи Эм беспомощно заморгал покрасневшими глазами. – Я поднял голову, когда она как раз катилась по лестнице. Все произошло очень быстро.
– Вы говорите, она кричала. – Лу оглянулся на Пи Эма. – Она закричала до того, как упасть, или после?
– Я… до того, – напряг память барабанщик. – Да, именно поэтому я успел поднять голову. Она закричала, а потом словно потеряла равновесие.
Лу записал его слова. Ему придется побеседовать с девочкой.
– Надеюсь, она не сильно пострадала? – поинтересовался он.
– Врачи. – Сигарета Брайана догорела до фильтра. Уронив ее в пепельницу, он переключился на холодный горький кофе, которого еще оставалось на палец в изуродованном стаканчике. – Они до сих пор не вышли. Они ничего мне не сказали. Я не могу потерять и ее тоже. – Рука у него задрожала, и кофе расплескался.
Джонно присел с ним рядом.
– Эмма – крепкая девочка. Дети падают все время, – успокаивал Джонно, одарив Лу сердитым взглядом. – Неужели вы не можете оставить его в покое?
– Еще несколько вопросов. – Лейтенант убойного отдела привык к гневным взглядам. – Ваша супруга, мистер Макэвой, это она обнаружила вашего сына?
– Да. Она поднялась наверх после того, как мы услышали сирену скорой помощи. Она хотела посмотреть… – Горло у Брайана опять перехватило. – Понимаете, она хотела убедиться, что он не проснулся. А потом я услышал, как она кричит и кричит не умолкая. И побежал к ней. Когда я ворвался в комнату Даррена, она сидела на полу и баюкала его на руках. И кричала. Им пришлось дать ей какое то лекарство, чтобы она заснула.
– Мистер Макэвой, поступали ли угрозы лично вам, вашей жене или детям?
– Нет.
– Совсем ничего?
– Нет. Ну, письма с угрозами и оскорблениями приходят время от времени. В основном политического характера. Ими занимается Пит.
– Мы бы хотели получить все, что пришли к вам за последние шесть месяцев.
– Это довольно большая куча, лейтенант, – заявил ему Пит.
– Мы справимся.
Брайан проигнорировал обоих и вскочил, когда в комнату вошел врач.
– Эмма… – только и выговорил он. Сказать что либо еще он просто не мог.
– Она спит. У нее сотрясение мозга, сломана рука и трещины в нескольких ребрах, но внутренние повреждения отсутствуют.
– С ней все будет в порядке?
– В течение следующих нескольких дней за ней потребуется тщательный уход, но да, перспективы выздоровления самые благоприятные.
И тогда он заплакал. Он не плакал, увидев безжизненное тело сына. Не плакал и тогда, когда у него отняли семью и оставили одного в комнате с зелеными стенами. А сейчас…
Горячие слезы сочились сквозь пальцы, когда он закрыл лицо руками.
Лу осторожно прикрыл блокнот и, подав знак доктору, вышел в коридор.
– Я лейтенант Кессельринг. Отдел по расследованию убийств. – Он вновь махнул своим удостоверением перед лицом врача. – Когда я смогу поговорить с малышкой?
– Не раньше чем через пару дней.
– Мне нужно допросить ее как можно скорее. – Достав визитную карточку, он протянул ее врачу. – Позвоните мне, как только она сможет говорить. А жена, Беверли Макэвой?
– Спит, получив сильнейшую дозу успокоительного. В себя она придет не раньше чем через десять или двенадцать часов. И даже тогда я не гарантирую, что она сможет говорить или что я позволю вам расспросить ее.
– Просто позвоните. – Лу оглянулся на комнату ожидания. – У меня тоже есть сын, доктор.
* * *
Эмме снились кошмары. Она хотела позвать отца или маму, но не могла. Чья то рука закрыла ей рот и глаза. Тяжесть давила ей на лицо, заставляя проваливаться в черную глубину.
Детский плач. Эхо его разносилось по комнате и отдавалось у нее в голове, пока ей не начало казаться, будто Даррен оказался у нее внутри и теперь кричит, пытаясь выбраться наружу. Она хотела подойти к нему, должна была подойти – но путь ей преграждали две двухголовые змеи и рычащие, щелкающие зубами твари с черными, сочащимися слюной клыками, со всех сторон обступившие ее кровать. Стоило ей только опустить ноги, чтобы слезть с нее, как они бросались к ней, шипя, плюясь и злобно скалясь.
Если она останется в постели, то будет в безопасности. Но ведь ее звал Даррен.
Она должна быть храброй, храброй настолько, чтобы подбежать к двери. Когда это случилось, змеи исчезли. Пол под ее ногами казался живым, теплым, пульсирующим.
Она оглянулась. Это была ее комната, с игрушками и куклами, аккуратно расставленными по полкам, и Микки Маус жизнерадостно улыбался ей. Но, пока она смотрела на него, его улыбка сменилась злобным оскалом.
Она выбежала в коридор, где ее поджидала темнота.
Здесь играла музыка. Тени, такое впечатление, танцевали под нее. Из темноты доносилось дыхание, тяжелое, хриплое дыхание, рычание и шорох, как будто что то сухое скользило по доскам. Когда же она бросилась на крик Даррена, то ощутила, как чье то горячее дыхание обожгло ей руки, а скользкие пальцы ухватили ее за лодыжки.
Дверь была заперта. Она тянула ее на себя и стучала, крики братика становились все громче, но их заглушала музыка. А потом под ее маленькими кулачками дверь вдруг растаяла. Она увидела какого то мужчину без лица. Она видела лишь блеск его глаз и зубов.
Он шагнул к ней, и она испугалась его сильнее, чем змей и чудищ, зубов и когтей. Обезумев от страха, она бросилась прочь, слыша за спиной пронзительные крики Даррена.
А потом она поняла, что падает, падает куда то в темный и глубокий колодец. Она услышала какой то звук, словно переломилась сухая веточка, и попыталась закричать от боли. Но она могла лишь падать, падать молча, бесконечно и беспомощно, слыша, как отдается в ушах музыка и крики братика.
Когда она очнулась, было уже светло. На полках не было никаких кукол. Да и полок тоже не было, одни лишь голые стены. Сначала она решила, что оказалась в гостинице. Она попыталась вспомнить, как сюда попала, но у нее тотчас же разболелась голова – горячей, тягучей болью, отдающейся во всем теле. Застонав, она повернула голову.
В кресле спал ее отец. Голова его откинулась, клонясь к плечу. Заросшее щетиной лицо было бледным, лежавшие на коленях руки – сжаты в кулаки.
– Пап!
Уже пребывая в полудреме, он быстро стряхнул с себя сонную одурь. Дочка лежала на белых больничных простынях, широко раскрыв глаза, в которых стоял страх. У него перехватило горло, а глаза вновь наполнились обжигающими слезами. Он постарался проглотить их, собрав последние остатки самообладания.
– Эмма? – Он подошел к ней, присел на краешек постели и обессиленно уткнулся носом ей в шею.
Она попыталась было обнять его, но оказалось, что руку ее оттягивает белая гипсовая повязка. Страх тотчас же выплеснулся на поверхность. В ушах у нее опять раздался тот сухой щелчок, а по телу растеклась обжигающая боль.
Если это был не сон… Если все это случилось наяву, то, значит…
– Где Даррен?
«Она должна была задать этот вопрос первым», – подумал Брайан и крепко зажмурился. Что он может ей сказать? Как можно объяснить то, чего он не понимал и во что не верил сам? Она ведь была совсем еще ребенком. Его единственным ребенком.
– Эмма! – Он поцеловал ее в щеку, в висок, в лоб, как будто это могло облегчить боль для них обоих, и взял ее за руку. – Ты помнишь, я рассказывал тебе сказку об ангелах, о том, как они живут на небесах?
– Они летают, играют музыку и никогда не причиняют друг другу боль, – откликнулась девочка.
«Да, я был умен, – с горечью подумал Брайан, – чертовски умен, раз сочинил такую сладкую сказку».
– Правильно. И иногда некоторые люди становятся ангелами. – Обратившись к остаткам своей католической веры, он ощутил, как они тяжелым бременем легли ему на плечи. – Иногда Бог любит этих людей так сильно, что забирает их к себе, на небо. И сейчас там находится Даррен. Он стал ангелом, в раю.
– Нет. – В первый раз за все время, прошедшее с того момента, как она выползла из под грязной раковины три года назад, она оттолкнула отца. – Я не хочу, чтобы он стал ангелом.
– Я т тоже, – стал заикаться Брайан.
– Скажи Богу, пусть вернет его обратно, – гневно сказала она. – Прямо сейчас!
– Я не могу. – На глаза у него вновь навернулись слезы: на этот раз сдержать он их уже не мог. – Он ушел, Эмма.
– Тогда я тоже полечу на небо и стану там заботиться о нем.
– Нет. – Страх холодной змеей свернулся у него в животе и высушил слезы. Пальцы его впились ей в плечи, впервые в жизни оставляя на коже синяки. – Ты не можешь. Ты нужна мне, Эмма. Я не могу вернуть Даррена, но не хочу потерять еще и тебя.
– Я ненавижу Бога, – яростно заявила она, глядя на него сухими глазами.
«Я тоже, – подумал Брайан, прижимая ее к себе. – Я тоже!»
* * *
В ночь убийства в доме Макэвоев побывало около сотни гостей. В блокноте Лу уже не умещались имена, пометки и впечатления, но к разгадке он так и не приблизился. И окно, и дверь в комнате мальчика были открыты, хотя нянечка горячо утверждала, что закрыла окно после того, как уложила ребенка спать. И не просто захлопнула, она настаивала на том, что окно было заперто. Но следов взлома обнаружить не удалось.
Зато под окном остались следы от чьей то обуви. Примерно одиннадцатый размер, прикинул на глаз Лу. Но отпечатков, которые должна была оставить на земле лестница, не было, на подоконнике тоже никаких следов.
Няня почти ничем не смогла помочь. Она проснулась, когда чья то рука зажала ей рот. Ей завязали глаза, связали руки и ноги, а в рот сунули кляп. В ходе двух допросов, которые устроил ей Лу, она изменила оценку времени, в течение которого оставалась связанной, с тридцати минут до двух часов. В его списке подозреваемых она занимала далеко не первое место, но он ожидал результатов проверки ее прошлой жизни, до работы у Макэвоев.
Теперь ему предстояла встреча с Беверли Макэвой. Лу откладывал допрос так долго, как только мог. И сейчас отложил еще – чтобы просмотреть полицейские фото маленького Даррена Макэвоя.
– Только недолго, – предупредила его врач, останавливаясь вместе с Лу у двери. – Ей дали легкое успокоительное, но она находится в здравом уме. Быть может, слишком здравом.
– Я не хочу причинять ей страдания помимо тех, что ей уже пришлось пережить.
«Только возможно ли это?» – спросил себя Лу, когда перед глазами у него встал образ погибшего малыша.
– Но еще мне также нужно допросить девочку. Она в состоянии отвечать на вопросы?
– Она в сознании. Но вот захочет ли она говорить с вами, я не знаю. Если не считать ее отца, она ни с кем не обменялась и парой слов.
Кивнув, Лу вошел в комнату. Женщина сидела на кровати. Хотя глаза ее были открыты, она его не видела. Выглядела она очень маленькой и едва ли достаточно взрослой для того, чтобы родить ребенка. «А потом еще и потерять!» – представил Лу.
На ней была светло голубая стеганая кофточка, руки, лежавшие плетьми поверх белых простыней, казались парализованными.
Рядом с нею на стуле сидел Брайан, внося серостью своего небритого лица неуместный диссонанс в обстановку светлой палаты.
Глаза его превратились в глаза старика: красные и припухшие от слез и недосыпания, затуманенные горем. Лишь когда он поднял голову, Лу увидел в них кое что еще. Ярость.
– Прошу прощения за то, что помешал вам.
– Врач предупредил нас о вашем приходе. – Брайан не сделал попытки встать, как и не пригласил его присесть. Он просто продолжал неотрывно смотреть на копа. – Вы уже знаете, кто это сделал?
– Еще нет. Но я бы хотел поговорить с вашей женой.
– Бев? – Брайан накрыл ладонью руку супруги, но ответа не последовало. – Это полицейский, который пытается найти… установить, что произошло. Прошу прощения, – сказал он, оглянувшись на Лу, – я не запомнил вашего имени.
– Кессельринг. Лейтенант Кессельринг.
– Лейтенанту нужно задать тебе несколько вопросов.
Она не шелохнулась и по прежнему сидела неподвижно, едва дыша.
– Бев, пожалуйста.
Быть может, именно отчаяние в его голосе проникло в те глубины, где она пыталась укрыться от себя. Ее ладонь вдруг ожила в его руке. На мгновение она прикрыла глаза и застыла, от всего сердца желая только одного – умереть.
Она вновь распахнула их и взглянула прямо в глаза Лу:
– Что вы хотите знать?
– Все, что вы сможете рассказать мне о той ночи.
– Мой сын умер, – ровным голосом ответила она. – Какое значение имеет все остальное?
– То, что вы мне расскажете, может помочь мне найти того, кто убил вашего сына, миссис Макэвой.
– Это вернет мне Даррена? – с интонацией риторического вопроса уточнила Беверли.
– Нет.
– Я больше ничего не чувствую. – Она пристально смотрела на него своими огромными усталыми глазами. – Я не чувствую ни рук, ни ног, ни головы. А когда пытаюсь ощутить их, то чувствую только боль. Так что лучше даже не пытаться, верно?
– Может быть. Поначалу. – Он придвинул к кровати стул. – Но все таки не могли бы вы рассказать мне о том, что вы помните о той ночи?
Она запрокинула голову, глядя в потолок. Ее монотонное описание вечеринки совпадало с рассказом мужа и тех, кого Лу уже успел допросить. Знакомые и незнакомые лица, люди, которые приходили и уходили. Кто то, заказывающий по телефону на кухне пиццу.
Это было уже кое что новенькое, и Лу записал ее слова.
Разговор с Брайаном, потом крик Эммы – и они нашли ее лежащей у подножия лестницы…
– Вокруг столпились люди, – негромко продолжала она. – Кто то, не знаю, кто именно, вызвал скорую. Мы боялись дотронуться до нее. Потом услышали звуки приближающихся сирен. Я хотела поехать с ней в больницу, с ней и Брайаном, но сначала мне нужно было взглянуть на Даррена и убедиться, что с ним все в порядке, а потом разбудить Алису и рассказать ей о том, что произошло. По пути я задержалась только, чтобы захватить халат Эммы. Даже не знаю зачем, но я подумала, что Эмме он может понадобиться. И пошла по коридору. Я рассердилась из за того, что свет был погашен. Мы всегда оставляли свет в коридоре для Эммы. Она боится темноты. А Даррен – нет, – с мягкой улыбкой добавила она. – Он никогда ничего не боялся. В его комнате мы включаем только ночник, на тот случай, если он проснется, просто потому, что так легче нам самим. Это нередко случается, ему нравится компания. – Она поднесла ладонь к лицу, когда голос ее задрожал. – Он не любит быть один.
– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, миссис Макэвой, – вздохнул Лу.
«Но она первой оказалась на месте преступления, первой обнаружила и прикасалась к телу», – звучало в голове сыщика профессионала.
– Мне нужно знать, что вы увидели, когда вошли в его комнату.
– Я увидела своего ребенка. – Она стряхнула руку Брайана. Чье либо прикосновение вдруг стало ей невыносимым. – Он лежал на полу, у кроватки. Я подумала… подумала: о господи, он перелез через стенку и выпал наружу. Он лежал совершенно неподвижно на маленьком голубом коврике. Я не видела его лица. Я подняла его на руки, но он даже не думал просыпаться. Я трясла его, потом закричала, но он не просыпался.
– Вы видели кого нибудь наверху, миссис Макэвой?
– Нет. Наверху никого не было. Только ребенок, мой ребенок. Они увезли его, не позволили мне оставить его себе. Брайан, ради всего святого, почему ты не дал мне забрать его? – Она закрыла глаза от боли.
– Миссис Макэвой. – Лу тяжело поднялся на ноги. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти того, кто совершил это злодеяние. Обещаю вам.
– Какая теперь разница… – И она заплакала, молча и беззвучно, лишь по лицу потекли слезы. – Какая теперь разница, я вас спрашиваю?
«Разница есть», – подумал Лу, вновь выходя в коридор.
Наверняка.
Должна быть.
* * *
Эмма смотрела на Лу прямо и строго, отчего он почувствовал себя неловко. Впервые на его памяти под взглядом ребенка ему вдруг захотелось убедиться, что на его рубашке нет пятен.
– Я видела полицейских по телевизору, – сообщила она после того, как он представился. – Они стреляют в людей.
– Иногда. – Он не знал, с чего начать, потому попытался для начала завязать разговор: – Ты любишь смотреть телевизор?
– Да. Больше всего нам с Дарреном нравится «Улица Сезам».
– А кто тебе нравится больше, Большая Птица или Лягушонок Кермит?
Она слабо улыбнулась.
– Мне нравится Оскар: он такой грубиян!
После этой ее улыбки он рискнул и опустил ограждения кровати. Эмма не возразила, когда он присел на край ее постели.
– А вот я уже давненько не смотрел «Улицу Сезам». А Оскар по прежнему живет в мусорном баке?
– Да. И все так же кричит на всех.
– Да уж. Пожалуй, иногда громкий крик облегчает душу. Ты знаешь, почему я пришел сюда, Эмма?
Девочка ничего не ответила, а лишь прижала к груди старую плюшевую собаку.
– Мне нужно поговорить с тобой о Даррене.
– Папа говорит, что он превратился в ангела и теперь живет на небе.
– Я уверен, что так оно и есть.
– Это нечестно, что он улетел вот так. Он даже не сказал «до свидания».
– Он не мог.
Она и сама знала это, потому что в глубине души догадывалась о том, что нужно сделать, чтобы стать ангелом. Умереть.
– Папа сказал, что Бог захотел взять его к себе, но я думаю, что это ошибка и что Бог должен вернуть его обратно.
– Лу ласково взъерошил ей волосы. Упрямая логика девочки тронула его ничуть не меньше горя матери.
– Это было ошибкой, Эмма, ужасной ошибкой, но Господь не может вернуть его обратно.
Она оттопырила губку, но это был скорее вызов, а не обида.
– Бог может сделать все, что захочет.
– Не всегда. – Лу с опаской ступил на тонкий лед. – Иногда люди делают что нибудь плохое, а Бог не исправляет этого. И тогда нам приходится делать это самим. Думаю, что ты можешь помочь выяснить, как случилась такая ошибка. Ты не могла бы рассказать мне о той ночи, когда ты упала с лестницы?
Она опустила взгляд на Чарли и принялась теребить его шерстку.
– Я сломала руку.
– Я знаю. И мне очень жаль. У меня тоже есть сын. Ему почти одиннадцать. Он сломал руку, пытаясь скатиться на роликах с крыши.
Его слова явно произвели на нее впечатление, и девочка подняла на него широко раскрытые глаза:
– Правда?
– Правда. Он сломал себе еще и нос, приземлившись прямо на куст азалии.
– А как его зовут?
– Майкл.
Эмме вдруг захотелось встретиться с этим мальчиком и узнать у него, каково это – лететь с крыши. Наверное, это был храбрый поступок. Даррен наверняка захотел бы повторить его. Она снова принялась теребить шерстку Чарли.
– В феврале Даррену должно было исполниться три годика.
– Знаю. – Он взял ее за руку. Спустя мгновение она ответила ему пожатием.
– Я любила его сильнее всех, – просто сказала она. – Он умер?
– Да, Эмма.
– И он не вернется, пусть даже это была ошибка?
Лу едва заметно покачал головой.
Эмма почувствовала, что должна спросить у него о том, о чем не решалась спросить у отца. Ее папа заплакал бы и мог бы не сказать ей правды. А этот мужчина со светлыми глазами и негромким голосом плакать не станет.
– Это я во всем виновата? – повернула она к нему голову. Глаза ее были полны отчаяния.
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я убежала. Потому что не позаботилась о нем. Я обещала, что буду всегда заботиться о нем, но не сдержала слова.
– А от кого ты убежала?
– От змей, – без колебаний ответила девочка, вспомнив свой ночной кошмар. – Там были змеи и чудища с большими зубами.
– Где?
– Вокруг кровати. Они прячутся в темноте и едят плохих девочек.
– Понятно. – Он достал из кармана блокнот. – Кто сказал тебе об этом?
– Моя мама – та, что была до Бев. Бев говорит, что никаких змей нет вообще, но она просто не видит их.
– А в ту ночь, когда ты упала, ты видела змей?
– Они пытались не дать мне пойти к Даррену, когда он плакал.
– Даррен плакал?
Довольная тем, что он не стал поправлять ее насчет змей, Эмма кивнула.
– Я слышала его плач. Иногда он просыпается среди ночи, но после того, как я поговорю с ним и отдам ему Чарли, снова засыпает.
– Кто такой Чарли?
– Моя собачка. – Она протянула Лу игрушку.
– Очень славный песик, – сказал Лу, потрепав Чарли по пыльной голове. – А в ту ночь ты тоже понесла Чарли к Даррену?
– Я собиралась. – Личико девочки затуманилось, когда она стала припоминать случившееся. – Я взяла его с собой, чтобы отпугнуть змей и других тварей. В коридоре было темно. Хотя там никогда не бывает темно. И там были они.
– Кто «они»? – Его пальцы стиснули карандаш.
– Чудища. Я слышала, как они шуршат и шипят. А Даррен плакал так громко. Он звал меня.
– Ты вошла в его комнату, Эмма?
Она покачала головой. Она отчетливо видела саму себя, стоящую в полном теней коридоре, где со всех сторон доносилось шипение и щелканье зубов.
– Я остановилась у двери, из под нее просачивался свет. Чудища схватили его.
– Ты видела их?
– Да. В комнате Даррена были два чудища.
– Ты видела их лица?
– У них не было лиц. Одно держало его, держало крепко, и он сильно плакал. Оно позвало меня, но я убежала. Я убежала и оставила Даррена с чудищами. И они убили его. Они убили его, потому что я убежала!
– Нет. – Он прижал ее к себе и стал гладить по голове, давая ей выплакаться у себя на груди. – Нет, ты ведь побежала за помощью, правда, Эмма?
– Я хотела, чтобы пришел папа.
– Ты поступила правильно. Это были не чудища, Эмма. Это были люди, плохие люди. И остановить их ты не могла.
– Я обещала заботиться о Даррене, обещала, что не позволю ничему плохому случиться с ним.
– Ты старалась сдержать слово. Никто не винит тебя ни в чем, маленькая.
«Он ошибается», – подумала Эмма. Она винила себя. И всегда будет винить.
* * *
Время близилось к полуночи, когда Лу вернулся домой. Несколько часов подряд он просидел за столом, тщательно разбирая каждую заметку и каждый клочок информации. Он прослужил полицейским слишком долго, чтобы не понимать: главное его оружие – объективность. Но убийство Даррена Макэвоя стало для него личным делом. Он не мог забыть черно белую фотографию малыша, едва вылезшего из пеленок. Его образ навечно отпечатался в памяти детектива.
Еще перед глазами у него стояла спальня ребенка. Бело голубые стены, разбросанные игрушки, которые не успели сложить, маленький комбинезончик, аккуратно сложенный на кресле качалке, потрепанные кеды под ним.
И – шприц, заполненный фенобарбиталом, валяющийся в нескольких футах от кроватки.
Убийцам так и не представилось возможности воспользоваться им, угрюмо думал Лу. Они не успели воткнуть его в вену и усыпить малыша.
А что дальше? Они что же, собирались вынести его через окно? А через несколько часов позвонить Брайану Макэвою и потребовать деньги за благополучное возвращение ребенка?
М да, теперь не будет ни телефонного звонка, ни выкупа.
Глаза щипало, словно в них насыпали песка. Протирая их, Лу стал подниматься по ступенькам. «Любители, – подумал он. – Растяпы. Убийцы. Но, черт возьми, кто же они такие? Кто они такие, черт бы их подрал?»
Какая теперь разница?
«Нет, разница есть», – сказал он себе, и руки его непроизвольно сжались в кулаки. Справедливость всегда меняет мир к лучшему.
Дверь в комнату Майкла была открыта. Негромкое дыхание сына привлекло внимание Лу. В тусклом свете луны он увидел игрушки и одежду, разбросанные по полу, сваленные кучей на кровати, громоздящиеся на комоде. Обычно подобное зрелище вызывало у него тяжкий вздох. Жизнерадостная неряшливость Майкла неизменно приводила Лу в недоумение. И он, и его жена были людьми аккуратными и организованными. А Майкл был похож на торнадо, на порывистый ветер, перескакивающий с места на место, оставляя после себя хаос и разрушение.
Да, обычно он вздыхал и планировал нотацию на следующее утро. Но сегодня при виде знакомого беспорядка на глаза Лу навернулись слезы благодарности – неизвестно кому, Богу, наверное. Его мальчик был в безопасности.
Осторожно ступая, он пробрался к кровати. По пути пришлось отодвинуть в сторонку дорожную пробку из игрушечных машинок, чтобы расчистить место, где можно было бы присесть. Майкл спал на животе, прижавшись правой щекой к подушке и разбросав руки. Простыни сбились в комок в ногах.
Несколько мгновений, пять, потом десять, Лу просто сидел, глядя на ребенка, которого произвели на свет они с Мардж. Густые темные волосы, унаследованные мальчиком от матери, закрывали ему лицо. Кожу покрывал ровный загар, но она еще не утратила влажную свежесть юности. Нос его венчала горбинка, придавая характера лицу, которое можно было бы счесть чересчур симпатичным для мальчика. У него было крепкое, поджарое маленькое тело, которое уже начало вытягиваться. Украшенное, конечно же, синяками и ссадинами.
Шесть лет и два выкидыша, ужаснулся Лу. Но потом им с Мардж удалось наконец соединить сперматозоид и яйцеклетку в сильную и жизнеспособную жизнь. И сын получился лучшим, способнее их обоих.
Лу вспомнил лицо Брайана Макэвоя. Ошеломление, горе, ярость, беспомощность. Да, он понимал его, как отец отца.
Лу погладил Майкла по щеке, тот пошевелился и приоткрыл глаза:
– Пап?
– Да. Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи. Спи.
Зевнув, Майкл заворочался, и машинки с шумом посыпались на пол.
– Я не хотел ломать это, – пробормотал он.
Негромко рассмеявшись, Лу прижал ладони к глазам. Он не знал, что это было, и его это нисколько не беспокоило.
– Ничего, все нормально. Я люблю тебя, Майкл.
Но его сын уже крепко спал.
Глава 10
День выдался просто таки целительно солнечным. Высокую зеленую траву перебирал налетавший с Атлантики ветерок. Эмма вслушивалась в тайную песню, которую нашептывал океан. Но музыку эту заглушал негромкий и исполненный торжественной строгости голос священника.
Он был высоким и краснолицым, а снежно белые волосы являли разительный контраст с черной сутаной. Хотя в голосе слышался акцент, похожий на отцовский, из его речи Эмма понимала немногое. Да и не хотела понимать. Она предпочитала слушать шорох травы да монотонное мычание коров, пасущихся на холме рядом с кладбищем.
Наконец то Даррен обзавелся своей фермой в Ирландии. Хотя он уже никогда не прокатится на тракторе и не станет гонять ленивых пятнистых коров.
Место было настолько чудесным, а трава – такой зеленой, что казалась нарисованной. Она навсегда запомнит эту изумрудную траву и свежий, полный жизни запах только что взрытой земли. Она запомнит прикосновение ветра к своему лицу, настолько влажного, что он был похож на слезы.
Неподалеку виднелась церковь – маленькая каменная постройка с белой колокольней и маленькими витражными окнами. Они вошли внутрь, чтобы помолиться, прежде чем наружу вынесут блестящий гробик. Внутри резко и сладко пахло цветами и благовониями. Повсюду горели свечи, хотя солнце щедро разбрасывало разноцветные лучи сквозь мозаику стекол.
Здесь было много раскрашенных статуй людей в сутанах и одного окровавленного дяденьки, висевшего на кресте. Брайан сказал ей, что это – Иисус Христос, который теперь присматривает за Дарреном в раю. Но Эмма решила, что такой печальный и усталый человек никак не может присматривать за Дарреном и смешить его.
Бев ничего не сказала, она просто стояла молча, и лицо ее было белым как мел. Стиви снова играл на гитаре, как тогда, на свадьбе, но только сейчас он был одет в черное, и мелодия была тихой и печальной.
В церкви Эмме не понравилось, и она обрадовалась, когда они вышли наружу, на солнце. Джонно и Пи Эм, с покрасневшими от слез глазами, несли гробик вместе с еще четырьмя другими дядями, которые вроде бы оказались двоюродными братьями. Она даже удивилась тому, для чего их понадобилось так много, чтобы нести Даррена, ведь он был совсем не тяжелым. Но спросить об этом не решилась.
Чтобы не заплакать, она стала смотреть на коров, высокую траву и птиц, что кружили над головой.
«Даррену бы наверняка понравилась ферма», – подумала она. Но то, что он не стоял сейчас рядом с нею, готовый бежать наперегонки и смеяться, было неправильно и нечестно.
Он не должен лежать в том ящике, думала она. И ангелом он тоже не должен быть, пусть даже с крыльями и музыкой. Если бы она оказалась сильной и храброй, если бы она сдержала свое обещание, то он сейчас не лежал бы в гробике. Это ей там самое место, поняла она, когда слезы все таки сорвались и потекли ручьями по щекам. Она позволила, чтобы с Дарреном случилось несчастье, не уберегла его от чудищ.
Когда она заплакала, Джонно взял ее на руки. Он слегка раскачивался, и это успокаивало. Она положила голову ему на плечо и стала вслушиваться в слова, которые он говорил вместе со священником:
– Господь – Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться…
Она нуждалась. Отчаянно нуждалась в том, чтобы Даррен вернулся. Смаргивая слезы, она вновь стала смотреть, как колышется под ветром трава. До нее долетел голос отца, почти неузнаваемый от горя и боли:
– …пусть пойду в темноте долины смерти, не устрашусь я зла…
«Там было зло!» – хотелось ей крикнуть во весь голос. Зло было на самом деле, оно погубило Даррена. И у зла не было лица.
Она увидела над головой птицу и стала следить за ней. И вдруг на вершине соседнего холма Эмма заметила какого то мужчину. Он стоял, глядя сверху на маленькую могилку и убитых горем людей, и щелкал фотоаппаратом.
* * *
«Я никогда не буду прежним», – осознавал Брайан, размеренно накачиваясь спиртным. На столике у его локтя стояла бутылка ирландского виски. Ничто уже не будет прежним. Таким, каким было раньше. Выпивка не ослабила боль, на что он так надеялся, наоборот, запустила свои щупальца еще глубже.
Он даже не мог утешить Бев. Хотя и пытался – Господь свидетель. Он очень этого хотел. Он хотел утешить ее и хотел, чтобы она утешила его самого. Но Бев оказалась так глубоко похоронена внутри бледной подавленной женщины, безмолвно стоявшей рядом, когда их сына опускали в могилу, что он не смог дотянуться до нее.
Проклятье, она была нужна ему! Кто то должен был убедить его в том, что у всего случившегося были свои причины, что надежда не умерла, что она остается даже в эти самые мрачные дни его жизни. Именно поэтому он привез Даррена сюда, в Ирландию, именно поэтому настоял на мессе, молитвах и церемонии. Истинная вера проявляется на похоронах, думал Брайан. Но даже знакомые слова, запахи и надежда, которую священник раздавал столь же праведно, как и облатки на причастии, не могли облегчить боль.
Он больше никогда не увидит Даррена, не возьмет его на руки, не сможет наблюдать, как тот подрастает. Все эти разговоры о вечной жизни ничего не значат, если он не может взять своего мальчика на руки.
Ему хотелось разозлиться, но он слишком устал для этого, как и для прочих чувств. «А раз так – если утешения все равно не найти, – думал он, наливая себе очередной стакан, – значит, придется научиться жить с горем и скорбью».
На кухне пахло кексами с пряностями и хорошо прожаренным мясом. Запахи по прежнему висели в воздухе, хотя его родственники ушли уже несколько часов назад. Они приехали – и за это он хотел бы быть им благодарным. Они приехали, чтобы встать рядом с ним, чтобы приготовить еду, которая, как предполагалось, должна была насытить душу. Они скорбели о малыше, которого большинство из них никогда не видели…
Он оторвался от семьи, признал Брайан. Потому что у него появилась собственная, которую он создал сам. А теперь то, что от нее еще оставалось, спало наверху. Даррен тоже спал, в нескольких милях отсюда, в тени холма, рядом с бабушкой, которую он так никогда и не узнал.
Брайан осушил стакан и, намереваясь напиться до беспамятства, тут же налил другой.
– Сынок?
Брайан поднял голову. В дверях неуверенно переминался с ноги на ногу его отец. Ему вдруг стало смешно. Какая злая ирония – они поменялись ролями! Он ведь прекрасно помнил, как еще мальцом пробирался на кухню, где за столом сидел отец и судорожно надирался до потери пульса.
– Да, – отозвался Брайан, не донеся стакан до рта и уставившись на вошедшего поверх кромки.
– Ты бы поспал хоть немного.
Он заметил, как взгляд отца метнулся к бутылке и остановился на ней. Не говоря ни слова, Брайан подтолкнул ее к нему. Только тогда он вошел на кухню, Лайам Макэвой, старик в свои пятьдесят лет. Лицо его было круглым и горело нездоровым румянцем из за лопнувших капилляров, перекрещивавшихся под кожей. У него были голубые глаза мечтателя, которые он передал по наследству сыну, и соломенные волосы, сейчас изрядно побитые сединой. Изможденный и высокий, он больше не казался огромным, крепким мужчиной, каким выглядел в детстве Брайана. Когда он потянулся за бутылкой, Брайан испытал шок. Руки отца очень походили на его собственные, такие же изящные, с длинными пальцами. Почему он не замечал этого раньше?
– Хорошие вышли похороны, – начал Лайам. – Твоя мать была бы довольна, что ты привез его сюда, чтобы он покоился рядом с нею. – Он налил себе на три пальца виски и жадно опорожнил стакан.
Снаружи начался мягкий ирландский дождь.
А ведь они никогда раньше не пили вместе, сообразил вдруг Брайан. Он подлил виски в оба стакана. Быть может, сейчас им наконец то удастся найти точки соприкосновения. С бутылкой посредницей.
– А вот и фермерский дождь, как по заказу, – сообщил Лайам, умиротворенный звуками и виски. – Славный мягкий дождик.
«Фермерский дождь». Его малыш мечтал о том, чтобы стать фермером. Неужели он передал эту черту Лайама Макэвоя Даррену?
– Я не хотел, чтобы он был один. Я подумал, что он должен вернуться в Ирландию, к семье, – сказал Брайан.
– Верно. Ты все сделал правильно.
Брайан закурил сигарету, после чего подтолкнул пачку по столу к отцу. А разговаривали ли они когда нибудь раньше, вот так, вдвоем? Если и разговаривали, то Брайан этого не помнил.
– Этого не должно было случиться, – проговорил он фразу, безостановочно крутившуюся в голове.
– На свете случается много всего, чего не должно быть. – Закурив, Лайам потянулся за стаканом. – Они поймают тех ублюдков, что сделали это, сынок. Обязательно поймают.
– Прошла уже неделя. – Хотя ему казалось, будто минул целый год. – У них по прежнему ничего нет.
– Их поймают, – стоял на своем Лайам. – А проклятые твари будут гореть в аду. И тогда бедный малыш обретет покой.
Но сейчас Брайану не хотелось думать о мести. Ему не хотелось думать и о том, что его славный малыш обретет покой в земле. Время ушло безвозвратно, как вода в песок. И этому тоже должны быть причины.
– Почему ты ни разу не приехал к нам? – Подавшись вперед, Брайан положил руки на стол. – Я ведь посылал тебе билеты на свадьбу, на встречу Эммы и Даррена из роддома, на день рождения Эммы, на его день рождения. Господи помилуй, ты ведь ни разу не видел его живым. Почему ты не приехал?
– Управлять фермой нелегко, – ответил отец в промежутке между глотками. Лайам был из тех, кто всегда полон сожалений, которые непрестанно переходят одно в другое. – Нельзя все бросить и укатить незнамо куда, когда приспичит.
– Ни разу! – подчеркнул Брайан. Ему вдруг отчаянно захотелось узнать ответ, услышать правду. – Ты, в конце концов, мог бы отправить маму. До того, как она умерла. Ты мог бы отправить ее.
– Место женщины – рядом с мужем. – Лайам отсалютовал стаканом Брайану. – Хорошо бы тебе запомнить это, сынок.
– Ты всегда был гребаным эгоистом.
Рука Лайама, на удивление сильная, накрыла его ладонь.
– Придержи язык.
– Сегодня я не стану убегать и прятаться, папа.
И голос, и взгляд Брайана были твердыми. В них сквозило нетерпение. Пожалуй, он бы с удовольствием ввязался в драку, прямо сейчас.
Лайам медленно отнял руку и вновь взялся за стакан.
– Сегодня я не намерен бодаться с тобой. Только не в день, когда мой внук был предан земле.
– Он никогда не был твоим. Ты даже ни разу не видел его живым, – не остался в долгу Брайан. – Тебе было плевать на него, а билеты, которые я присылал, ты сдавал, чтобы купить себе виски.
– А где был ты все эти последние годы? Где ты был, когда умерла твоя мать? Мотался по миру, играя свою дурацкую музыку.
– Эта дурацкая музыка дает тебе крышу над головой.
– Па? – Прижимая к груди плюшевую собаку, в дверях остановилась Эмма, с глазами, расширенными и испуганными. Ее нижняя губа дрожала. Она услышала сердитые голоса и уловила характерный запах спиртного еще до того, как войти в комнату.
– Эмма! – Брайан нетвердой походкой подошел к ней и поднял на руки, стараясь не задеть гипсовую повязку. – Что ты здесь делаешь?
– Мне приснился плохой сон.
К ней вернулись змеи и чудища. И крик Даррена опять зазвучал у нее в ушах.
– В чужой постели заснуть нелегко. – Лайам поднялся на ноги. Движение вышло неловким, но он ласково погладил ее по голове. – Сейчас дедушка принесет тебе теплого молока.
Она шмыгнула носом, когда он взял старую помятую кастрюльку.
– Можно я посижу с тобой? – обратилась она к отцу.
– Конечно. – Он подошел к стулу и сел, усадив ее на коленях.
– Я проснулась, а тебя нигде не было.
– Я здесь, с тобой, Эмма. – Он погладил ее по голове, глядя поверх нее на своего отца. – Я всегда буду рядом.
* * *
«Вот, даже здесь, – бросилось в глаза Лу, – даже посреди такой бытовухи!» Стоя на кассе супермаркета, куда заглянул купить цельного белого хлеба, за которым его отправила Мардж, он всматривался в опубликованные в таблоиде фотографии похорон Даррена Макэвоя. Как и все остальное, имеющее отношение к Макэвоям, газета не могла не привлечь его внимание и заронить в душу толику сочувствия. У всех на глазах он пришел в заметное замешательство, покупая ее у Салли, кассирши.
В уединении собственного дома он еще сильнее ощутил себя извращенцем, подсматривающим в замочную скважину за другими. За несколько мелких монеток на сдачу он, как и тысячи других людей, купил возможность стать свидетелем неподдельного горя, написанного на лицах, получившихся, правда, изрядно размытыми на газетном фото. Но все таки можно было разглядеть всех, и маленькую девочку с ручкой в гипсовой повязке на перевязи.
Он в очередной раз спросил себя, что же именно она видела и что запомнила. Врачи, у которых он консультировался, в один голос уверяли его, что если она и видела что либо, то подсознательно велела себе забыть. А вспомнить… Вспомнить об этом она может завтра, через пять лет или никогда.
РАЗРУШЕНИЕ НА МЕСТЕ ПОГРЕБЕНИЯ
Заголовков, подобных этому, было много, у Лу уже целый выдвижной ящик стола был забит газетами:
СТАЛА ЛИ ЭММА МАКЭВОЙ СВИДЕТЕЛЬНИЦЕЙ УЖАСНОЙ СМЕРТИ СВОЕГО БРАТА?
РЕБЕНОК УБИТ ВО ВРЕМЯ ОРГИИ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ РИТУАЛЬНОЕ УБИЙСТВО СЫНА РОКЕРА:
НЕ ЗАМЕШАНЫ ЛИ В ЭТОМ ПОСЛЕДОВАТЕЛИ МАСОНОВ?
«Мусор, – поморщился Лу. – Грязное чтиво». Интересно, сумел ли Пит Пейдж оградить Макэвоев от самого худшего? Собственное бессилие вызывало в нем глухое раздражение, и он опустил подбородок на скрещенные руки, не сводя взгляда со снимка.
У него не получалось мысленно личностно отстраниться от этого дела. Теперь он приносил работу домой, приносил по собственной воле и в большом количестве. Его стол, приткнувшийся в углу аккуратной гостиной Мардж, был завален папками, фотографиями и вырезками. Хотя под его началом работали грамотные ребята, он перепроверял работу каждого. Лу лично допросил каждого из того списка гостей, что ему передали. Он до последней запятой изучил отчеты экспертов криминалистов, после чего вновь и вновь возвращался с обыском в комнату Даррена.
С момента убийства прошло уже больше двух недель, а у Лу по прежнему ничего не было.
Для любителей они тщательно замели следы, думал он. А в том, что здесь действовали любители, он не сомневался. Профессионалы ни за что не стали бы душить ребенка, за которого можно было бы потребовать выкуп в миллион, да и попытка имитировать кражу со взломом в их исполнении не выглядела бы столь убогой.
Нет, они вошли в дом, как все, через переднюю дверь. В этом Лу тоже был уверен. Но это вовсе не означало, что их имена значились в списке, который составил для него Пит. В ту ночь в дом запросто могла попасть добрая половина обитателей Южной Калифорнии – и им предложили бы выпивку, косяк или иное «снадобье» из имеющихся в наличии.
В комнате мальчика не было обнаружено никаких посторонних отпечатков пальцев, даже на шприце. А те, что имелись, принадлежали Макэвоям и нянечке. При осмотре дома создалось впечатление, что Беверли Макэвой – прекрасная домохозяйка: если на первом этаже наблюдались следы закончившейся вечеринки, то на втором, семейном, царила идеальная чистота и порядок. И никаких отпечатков пальцев, пыли или признаков борьбы.
А ведь борьба была, причем борьба не на жизнь, а на смерть. И во время ее кто то рукой зажал Даррену Макэвою рот, а вместе с ним, не исключено, что непреднамеренно, и нос.
Эта борьба произошла в промежутке между тем, как Эмма услышала плач брата – если только она его действительно слышала, – и тем, как Беверли Макэвой поднялась наверх, чтобы взглянуть на сына.
Сколько времени ушло на нее? Минут пять или десять. Никак не больше. Согласно заключению коронера, Даррен Макэвой умер в промежутке между двумя часами пополуночи и двумя тридцатью. Вызов кареты скорой помощи для Эммы был зафиксирован в два часа семнадцать минут.
«Ничего не получается», – с сожалением выдохнул Лу. Вся эта груда заметок, аккуратно сложенных папок и поминутной сверки по времени ничем не помогла ему. Ему нужно было установить хотя бы один факт, выбивающийся из общего ряда, одно имя, не согласующееся с остальными, один рассказ, не вписывающийся в общую картину.
Он должен найти убийц Даррена Макэвоя. Лу знал, что если не сделает этого, то лицо мальчика и вопрос его старшей сестренки, заданный полным слез голосом, будут преследовать его до самой смерти.
Это я во всем виновата?
– Папа?
Лу вздрогнул и обернулся. За его спиной стоял сын, перебрасывая из руки в руку футбольный мяч.
– Майкл, не смей подкрадываться ко мне со спины!
– А я и не подкрадывался. – Майкл выразительно закатил глаза, видя, что отец снова отвернулся. Если он хлопал дверью и ходил по дому как нормальный человек, то его обвиняли в том, что он слишком шумит. Если пытался вести себя тихо, то получалось, что он подкрадывается. Куда ни кинь, всюду клин.
– Пап, – снова позвал он отца.
– М м?
– Ты обещал поиграть со мной в футбол после обеда.
– Поиграю, когда закончу, Майкл.
Майкл переступил с ноги на ногу в своих поношенных черных кедах. В последние несколько недель он то и дело слышал от отца эту отговорку: «Когда закончу».
– А когда ты закончишь?
– Не знаю, но закончу быстрее, если ты перестанешь мне мешать.
«Проклятье», – подумал Майкл, благоразумно держа свои мысли при себе. Теперь ни у кого больше ни для чего нет времени. Его первый лучший друг уехал к своей бабке, а второй свалился с какой то дурацкой ангиной или чем то еще в этом роде. И на что, спрашивается, годится суббота, если решительно не с кем подурачиться?
Впрочем, он решил послушаться отца, отстать от него на время и заняться своими делами. Можно было, например, посмотреть на рождественскую елку, под которой были штабелем сложены подарки. Майкл взял тот, на котором было написано его имя, обернутый в бумагу с дурацкими танцующими эльфами, и осторожно потряс его. Дребезжание, донесшееся изнутри, хоть и слабое, он слушал с истинным наслаждением.
Майкл уже давно мечтал о самолете с дистанционным управлением. Тот шел первым в его списке желанных подарков на Рождество, был написан крупными буквами и подчеркнут три раза. Просто чтобы дать понять маме и папе, что он не шутит. И сейчас он, кажется, убедился, что внутри лежит именно самолет.
Он вернул коробку под елку. Пройдут еще целые дни, прежде чем он сможет развернуть подарок, вынести на улицу и запустить самолет, так чтобы тот начал совершать петли и виражи. А сейчас вот заняться ну решительно нечем!
Из кухни доносились такие запахи, что аж слюнки потекли. Но соваться туда нельзя – не не! – а то мать непременно пристроит его раскатывать тесто или украшать выпечку. Занятие для девчонок.
Вот спрашивается, как он сможет занять место принимающего в команде «Лос Анджелес Рэмз», если никто не хочет побросать ему дурацкий мяч, несмотря на все его мольбы? О хо хо! И что такого интересного может быть в этих идиотских бумагах и фотографиях? Вернувшись обратно к столу, он провел языком по выкрошенному зубу, который повредил на прошлой неделе, когда упражнялся в езде на заднем колесе на своем велике с тремя скоростями. Ему нравилось, что его отец – коп, он хвастался этим направо и налево. Если верить его рассказам, то папа лихо палил с бедра и сажал таких полудурков, как Чарли Мэнсон, на пожизненное заключение. Ему бы очень не хотелось признаваться приятелям в том, что его отец заполняет бланки на пишущей машинке и изучает досье. С таким же успехом он мог быть и библиотекарем.
Засунув футбольный мяч под мышку, он заглянул отцу через плечо. Майклу вдруг пришло в голову, что если он начнет канючить, то отец в конце концов отложит бумаги в сторонку и выйдет с ним на улицу. И тут взгляд его упал на фотографию Даррена Макэвоя.
– Черт! Это что, мертвый ребенок?
– Майкл! – Лу обернулся, но очередная нотация замерла у него на языке, когда он заметил, как шокирован и возбужден сын. – Да. – Он положил руку ему на плечо.
– Вот это да. А что с ним случилось? Он заболел или что?
– Нет. – Лу вдруг подумал, а должно ли ему быть стыдно оттого, что трагедию одного ребенка он использует в качестве наглядного пособия для другого? – Его убили.
– Он же совсем еще малыш. Таких, как он, не должны убивать.
– Да. Но иногда подобное все таки случается.
Глядя на полицейское фото, Майкл впервые за свои суматошные одиннадцать лет столкнулся с мыслью о собственной смерти.
– За что его убили?
Лу вспомнил, как рассказывал Эмме о том, что то были не чудища, а люди. Но чем дольше он всматривался в фото смерти Даррена, тем сильнее убеждался в том, что в спальне мальчика были действительно чудища.
– Не знаю. Но пытаюсь узнать. Это моя работа, Майкл, узнавать такие вещи.
Такая работа отца копа не могла поколебать в Майкле внушенное телевизором представление о том, как на самом деле вершится правосудие.
– И как же ты это узнаёшь? – с сомнением продолжил спрашивать он.
– Разговариваю с людьми, изучаю улики, много думаю.
– Но это же невероятно скучно!
Однако Майкл никак не мог оторвать взгляда от фотографии.
– По большей части да.
После этого в глубине души Майкл обрадовался тому, что решил стать астронавтом.
Отведя наконец взгляд от фото, он заприметил таблоид, который отец только что принес домой. Парнишкой он был сообразительным и потому быстро сложил два и два.
– Так это маленький сын Брайана Макэвоя! Его пытались похитить, да? Или что то в этом роде. Но в результате он умер. Все пацаны только об этом и говорят.
– Верно. – Лу сунул фото Даррена обратно в папку.
– Вот это да. Ничего себе! Так ты работаешь над этим делом? А ты уже встречался с Брайаном Макэвоем и все такое?
– Встречался.
Его отец встречался с Брайаном Макэвоем! Майкл в немом благоговении уставился на него.
– Это круто, – засвидетельствовал он свое мальчишеское почтение, – по настоящему круто! А с остальными членами группы ты тоже встречался? Разговаривал с ними?
Лу покивал и начал приводить бумаги в порядок. Как проста и незамысловата жизнь в одиннадцать лет! «А ведь она действительно должна быть таковой», – заключил он, потрепав Майкла по вихрастому затылку.
– Да, я разговаривал с ними. Они показались мне приятными людьми.
– Приятными? – Майкл едва не поперхнулся от негодования. – Да они – лучшие! Самые лучшие. Ребята обзавидуются, когда я расскажу им.
– Я не хочу, чтобы ты рассказывал об этом кому нибудь.
– Не хочешь? – Майкл провел рукой по растрепанным волосам. – Но почему? Пацаны будут в отпаде. Я должен рассказать им.
– Нет, ни в коем случае! Я хочу, чтобы это осталось между нами, Майкл.
– Но почему?
– Потому что некоторые вещи – сугубо личные. – Он покосился на кричащие заголовки. – Или, по крайней мере, должны оставаться таковыми. И это дело – одно из них. Ладно, идем. – Он взял мяч и поудобнее перехватил его. – Посмотрим, сумеешь ли ты взять мою подачу.
Глава 11
Пи Эм смотрел, как волны накатываются на песок. Даже спустя месяц он не переставал удивляться тому, что этот дом теперь принадлежит ему. В бунгало на Малибу, в его бунгало на Малибу, действительно оказалось все, что обещал брокер. Высоченные потолки, огромный, облицованный плиткой камин, целые акры стекла. В спальне наверху, где еще спала его любовница, имелись двойные световые люки, еще один камин и балкон, шедший вдоль всего второго этажа.
Даже на Стиви, когда тот заглянул к нему на огонек, дом произвел впечатление. Пи Эм испытал небывалое удовлетворение, показывая комнаты, со вкусом подобранную мебель и модерновый встроенный стереопроигрыватель. Но теперь Стиви улетел в Париж, Джонно был в Нью Йорке, Брайан остался в Лондоне. И Пи Эм чувствовал себя очень одиноким.
Этой весной, после выхода нового альбома, вроде бы планировалось очередное турне, но Пи Эм не был уверен, что Брайан сможет отправиться в него. С той ужасной ночи прошло уже почти два месяца, но Брайан до сих пор никого не подпускал к себе, отгородившись от всего мира. Пи Эм сомневался даже, знает ли он о том, что их композиция «Потерянная любовь» занимает первые места в чартах и стала золотой по продажам. Похоже, что для Брайана это не имело никакого значения.
Пи Эм знал, что полиция ни на шаг не приблизилась к раскрытию убийства Даррена: он взял себе за правило оставаться на связи с Кессельрингом, это было самое меньшее, что он мог сделать для Брайана и Бев.
Он подумал о Бев, о том, какой бледной и убитой она выглядела в день похорон, ни с кем не обменявшись ни единым словом. Ему отчаянно хотелось утешить ее, он только не знал как. Навязчивые же мечты о том, как он увлекает ее в постель и нежно занимается с ней любовью до тех пор, пока грусть ее не растает без следа, настолько взбудоражили его, что парня хватило лишь на то, чтобы похлопать ее по холодной безжизненной руке.
В розовой футболке, едва прикрывающей бедра, по винтовой лестнице спустилась Энджи Паркс. Времени она даром не теряла и уже успела нанести легкий макияж – подкрасить ресницы и воспользоваться блеском для губ. Девушка расчесала свои светлые волосы, спутанные после сна и секса, после чего привела их в строгий и живописный беспорядок, делая вид, будто только что проснулась.
Лучшим способом добиться от мужчины желаемого всегда был секс. А ей было нужно от Пи Эма очень многое.
Она окинула взглядом просторную гостиную со стеклянными стенами. «Что ж, совсем неплохо для начала, – решила она. – Даже очень неплохо». Пожалуй, этот особняк останется их загородным домом, после того как она уговорит Пи Эма переселиться в Беверли Хиллз. Именно там обитали звезды, а она твердо вознамерилась стать звездой.
Пи Эм был для нее всего лишь ступенькой к успеху. Романтическая связь с ним уже обеспечила ей съемки в нескольких рекламных роликах и чудесную роль второго плана в телесериале. Но ей требовалось больше, намного больше, и для этого она намеревалась сделать все, чтобы Пи Эм чувствовал себя счастливым.
Она была ему благодарна. Если бы не интерес, который проявили к ней средства массовой информации после того, как узнали об их романе, ей, не исключено, пришлось бы пробовать силы в порнофильмах: в конце концов, девушке нужно как то платить за квартиру. Энджи покрутила запястьем, поднося к свету бриллианты и сапфиры, украшавшие браслет, который подарил ей Пи Эм. Теперь ей больше никогда не придется беспокоиться о том, как заплатить за квартиру.
Обернувшись к стеклянным дверям, она увидела, что он стоит на деревянном настиле, прилегающем к дому. В лучах утреннего солнца он выглядит настоящим красавчиком, решила она. Пусть и ужасно одиноким. Даже в столь амбициозном сердце, как то, что билось в груди у Энджи, нашлась капелька жалости. С тех пор как погиб маленький мальчик, он был сам не свой. Ей тоже было жаль малыша, на самом деле жаль. Но эта трагедия привела к тому, что Пи Эм стал еще сильнее полагаться на нее – пожалуй, шум в прессе и то давление, которое он испытывал, стало для нее на вес золота, а умная женщина не упускает ни одной возможности из тех, что попадаются ей на пути, и использует их к своей выгоде.
Энджи провела рукой по грудям, втайне радуясь тому, что они остаются достаточно упругими, чтобы стоять и без бюстгальтера. Она подошла к нему сзади, прижалась ими к его спине и обвила вокруг шеи своими руками.
– Я соскучилась, милый.
Он взял ее за руку, устыдившись того, что первым делом подумал о Бев.
– Я не хотел будить тебя.
– Ты же знаешь, что мне нравится, когда ты будишь меня. – Не разжимая объятий, она скользнула вперед и с порывистым вздохом прижалась губами к его губам. – Мне больно видеть тебя таким грустным и подавленным.
– Я думал о Бри. Он меня беспокоит.
– Ты хороший друг, милый. – Она принялась покрывать его лицо легкими быстрыми поцелуями. – Это одна из причин, почему я полюбила тебя.
Он привлек ее к себе, как всегда, потрясенный и восхищенный тем, что она признается ему в любви. Большие карие глаза и сложенные бантиком кукольные губки делали ее настоящей красавицей. А уж голосок с придыханием был и вовсе похож на музыку, которой она удостаивала его одного.
Когда он провел руками ей по бедрам и смял твердые ягодицы, она лишь плотнее прижалась к нему. Ее тело было похоже на сладкий сон, на мечту – долгую, пышную, загорелую, золотистую, словно персик. Когда она задрожала всем телом, он ощутил себя королем.
– Ты нужна мне, Энджи.
– Так возьми меня.
Она откинула голову, глядя на него из под аккуратно накрашенных ресниц. Медленно, не сводя с него глаз, она взялась за подол своей футболки, потянула ее вверх и сняла через голову. Подсвеченная лучами восходящего солнца, она предстала перед ним в восхитительной наготе. Розовые соски венчали бутоны ее грудей, таких же золотистых, как и все тело. Уже еле сдерживаясь, он увлек ее внутрь и опустил на пол.
Она позволяла ему проделывать с собой все, чего он только желал, получая удовольствие и привнося в игру точно рассчитанные короткие стоны и вздохи в моменты, когда они были необходимы. Нельзя было сказать, что он совсем уж не возбуждал ее. Возбуждал, да еще как! Покоряя своей мягкостью, нежностью. Пожалуй, она бы предпочла, чтобы он вел себя грубее и даже оставил на ее теле несколько синяков. Но короткопалые руки барабанщика прикасались к ней чуть ли не с благоговением. Даже когда дыхание его становилось коротким и частым, а на теле выступал пот, он продолжал обращаться с ней как с китайской хрупкой статуэткой, слишком заботливый, чтобы навалиться на нее всем телом, и чересчур вежливый, чтобы даже в пылу страсти ворваться в нее и заставить ее на самом деле закричать от наслаждения.
Он взял ее нежно, в постоянном и устойчивом ритме, который, впрочем, вознес ее едва ли не на самую вершину блаженства, и задержался на ней лишь на мгновение, пока она рассматривала полированное дерево потолка, после чего пришел в себя. Даже сейчас отдавая себе отчет в том, что весит изрядно, он скатился с нее, подложив ей под голову согнутую в локте руку.
– Ой, это было просто чудесно. – Она погладила его влажную бледную грудь. Оставаясь особой практичной до мозга костей, она знала, что всегда может довести себя до экстаза, оставшись наедине с собой. – Ты – лучший, милый. Самый лучший.
– Я люблю тебя, Энджи.
Гладя ее по голове, он на миг задержал руку и вдруг понял, что хотел именно этого. Его никогда не привлекал безумный и безымянный секс. Отправляясь в турне, он хотел знать, что его кто то ждет, дома или даже в жалкой комнате гостиницы. Он хотел иметь то, что было у Брайана.
Нет, речь шла не о Бев, тут же поправил он себя, ощутив легкие угрызения совести от неверности, совершенной в мыслях. Но ему была нужна жена, семья, дом. И с Энджи он мог получить все это.
– Энджи! Ты выйдешь за меня замуж?
Она замерла, боясь дышать. Это было все, на что она надеялась, и это случилось с нею наяву. Она уже видела, как агенты по набору актеров толпятся у ее дверей, и представляла себе огромный белый особняк на Беверли Хиллз. Улыбка осветила ее лицо, и она едва не рассмеялась. Глубоко вздохнув, она позволила себе пошевельнуться. В глазах ее стояли слезы, когда она взглянула на него.
– Ты серьезно? Я действительно нужна тебе?
– Я могу сделать тебя счастливой, Энджи. Послушай, я понимаю, что быть замужем за таким, как я, совсем нелегко: все эти турне, фанатки, пресса. Но мы же можем создать что нибудь для себя, только для нас двоих, – свой мир, который будет принадлежать нам одним.
– Я люблю тебя таким, какой ты есть, – совершенно искренне сказала она.
– Значит, ты согласна? Ты выйдешь за меня замуж и у нас будет семья?
– Я выйду за тебя замуж. – С этими словами она обвила руками его шею.
«А вот семья – совсем другое дело», – подумала она. И все таки, если она станет женой П. М. Фергюсона, ее карьере просто не останется ничего иного, как идти в гору.
* * *
Брайан не знал, сколько еще он сможет выдержать. Он целыми днями слонялся по огромному особняку и каждую ночь ложился спать рядом с женщиной, которая съеживалась и испуганно отстранялась при любом его прикосновении.
Почти каждый день он брался за телефон, надеясь, что Кессельринг сообщит ему что нибудь обнадеживающее. Что угодно! Ему нужно было имя или лицо, чтобы выплеснуть на него свою бессильную ярость.
Ведь у него не осталось ничего, кроме пустой детской и жены, скользившей по дому, словно призрак женщины, которую он любил когда то.
И еще Эмма. Слава богу, у него была Эмма!
Растирая лицо руками, он оттолкнулся от стола, за которым пытался сосредоточиться. Брайан знал, что, если бы не Эмма, он бы еще несколько недель назад сошел с ума.
Она тоже переживала, тихонько и печально, про себя. Он частенько засиживался у ее постели допоздна, хотя дочке давно пора было спать, рассказывал ей сказки, пел или просто слушал. Оба могли заставить друг друга улыбнуться, и тогда боль отступала на время.
Но стоило ей выйти из дома, как его охватывал ужас. Даже присутствие телохранителей, которых он нанял, чтобы они провожали ее в школу и обратно, оказалось не способно рассеять дикий животный страх, охватывавший его, стоило ей шагнуть за дверь.
А как будет чувствовать себя он сам, когда и ему придет время выйти из дома? Как бы он ни тосковал о сыне, непременно настанет тот день, когда ему придется вернуться на сцену, в студию и к своей музыке. Не мог же он привязать к себе шестилетнюю девочку, чтобы повсюду таскать ее с собой. А оставлять ее с Бев было нельзя. Только не сейчас и, насколько понимал Брайан, даже не в ближайшем будущем.
– Мистер Макэвой, прошу прощения.
– Да, Алиса.
Они оставили няню, хотя ухаживать теперь ей было не за кем. «Пусть пока присматривает за Бев», – подумал Брайан, выуживая сигарету из пачки, валявшейся на столе.
– Вас хочет видеть мистер Пейдж.
Брайан окинул взглядом стол с раскиданными листами бумаги, на которых были небрежно нацарапаны ноты и обрывки фраз.
– Пригласите его сюда.
– Привет, Бри. – Одного взгляда Питу хватило, чтобы понять: он видит перед собой человека, который заставляет себя работать, но без особого успеха. Скомканные листы, в переполненной пепельнице дымится сигарета, слабый запах спиртного, хотя полдень едва миновал. – Надеюсь, ты не возражаешь против того, что я заглянул к тебе на минутку. У меня к тебе дело, а на то, что ты мог бы явиться в контору, я не рассчитываю.
– И правильно делаешь. – Брайан потянулся за бутылкой, которая теперь всегда была у него под рукой. – Хочешь выпить?
– Пожалуй, я воздержусь пока что, спасибо.
Пит присел к столу, стараясь, чтобы улыбка выглядела легкой и непринужденной.
Их отношения стали непривычно чопорными и официальными. Никто, похоже, просто не представлял, как теперь вести себя с Брайаном, какие вопросы задавать, а каких лучше избегать.
– Как там Бев? – наконец поинтересовался Пит.
– Не знаю. – Вспомнив о сигарете, Брайан разыскал ее среди окурков. – Она почти все время молчит и наотрез отказывается выходить куда либо.
Он с долгим, прерывистым вздохом выдохнул дым и поднял на Пита глаза, в которых читались одновременно и мольба, и вызов. То же самое выражение, сказал себе Пит, он увидел в этих глазах много лет назад, когда Брайан пришел к нему с предложением стать его менеджером.
– Пит, она может часами сидеть в комнате Даррена. Иногда я просыпаюсь ночью, а она сидит себе там, в этом проклятом кресле качалке. – Он отпил глоток из стакана, за которым последовал второй, куда более долгий. – Я просто не знаю, что мне делать, черт возьми.
– Ты не думал о лечении?
– Ты имеешь в виду психиатра? – Брайан оттолкнулся от стола. Пепел с сигареты просыпался на ковер. Он был простым парнем простого происхождения. С личными проблемами следовало разбираться самому, в частном порядке. – Какой прок от того, что она начнет говорить о своей сексуальной жизни, о том, что ненавидела отца, или еще о чем нибудь в этом роде?
– Я всего лишь спросил, Бри. – Пит протянул было руку, но потом уронил ее на ручку кресла. – Как вариант, не более.
– Даже если бы я был уверен, что это поможет, то не знаю, сумею ли уговорить ее.
– Пожалуй, ей нужно время. Прошла всего лишь пара месяцев.
– На прошлой неделе ему бы исполнилось три годика. О господи!
Ничего не сказав, Пит поднялся, чтобы подлить виски в стакан Брайану. Протянув его другу, он усадил его в кресло.
– Полиция ничего не сообщала?
– Я разговаривал с Кессельрингом. Они ни на шаг не приблизились к разгадке. Почему то от этого становится только хуже. Когда не знаешь, кто виноват.
Пит вновь сел за стол. Им всем надо было оставить прошлое позади и двигаться дальше.
– Что Эмма?
– Ночные кошмары прекратились, скоро должны снять гипс. Школа помогает ей отвлечься, но не сильно. Я вижу это по ее глазам.
– Она больше ничего не вспомнила?
Брайан покачал головой.
– Пит, я даже не знаю, действительно она видела что нибудь или ей просто приснился дурной сон. Эмму преследуют чудовища. Я хочу, чтобы это осталось у нее позади. Как и у всех нас.
Пит немного помолчал.
– Это, – перевел он дыхание, – одна из причин, по которой я здесь. Не хочу давить на тебя, Бри, но фирма звукозаписи была бы счастлива, если бы турне началось одновременно с выходом нового альбома. Я пока держу оборону, но – веришь? – не могу отделаться от мысли, что тебе самому это пошло бы на пользу.
– Турне означает, что мне придется оставить Бев и Эмму одних.
– Я все понимаю. Не спеши с ответом. Сначала обдумай все хорошенько. – Пит вытащил сигарету и закурил. – Мы можем отправиться в турне по Европе, Америке и Японии, если ты с ребятами… если вы не будете возражать. Кто знает, вдруг работа – это именно то, что тебе сейчас нужно?
– И еще турне повысит продажи, – мрачно усмехнулся Брайан.
Пит ответил ему слабой улыбкой:
– И это тоже. В наше время поднять альбом на самый верх без турне уже не получится. Кстати, раз уж мы заговорили о пластинках… Я подписал нового парнишку. Роберт Блэкпул. По моему, я уже говорил о нем.
– Да. Ты сказал, что он подает большие надежды.
– Так и есть. Тебе понравится его манера, Бри, вот почему я хочу, чтобы ты позволил ему записать «На крыльях».
Брайан настолько опешил, что даже не сразу приложился к стакану.
– Мы всегда сами записываем собственную музыку.
– До сих пор так оно и было. Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы попробовать что нибудь новенькое.
Пит умолк ненадолго, пытаясь уловить настроение Брайана. Решив, что тот готов уступить, на что он особенно и не рассчитывал, менеджер усилил нажим:
– Ты же сам изъял эту композицию из последнего альбома, а она устраивает Блэкпула как нельзя более. Не вижу ничего дурного в том, если новый музыкант запишет песню, от которой вы с Джонно отказались. Собственно говоря, это лишь укрепит вашу репутацию успешных композиторов.
– Ну, не знаю. – Брайан потер руками глаза. В общем то, вся эта история его не особенно интересовала. – Я поговорю об этом с Джонно.
– Я уже разговаривал с ним. – Пит улыбнулся своей белозубой улыбкой. – Он сказал, что не возражает, если ты согласен.
* * *
Брайан увидел Бев в комнате Даррена. Сердце у него обливалось кровью, но он нашел в себе силы войти в комнату, стараясь не смотреть на пустую кроватку, на игрушки, аккуратно расставленные по полкам, на огромного плюшевого медведя, которого они с Бев купили перед самым рождением Даррена.
– Бев? – Он накрыл ее ладонь своей и стал ждать, чтобы она подняла на него глаза. Бесполезно.
Она исхудала до крайности. На лице резко обозначились скулы, что уже пугало и что не красило ее. Погас блеск в глазах, потускнели волосы, кожа утратила сияние. Он вдруг поймал себя на том, что стискивает зубы, чтобы не схватить ее за плечи и не начать трясти до тех пор, пока к ней снова не вернется жизнь.
– Бев, я надеялся, что ты сойдешь вниз и мы вместе выпьем чаю.
Она уловила запах спиртного, и ее едва не вывернуло наизнанку. Как он может сидеть, пить и корябать свою музыку? Она отняла у него руку и положила ее на колено.
– Я не хочу чаю. – Если у голоса тоже может быть тень, то это была именно тень голоса Бев.
– У меня есть новости. Пи Эм позволил женить себя.
Вот тут она все таки подняла на него глаза, но в них не было и проблеска интереса.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Предыдущая страницаВернуться к описанию