Глава 4
Снова скоростной поезд Синкансэн мчал меня к лаврам. Для противостояния личным обстоятельствам я вооружилась медикаментами от высокой температуры, антибиотиками от кишечных вирусов, лекарствами от тошноты, рвоты, а только что сделанная Огава‑сенсеем противогриппозная вакцина уже вырабатывала в моей крови антитела, образуя защитный иммунный ответ.
Я нашла себе замену – преподавателя французского языка и культуры, и договорилась с администрацией университета об отпуске на полгода. По правде говоря, я была убеждена в том, что больше в университет не вернусь.
Мысли о смене профессии наседали. Мой верхний господин – сознание – щекотал мне нервы, бил по самолюбию, заставлял встать в позицию «из пешек в дамки». Окружающие меня в Тохоку милые, добрые, не знаменитые люди стали казаться чрезвычайно скучными, с мелочными желаниями и приземлёнными требованиями к жизни. Кто‑то каждое утро с удовольствием выбивал на балконе матрасы «футон» и любовно развешивал бельё, кого‑то заедали распри с родственниками из‑за дележа наследства, кто‑то бегал по магазинам и покупал дорогую бижутерию и брендовские сумки, потому что не имел другой, высшей цели.
Обучая своих студентов условному наклонению французского языка, я разочарованно констатировала тот факт, что девятнадцатилетние девушки и парни не в состоянии предъявить жизни дерзкий ультиматум. С третьего курса их терзали страхи не найти после университета работу, и это плачевно отражалось на условном наклонении. После тщательного раздумья, дома, со словарём, они выдавали мне фразы типа: «Если бы я была волшебницей, то с лёгкостью нашла бы работу ответственной за производство бантиков для плюшевых кошечек Кити‑чан». Или: «Если бы у меня была волшебная палочка, то я взмахнул бы ею и попал на работу в агентство по недвижимости». «А не хотели бы вы стать личным переводчиком премьер‑министра?» – задавала вопрос я. «Или работать боссом на первом канале телевизионной корпорации NHK?» Тут мечты моих студентов буксовали, и они отрицательно качали головой. Нет, сенсей, не хотели бы. Ну да, я ставила им «отлично» за грамматически правильно построенные фразы, а сама подводила печальные итоги условного наклонения: «Рождённый ползать, летать не может!»
Некоторые милые девушки мило говорили: «Когда я окончу университет, мечтаю выйти замуж и стать домохозяйкой». Слово «домохозяйка» звучало как‑то не актуально, без претензий, не по‑бойцовски. И я быстренько переключалась на других студентов.
Быть домохозяйкой в Японии почётно, совсем недурственно. С одной стороны, это означает свободу от иерархии на рабочем месте. С другой стороны, на мой взгляд, статус домохозяйки ведёт к рабству, зависимости от мужа и детей, к кабале пылесоса, стиральной машинки и кухонной плиты.
Условное наклонение позволяло управлять громом и молнией, запускать мотор грёз в космические дали, поворачивать вспять реки. Но для моих немногословных студентов оно было просто сотрясением воздуха, трепологией.
Встречалась молодёжь и с альтруистическим настроем, глобально переворачивающим мои требования к французской грамматике. Смотря в тетрадку, один парень со смущённой улыбкой раскрыл свои чаяния: «Если бы я успешно окончил университет, то хотел бы работать в пансионате для престарелых, чтобы заботиться о них». Умница! Поставлю тебе на экзамене высшую оценку 100/100.
* * *
Я разглядывала программку спектакля «Камелия на снегу», присланную мне секретаршей агентства «NICE». На ней Нагао‑сан, лукавый капитан с ласковыми янтарными глазами, так же стоял за штурвалом судна рядом с неотразимой суперзвездой японской сцены Фуджи‑сан. В самом низу программки теснились фотографии других ведущих актёров, занятых в спектакле. Я рассматривала их лица и думала: «Какие они, должно быть, интересные. И скоро я буду среди них! После спектаклей мы всей труппой будем ходить в рестораны, выпивать, кто – саке, кто – вино, и из наших разговоров я буду постигать то разумное, доброе, вечное, что доносят они до зрителей в своих замечательных ролях»
Среди VIP‑актёров «Камелии» был и японский комик Одзима. Я видела его в телепередачах, и этот редчайший самородок юмора всегда вполне органично заставлял публику хохотать. «Вот уж нам будет весело с Одзима‑сан!» – представлялось мне.
Иногда тоска по ушедшему папе отступала и я распахивала шторы, чтобы видеть солнце. Сочная палитра осени уже тронула кроны деревьев в парке под моими окнами. Я слышала пение птиц! Оказывается, тому яду, который их истребил во флоре и фауне, нашлось противоядие. И звуки музыки перестали резать мне слух. Даже наоборот. Слушая классические концерты, или рок и поп‑музыку, я чувствовала, как они возбуждают во мне жажду творчества, перевоплощения, непреодолимую тягу к блеску, шарму, соблазну.
* * *
Синкансэн подъезжал к Токио. Я теребила в руках ксерокопию своей роли, состоящей из шести реплик, не считая восклицания «Congratulations!». С помощью японской подруги я подписала латинскими буквами под иероглифами их транскрипцию. И потихоньку учила слова английской аристократки, прикидывая, смогу или нет раскрыть грани актёрского дарования благодаря такому скудному словарному запасу. Хотя, почему бы и нет? Прославился же по всей Японии семилетний мальчик из агентства «NICE», произнеся лишь два слова «Папа, вернись!» в рекламе для строительной компании. Первоклашка, а додумался произнести их так, что вся Япония плакала! А я, большая и с дипломами, разве не смогу? Между репликами есть паузы, а их тоже нужно уметь держать так, чтобы зрители плакали и смеялись.
Секретарша госпожи Хории прислала мне по почте текст «Камелии на снегу» и подробную информацию о гастрольных показах пьесы.
Труппы в Японии в большинстве случаев сборные, а поставляют в них актёров крупные и не очень агентства по шоу‑бизнесу. Здания театров арендуют в зависимости от масштаба спектакля, вложенных в него средств и, конечно, величины компании, продюсирующей постановку. «Камелию» продюсировала известнейшая кинокомпания. Игра велась по‑крупному. В спектакле были задействованы пятьдесят актёров. Из них пять звёзд, несколько VIP‑персон японской сцены, множество опытных актёров средней значимости и… четверо зарубежных не VIP‑персон, включая меня. Вот это‑то и являлось смелым новшеством устроителей «Камелии на снегу». До этого путь на японскую сцену иностранцам был закрыт, и роли европейцев в постановках исполнялись отечественными актёрами. При высоком уровне реквизита это не представляло особых трудностей: белокурых париков было сколько угодно, а остальное дополнял грим.
Я сгорала от любопытства, кто же были эти зарубежные везунчики, дама и двое парней, допущенные, как и я, на большую японскую сцену? Особенно меня интриговала дама. А вдруг она француженка и мы станем приятельницами, обе говоря по‑французски. А если это американка или немка, то мои знания разговорного английского вполне удовлетворительны для дружеского общения за кулисами и вне.
Программа была следующей: месяц (без малого) подготовки пьесы на репетиционной сцене, где‑то на окраине Токио. А окраину выбрали наверняка для ограждения звёзд и VIP‑кадров от назойливых поклонников. Дальше, в следующем месяце все перемещаются в Осаку, в тот шикарный и безразмерный храм, театр Эмбудзё, который со скрытой гордостью показывал продюсер Накамура‑сан, и где меня чуть не «завалили» преступные группировки китайских идеограмм. Затем триумфальное возвращение в Токио, и ещё почти месяц гастрольного показа в Большом токийском театре на Гинзе. Итого: три месяца театральной магии, интересных встреч и блеска под софитами! Я не сомневалась в своих данных, ни в драматических – благодаря досконально проштудированной и отрепетированной системе Станиславского, ни во внешних – большие серо‑голубые глаза и золотистые волосы до пояса были культовыми для генерации «манга и аниме».
Забронировав, за свой счёт, номер в отеле неподалёку от Гинзы, я намеренно ехала в Токио за день до сбора всей труппы и первой читки. Мне хотелось побродить одной по токийским улицам, не раздавая (пока) автографов, и не надевая (пока) чёрные очки и кепку. В этом же отеле руководство киноконцерна забронировало и оплатило мне номер на последующие двадцать пять дней и ночей репетиций.
В Токио шёл дождь. Получив на ресепшен три больших чемодана с вещами и разобрав их в номере, я поехала в Одайба, район небоскрёбов и торговых центров, соединённый с центром Токио Радужным мостом. И настроение у меня было радужное. В уютном салоне кафе, у окна с видом на Токийский залив я пила кофе и наблюдала за прогулочными катерами и баржами. Мимо проплывали два катерка. «Эй, вы, там! – кричала я им по‑японски внутренним радужным голосом. – Congratulations! Позвольте выразить вам сердечную благодарность за то, что пригласили на романтическое празднование вашей помолвки! Но что же вы стоите так далеко друг от друга? У нас в Англии жених и невеста представляются гостям под руку… О, господин Мураниши, у вас такая прелестная возлюбленная! Ну‑ну, не стесняйтесь, обнимитесь! Вы удивительно сладкая парочка!» Отлично! Ни одной запинки! Выучено назубок!
Потом я принялась размышлять, что же надеть назавтра. Чёрную классику, или фэнтези из парижского бутика?
Зазвонил мобильный телефон, и мужской голос беспокойно спросил, имеется ли у меня спортивный костюм, просторный, желательно чёрного или тёмно‑синего цвета. А зачем он мне? Я же не собираюсь бегать по утрам в сквере рядом с отелем. Это звонил сотрудник агентства «NICE».
– Простите, сэр, но о спортивном костюме госпожа Хории ничего не говорила.
– Госпожа Аш, произошло недоразумение. Перед репетициями у нас актёры переодеваются в спортивные костюмы. Сходите, пожалуйста, в универмаг и приобретите.
А о размерах гарантий, положенных мне с завтрашнего дня, даже не заикнулся… Пришлось прервать гуляния и остаток дня посвятить поискам униформы для репетиций.
В Токио не так‑то просто купить недорогой спортивный костюм. Во всяком случае, на Гинзе. Попадались стильные, выгодно подчёркивающие body line, но все – дорогие. Набегавшись по магазинам, я в отчаянии, и ввиду того, что всё уже закрывалось, «схватила» лишь верх – спортивную курточку, скромно отделанную по бокам и по кромке капюшона чёрным и серебристым кружевом. «А вниз надену тёмно‑серые джинсы со стразами», – махнула рукой я. «И вообще, странное дело, к чему на репетициях бесформенные спортивные костюмы?»
Помощник Хории‑сан ещё раз позвонил, чтобы удостовериться в наличии у меня робы для репетиций. А заодно подробно объяснил, где мне завтра ровно в восемь утра требуется ждать Хории‑сан, чтобы вместе ехать на первую застольную репетицию. Туда, на окраину Токио.
Из‑за отсутствия информации о размерах гарантий, я наспех поужинала в забегаловке возле отеля и пошла спать.
* * *
Уснуть я не смогла. В голове роились честолюбивые думы, прокладывающие Радужный мост через залив Славы. У меня отчётливо проявлялись симптомы звёздной болезни. А лекарством от неё я не запаслась.
Глава 5
Когда мы с менеджером вошли в репетиционный зал, там ещё почти никого не было. Накамура‑сан почтительно приветствовал и меня, и госпожу Хории. Затем любезно поинтересовался, хорошо ли я устроилась в отеле. Я рассыпалась в благодарностях за предоставление уютного номера в прекрасной гостинице, а также в который раз, широко улыбаясь своей самой лучезарной улыбкой, выразила глубокую признательность господину продюсеру за оказанную мне честь. Накамура‑сан совсем не был похож на «акулу шоу‑бизнеса». И вообще, имел вид отзывчивого, душевного человека, благоволящего к моей скромной не VIP‑персоне.
Пока Хории‑сан обсуждала что‑то с продюсером, я окинула взглядом репетиционный зал с ровно расставленными стульями и уселась в первый ряд, чтобы хорошо видеть лицо и губы режиссёра и отчётливей слышать его голос. Разговорная речь воспринимается лучше, когда аудитивная функция сочетается с визуальной. А проще сказать – то, что слышишь, но недопонимаешь, прочтёшь на лице собеседника по его губам. Вот этого мне и хотелось.
Зал постепенно заполняли действующие лица в бесформенных чёрных или тёмно‑синих спортивных костюмах. И все они садились на задние ряды. «Ну да, они ж хорошо понимают по‑японски и им не надо смотреть режиссёру в рот», – нашла объяснение этому я.
Дверь открывалась, появлялся актёр или актриса, они тут же низко кланялись в зал и произносили «ohayo gozaimasu» – доброе утро. Уже позже я узнала, что в театре «доброе утро» следует говорить при встрече друг с другом в любое время суток, даже поздно вечером, а о логике данного нюанса японской закулисной жизни приходилось додумываться самой. Наверное, это было что‑то вроде суеверия: всем хотелось «рассвета» на сцене, а о драматическом «закате», добром вечере, как о сглазе, нужно было молчать.
Хории‑сан закончила беседу с продюсером и пробежала взглядом по залу. Бровью не поведя, она шикнула на меня, сидящую в самом центре, на видном месте:
– Аш‑сан, сейчас же сядьте на последний ряд! Это места для главных! И вообще, у нашего агентства очень хорошая репутация, скромность и знание своего места отличают всех наших актёров.
«О‑о! – бурно возмутилась во мне демократия, несущая слоган «Liberté, égalité, fraternité». Что, опять? Опять иерархия доминирования и диктатура альф? Здесь? В месте, являющемся ориентиром нравственности? В храме авангардного образа мысли? Выбрав омега‑стул в последнем ряду за колонной, прячущей меня от режиссёра и мешающей обзору звёзд, я в душе пела «Марсельезу» и готовилась к взятию Бастилии.
Ряды «главных» всё ещё были пусты. До начала собрания оставалось минут двадцать. Возле меня ни с той, ни с другой стороны никто не садился. По всей видимости, в стаю меня не принимали… Это, наверное, из‑за моей классной спортивной курточки с кружевом, обтягивающей бюст, и из‑за клёвых джинсов со стразами, подчёркивающих body line. Надо было всё же купить бесформенный тренировочный костюм!
Дверь отворилась и в репетиционное пространство, запыхавшись, вторглись с криками «Hello!» двое американских парней лет под пятьдесят. В рядах японских коллег раздались смешки. Американцам кто‑то беспардонно указал в глубину зала, и они уселись рядом со мной, не помещая свои длинные ноги в межрядье и упёршись коленками во впереди стоящие стулья. Ну ладно, в моей стае пополнение…
Парни громко представились Марком и Джонни, и по‑панибратски принялись хлопать меня по плечу и даже обнимать… по‑дружески. Японские коллеги, до этого сидевшие как на колу, вдруг расслабились, подражая американцам, и зашевелились. Спёртая атмосфера зала разрядилась и в воздухе запахло свежестью.
Я воспользовалась неожиданно выпавшим шансом и шёпотом пожаловалась парням об утаивании моим агентством размеров гарантий. Марк зашептал, что его менеджер сообщила ему о размерах на первом же собеседовании. И – о чудо! – без обиняков назвал саму сумму. А Джонни, присланный из другого агентства, подтвердил её размер.
Теперь у меня в базе данных находилась ценнейшая и секретнейшая информация о гарантиях, приличных, надо сказать. С этого момента Марк с Джонни стали для меня «своими».
Кроме всего прочего, Марк ненароком раскрыл мне топ‑секреты агентств по шоу‑бизнесу, в том числе и то, сколько процентов они удерживают из гарантий актёров. Целых 30! Одну треть! Так вот почему всё это время сотрудники «NICE», как агенты ЦРУ, увёртывались от моих вопросов о заработке, ловко прикрываясь тем, что в Японии о нём, родимом, вопросов не задают!
Тяжкие мысли об изъятии госпожой Хории тридцати процентов из моих гарантий прервал блистательный вход зарубежной дамы с мелированными волосами, близкими к платиновому цвету. Она подняла руку вверх и широко помахала ею второму помощнику ассистента режиссёра, как будто тот был её близким другом или бойфрендом. Я сперва бросила взгляд на её спортивный костюм и вздохнула с облегчением: обтянула зад не я одна. И если нас уже двое, значит, я не испорчу себе карьеру подчёркнутым бюстом с чашечкой С и обтянутыми, усыпанными стразами бёдрами. Коллеги подумают, что в европейских театрах так и положено.
Вторая иностранная актриса, так волновавшая моё воображение, подошла к доске объявлений, подвешенной к стене у нас за спинами, что‑то проверила и приблизилась к нашей стае, ища свободный стул. Он был один. Рядом со мной, по правую руку. По левую сидели притихшие Марк и Джонни. Они пристально смотрели на открывающуюся дверь.
В зал вошла ничем не примечательная парочка. «Низы» вдруг затихли. Я поняла: явились «верхи». Господин в чёрной спортивной форме, смутно смахивающий на капитана судна с программки, а также его спутница, крупнокалиберная дама в лёгком хлопчатобумажном кимоно «юката» сели в первый ряд, прямо напротив режиссёрского стола, спиной к нам, низам. Далее парад звёзд продолжился… Японские коллеги‑омеги на задних рядах стали переглядываться друг с другом и улыбаться. Ага, значит, только что вошедший пожилой дядечка – это сам знаменитый комик Одзима‑сан. Ещё несколько знаменитостей и VIP‑актёров пожелали всем доброго утра и расположились на почётных местах. Главный режиссёр Сато‑сан посовещался с господином Накамура, и открыл застольную репетицию. Времени на знакомство со второй зарубежной актрисой не было.
Приветственную речь произнёс господин продюсер. Десять минут он горячо благодарил всех членов труппы за огромную честь, которую они оказали одному из самых крупных отечественных киноконцернов, наилюбезнейшим образом согласившись участвовать в постановке «Камелия на снегу» и приносил свои глубочайшие извинения за то, что отвлёк их на три месяца от других славных, нужных зрителям, великолепных проектов. Наверняка многие из актёров средней значимости мучились от невостребованности, испытывая творческий (и не только) голод, и не получая долгими месяцами ни ролей, ни гарантий. Вот они‑то и слушали продюсера Накамура‑сан с особым упоением.
Следующим встал Сато‑сан, режиссёр. Он кратенько поблагодарил продюсера за оказанную ему честь, а также выразил надежду на то, что мы в дружном единстве создадим чудесное шоу. Извиняться ни перед кем не стал. У Сато‑сан был вид очень занятого человека, который мягок и не кричит, но шуток шутить не любит, и при отсутствии ярко выраженного нервного режиссёрского голоса будет властно управлять постановкой. Видно было, что Сато‑сан – пилот высшего класса.
Режиссёр представил труппе драматурга Инуэ‑сан, автора «Камелии на снегу», даму с приятной улыбкой и ледяными глазами. «Как пить дать у авторши тоже звёздная болезнь», – думала я, пока она доводила до публики свой замысел. Тоже, небось, шесть месяцев назад испытывала сильный творческий голод из‑за невостребованности. И вдруг такая удача – заказ крупнейшего киноконцерна на написание пьесы – ремейка нашумевшего европейского мюзикла. И теперь вот этот ремейк бережно держат в руках пять суперзвёзд, VIP‑театралы и несколько десятков омега‑исполнителей. О драматурге уже пишут в центральных газетах, и скоро тысячи зрителей будут аплодировать её гениальности. Госпожа Инуэ, как и некоторые лица в джинсах со стразами, тоже метила из пешек в дамки.
После этого режиссёр представил своего ассистента, ассистента своего ассистента, художника‑сценографа, художницу по костюмам, дизайнера, декоратора, хореографа и весь технический персонал – их фамилий я все равно бы не запомнила и за три месяца.
Наступил черёд актёров, и Сато‑сан предложил каждому из нас представиться и сказать пару слов о себе.
Первым встал «капитан». Он был высокого роста, статным, длинноногим, а янтарного цвета звёздные его глаза мне «с земли» было не рассмотреть. Он лаконично сказал:
– Я – Нагао. Прошу любить и жаловать.
Вторая фраза была лишней. Согласно информации из уст Хории‑сан, все давно уже любили его и жаловали за спетые им бесчисленные песни, ставшие хитами, за бархатистый разрывающий душу голос, звучавший на всех волнах японского радио, за блестяще сыгранные роли героев‑протагонистов, в основном самураев и сёгунов. Народ бешено зааплодировал.
За Нагао‑сан последовала Фуджи‑сан, примадонна в возрасте, одетая в лёгкое кимоно. Несмотря на импозантность и весомость, она была подвижна, естественна в словах и жестах, с душой нараспашку. И я решила, что мы с ней сблизимся.
Ещё с полчаса мы радовались и аплодировали знакомству с действующими лицами. Уже и Джонни с тонким американским юмором рассказал о себе. Марк, представляясь, сыграл роль любимого всеми клоуна, и этим развеселил публику. Даже Нагао‑сан, которому, видимо, было лень каждые две минуты оборачиваться к «глубинке», выслушал Марка, повернув к нему профиль Кесаря.
Подошла моя очередь. Пожелав всем доброго утра, я сказала, что сама из Франции, а в Токио на участие в спектакле приехала из Тохоку. На слове Франция неповоротливый Нагао‑сан развернул корпус на все 90 градусов и вперил в меня оценивающий взгляд. И ещё одна персона из «верхов» на слове Франция развернулась на 90 градусов, с любопытством разглядывая меня. Это был второй ведущий актёр в «Камелии» и звезда множества криминальных телесериалов господин Кунинава.
Очень рада знакомству! Прошу любить и жаловать!
* * *
Наконец‑то поднялась моя соседка, тоже из дальнего зарубежья, а точнее, из России. Звали её Татьяна Рохлецова, и говорила она по‑японски гораздо лучше меня. «Сразу видно, что у Рохлецовой‑сан IQ не бунтарь, как мой. И не устраивал ей восстаний против китайских идеограмм. Поэтому она – грамотная, читать и писать умеет!» – самокритично размышляла я. Нагао‑сан продолжал сидеть лицом к народу и теперь уже смотрел на Татьяну. А Кунинава‑сан отвернулся.
Последними представились ребята в стильных тренировочных костюмчиках. По всем признакам, танцоры. И был объявлен перерыв на обед.
Татьяна Рохлецова ради знакомства обнялась с Марком и Джонни и спросила у меня по‑японски:
– Вы из Франции?
– Да, но могу разговаривать по‑русски.
– Ну значит, будет хоть с кем‑то поговорить на великом и могучем, – произнесла Татьяна без особой радости. – Так вы русская или француженка?
– В Японии по документам я француженка.
Чтобы прервать час вопросов и ответов, я принялась листать текст «Камелии на снегу».
– У вас сколько выходов на сцену? – не поняла моей тактики Татьяна.
– Не знаю. Сато‑сан ничего ещё не говорил.
– А вы посмотрите вон там, рядом с доской объявлений. Вы – Лариса… Как вас?..
– Аш, – уточнила я.
Мы подошли к развешенному на стене длинному, как чья‑то научная диссертация, реестру схем и графиков. Татьяна приняла тон эксперта по всей этой классификации и систематизации, и имела вид человека, съевшего собаку в японском шоу‑бизнесе.
Я не верила своим глазам! Моё имя стояло на видном месте, в начальной картине первого акта. Правда, и Марк, и Джонни, и сама Татьяна тоже играли в самом начале спектакля наряду со мной.
Гото‑сан, второй помощник ассистента режиссёра, подошёл к Татьяне поболтать. А я продолжала водить пальцем по всем картинам первого акта, затем второго, боясь, что перерыв на обед закончится, а я так и не найду больше своего имени! А, нашла! Congratulations! В достославной сцене помолвки сладкой парочки, перед началом второго антракта. И опять мы были в одной упряжке: Марк, Джонни, Татьяна и я. И у меня, оказывается, уже был не один выход, а целых два! Я судорожно стала искать своё имя в третьем акте. Ведь три выхода ещё лучше, чем два? Увы, и мои выходы, и выходы моих соплеменников закончились. Ну что ж… За два выхода на сцену я, пожалуй, лучше подкреплю своё драматическое будущее, чем за один, тот, к которому так тщательно готовилась. Только придётся учить новые реплики на японском, для начальной сцены.
Татьяна окончила весёлую болтовню с господином Гото и, едва оглянувшись на меня, вышла из зала. Да и мне надо было «отметиться» у Хории‑сан, которая опять что‑то обсуждала с продюсером. Потоптавшись невдалеке и видя, что их совещание ещё не подошло к концу, я решила отлучиться в rest room.
Нагао‑сан сидел в одиночестве на обтянутой коричневым дерматином лавочке, в холле, отделяющем репетиционную сцену и туалет. Всенародный любимец, певец и актёр, как простой студент, орудовал кнопками мобильного телефона, отправляя, видимо, СМС. А чуть поодаль, в кучке, как воробьи на ветке, на дерматине устроились танцоры. Одни держали на коленях ланч‑боксы, другие склонились над своими айфонами. Проходя в туалет, я по‑дружески махнула парням рукой: «Привет!» Парни скупо улыбнулись.
Время было обеденное и мне тоже хотелось есть. Но я не рассчитала, что застольная репетиция займёт весь день. Репетиционная сцена находилась в глухом месте и до ближайшего кафе было минут пятнадцать быстрым шагом. Так что от обеда я отказалась. Просто купила около туалета, в автомате для продажи прохладительных напитков, кока‑колу и направилась обратно в зал.
Я шла по холлу прямо на Нагао‑сан, и он уже издалека поедал глазами мои обтягивающие джинсы, усыпанные стразами. Да так, что у меня под ними так‑таки запылали огнём body line, а стразы чуть не расплавились. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что у самодостаточного певца и актёра в жизни имелись все привилегии, удовольствия и блага. Единственное, чего ему, по всей видимости, не хватало – это body line со стразами. Вот уж загадка!
Я смутилась и быстренько прошмыгнула в зал. Кажется, кое‑что с вопросом о чёрных просторных спортивных костюмах начало проясняться. Я догадывалась, они нужны были не только для свободы движений на репетициях, но и для отвлечения мужской, изголодавшейся части главных действующих лиц, от женских линий и форм, мешающих звёздам вне сцены, в их бесконечной внутренней работе над ролью, а на сцене – для полного перевоплощения в своего героя.
Поборов в себе Еву и испытывая чувство вины перед звёздной частью труппы за то, что мешаю им вжиться в роль, я быстро накинула просторный дождевик, делая вид, что мне холодно.
Хории‑сан подошла попрощаться. На послеобеденную читку она не оставалась из‑за неотложных дел. Да она мне больше и не нужна. Я и без неё уже знала, каков мой заработок, и сколько она урвёт из него по окончании гастрольных показов! Кроме этого, её указы, инструктаж и шиканье будили во мне повстанческий дух. Таким образом, иллюзий насчёт того, что менеджер, в случае чего, встанет на защиту моих прав и гарантий, у меня не осталось, и надёжнее было бы опереться на товарищеское плечо Америки в лице Марка и Джонни. А они у режиссёрского столика аккурат беседовали с Татьяной Рохлецовой, стоявшей задом к верхам и низам. И этот зад, как легальный паспорт в тесной корочке, был гордо предъявлен таможенному контролю, то есть Нагао‑сан и господину Кунинава, только что вернувшимся на свои почётные места. Однако когда в дверном проёме показалась госпожа Фуджи, Татьяна сдала позиции и без промедления отступила к нам, тылам.
Я уткнулась в текст «Камелии». Иероглифы натачивали свои самурайские мечи, готовясь к атаке, и от страха и голода мне стало дурно.
Читка началась. Первая сцена первого акта шла полным ходом, а режиссёр всё не произносил желанные слова: «Госпожа Аш, ваша реплика!» Марк и Джонни подавали голос, перекликаясь по‑английски с главным персонажем Нагао‑сан.
Я мало что понимала в развитии сюжета. По той простой причине, что не знала, о чём пьеса. Текст её пришёл по почте совсем недавно и содержал в себе двести страниц. Соответственно, их бы я не освоила и за двести лет, а японские друзья не имели времени читать всё это и пересказывать мне содержание.
* * *
Я подвела безрадостный итог: в одном из двух своих выходов я была простой статисткой. Хорошо. Зато у меня был козырь – последняя картина второго акта. Там у меня яркие эмоциональные реплики, раскрывающие глубину характера английской леди, её великолепие, пучину дамской психики, искусно прячущую под улыбками ревность к чужому счастью, к чужой, а не своей, помолвке, сожаление об уходящей молодости, скорбь о несбывшихся любовных грёзах.
Ждать пришлось долго, часа два, с учётом замечаний режиссёра, уточнениями реплик, произносимых словоохотными альфа‑персонажами и прерываемых режиссёрскими разъяснениями нюансов постановки.
Я старалась уйти в прострацию, заняться медитацией. Более того, уже намеревалась перевернуть пьесу вверх тормашками, чтобы не видеть в тексте ряды противников, пестрящие чёрточками и загогулинами. Но шелестеть страницами в унисон низам и верхам было стратегически важно для актёрской карьеры.
Листая страницу за страницей, мы подошли к долгожданной сцене помолвки и к поздравлениям. О, вот он – мой звёздный миг! В зале образовался вакуум. Тишина. Я набрала воздуха в лёгкие, потому что ну никак не могла с первого раза, без запинки, произнести это заковыристое английское слово «Congratulations!» и… не произнесла его… За меня это сделал Марк. Ничтоже сумняшеся он прочитал с прекрасным английским акцентом и преувеличенным рвением все мои шесть коронных фраз. И слово «Congratulations» далось ему с первого раза.
Оцепенев, я косо смотрела на Марка, но читка шла к третьему акту, равнодушная к моим страданиям. У меня не было слов! И дар речи пропал.
Режиссёр объявил десятиминутный перерыв. Татьяна Рохлецова обратилась ко мне с пониманием, сочувственно:
– Что, даже слов не дали?
– У меня их отобрал Марк, – с безразличием в голосе и горечью в душе ответила я.
У самой Татьяны было целых три выхода. Два в качестве статистки, и один в середине второго акта, с репликами, вернее, с какими‑то восклицаниями «Oh!», «Ah!», «So pretty!», «Darling, buy this to me!» Да, негусто. Но хронометраж её второго выхода равнялся пяти минутам. То есть слов‑то было мало, зато телодвижений много. А у меня вдруг отняли реплики, и время моего выхода не превышало трёх минут. «Ничего, – философски размышляла я, – у каждого своя судьба и свой шанс».
Часов в пять, после окончания застольной репетиции режиссёр подозвал Марка и меня. Оказывается, мы были супругами по сцене, и соответственно, шесть реплик подлежали справедливому супружескому разделу: три – Марку, три – мне. А выкрики «Congratulations!» щедро доставались нам обоим. Марк раскинул руки с возгласом «Oh, sorry!», но я чувствовала его разочарование – жена «отбирала» у него половину завещанного состояния, одну вторую шанса на успех. Сорри, любимый!
Режиссёр Сато‑сан попрощался, но низы не трогались с места, пока верхи не наговорились и не покинули репетиционный зал. Марка и Джонни как ветром сдуло, и Татьяна куда‑то пропала. Уф‑ф, я поспешила к метро, купив наконец бутерброд и жуя его по дороге.
Группки действующих лиц шли тем же путём, что и я, но никто из них не делал мне знака присоединиться к их стае, будто я была незнакомкой. От здания, где находился репетиционный зал, отъезжали «мерседесы». За тонированными стёклами прятались верхи.
Поужинала я в забегаловке возле отеля. Надо было экономить свои «преподавательские», поскольку гарантии выплатят только через три месяца, по окончании гастрольных показов. «Невероятно! – кипятилась во мне демократия. – В Европе актёры устроили бы забастовку!» Затем позвонила маме, делясь с ней подробностями дня первого. Гематома на её голени так и не заживала, и чувствовала она себя неважно, объясняя это ежедневным приёмом препаратов, разжижающих кровь. С пылу, с театрального жару меня бросило в холодный пот – мама призналась, что самовольно прекратила приём лекарств. Пришлось долго отчитывать её за «самоволку» и убеждать не принимать решений без консультации у кардиолога.
Мне было тревожно. Но надежда, сама страдающая звёздной болезнью, шептала: «Всё будет окей».
Глава 6
Кажется, день выдался солнечным. Окна моего номера выходили на стену высотного здания, стоявшего почти впритык к отелю. Так что все краски неба и солнечные лучи были замурованы в бетон. Но дождь кончился.
Я встала в пять утра, чтобы «раскачаться», посмотреть новости CNN и привести себя в порядок. Затем мне предстоял долгий путь на окраину Токио, в репетиционный зал. Впервые одна, без группы поддержки, я готовилась разгадать чайнворд токийского метро и не пасть на перроне в неравном бою с иероглифами, обозначавшими стыковки линий, направлений и названия станций. У меня учащалось дыхание, когда я думала, что не успею подняться из подземки на белый свет без пятнадцати девять.
Покинув отель, я удостоверилась, что день и вправду солнечный. До метро было двенадцать минут ходьбы. Я, как водолаз перед погружением в бездну, дышала полной грудью. На узкой улочке, ведущей к скверу с видом на Токийскую башню, владычество гостиничного кондиционера завершалось триумфом O2.
В сквере кристальные капли росы на листьях азалий покачивались, а солнце заливало золотом мрачные костюмы служащих, спешащих каждый к своему бизнесу. Слышались трели соловья, а когда он замолкал, то кукушка на свой манер куковала соло о неумолимости времени.
Я почтительно разглядывала Токийскую башню, копию Эйфелевой, только всю в красном. Жаль, что было много прохожих. А то я бы крикнула ей: «Congratulations! Вы с госпожой Эйфель – на удивление сладкая парочка!» С участившимся дыханием спустилась в метро. На перроне ждал поезда Марк. Не своя от радости я бросилась к нему с объятиями и тут же сделала признание в панической боязни токийской подземки. «Ну, что‑то вроде клаустрофобии», – пояснила я Марку, который не понимал причины моих страхов. Сам‑то он был стреляным воробьём в сложных подземках Осаки, Хиросимы, Нагоя, и на мякине токийского метро его уже было не провести.
За час езды я многое узнала о личной жизни американца. Ему было под шестьдесят. «А выглядите вы, как Ричард Гир!» – сделала я ему искренний комплимент. Таким образом, мы сблизились ещё больше, и я даже осмелилась назвать его «honey», поскольку он являлся моим новоиспечённым супругом по сцене. Ему очень понравилось, как я его назвала, и он признался, что ищет девушку для совместной жизни и мечтает о рождении дочки. И как‑то таинственно глянул мне в глаза. А я без промедления стала разглядывать серый пол вагона, боясь выдать взглядом свои глубокие сомнения в данном начинании.
На окраине Токио, выходя из метро, мы с Марком категорически разошлись во мнениях, в какую сторону идти к зданию с репетиционной сценой – направо по улице, или налево. Я настаивала повернуть налево, и мы долго плутали по улочкам с жилыми комплексами и частным сектором. Было без десяти девять. Мы заблудились. Марк уже выходил из себя, потому что опоздание на репетицию приравнивалось к краху актёрской карьеры. А он, по моим наблюдениям, тоже метил в дамки… нет… в ферзи.
Нарушая утреннюю тишину спального района Токио и пугая стуком каблуков благовоспитанных прохожих, теперь мы бежали в правую сторону от станции метро. Зазвонил мой мобильный. Накамура‑сан заботливо поинтересовался, не забыла ли я о репетиции.
– Нет, не забыла, – лепетала я, задыхаясь от утреннего марафона. – Мы с Марком заблудились. Но уже почти у входа.
– С Марком?! – удивился продюсер, почему‑то выведенный из равновесия.
– Поторопитесь, госпожа Аш, лучше не опаздывать.
Краснощёкий Марк, уже обвинивший меня во многом, напоследок предъявил ещё одно загадочное обвинение:
– Никогда тут и никому не говори, с кем ты заблудилась! Не называй имён! Этим ты всё испортишь!
Задать вопрос: «Что испорчу?» – я не успела. Взмыленные, мы были у двери в репетиционный зал.
– Войду первым я, – по‑джентльменски заявил Марк, – а ты – через пару минут.
По его тону я поняла, что уже никогда не буду той девушкой, которую он ищет. «Слушаю и повинуюсь» я, естественно, не сказала, так как вовсе не собиралась подчиняться прерогативам американца. Поэтому вошла в зал сразу же вслед за ним, ровно в девять.
Труппа была в полном сборе, но лишь некоторые холодно ответили на мои сердечные пожелания доброго утра. Марк сидел как ни в чём не бывало, рядом с Джонни. Возле них – Татьяна, а на единственном свободном стуле лежала её сумка. Таня сделала мне знак, приглашая сесть рядом. О, идёт потепление… Она заняла мне место.
Репетиция в выгородке началась. Зал был огромным. Актёры и статисты расположились вдоль стен, кто на стульях, а кто и на полу. География сцены была отмечена мелом, а декорации – подручными средствами. У противоположной стены, на дальнем расстоянии, сидели за столами верхи: Нагао‑сан, Фуджи‑сан, Кунинава, господин Одзима и ещё с десяток VIP‑актёров.
Оттуда, издалека, янтарные глаза были направлены не на режиссёрский стол, а в нашу сторону. «Так понятное дело, – промелькнуло у меня в голове, – нас тут, белых ворон, целых четыре особи». И чуть передвинула стул, прячась за бетонную колонну, подпирающую плафон.
Репетировались сцены выборочно, не с самого начала. Сато‑сан называл номер картины, и действующие лица, держа тексты в руках, собирались в кучку на очерченной мелом сцене. Пока режиссёр беседовал с ними, мы с Татьяной болтали. А когда начиналось сценическое чтение и актёры произносили реплики, глядя в тексты и почти не двигаясь, мы с Таней всё равно болтали. Хотя все до одного японские коллеги‑омеги и альфа‑статусы склонялись над «Камелией» и водили пальцами по страницам. Помощник режиссёра сделал нам замечание:
– Госпожа Рохлецова и госпожа Аш, следите за текстом!
Марк и Джонни тоже притихли, делая вид, что как будто бы что‑то понимают в ладной дружине иероглифов ремейка. Татьяна сидела, закинув ногу на ногу, и по её расслабленности было понятно, что китайские идеограммы – это её конёк. Я была пристыжена! И вжималась в стул, жалея, что мой конёк – автоматический перевод Гугл, и он у меня в персональном компьютере, а тот спрятан от горничной в чемодан, а тот закрыт на ключ и задвинут за холодильник.
Ассистент режиссёра выкрикнул имена Одзима‑сан, Татьяны и Джонни. Комик Одзима лишь встал, ничего не говоря, а все уже смеялись. О, оказывается, Джонни и Рохлецова тоже были супружеской парой на сцене. И это дало полное право Джонни, женатому вне сцены на женщине из Нагойя, прижимать Таню к себе, ласкать её руки и даже обнять ниже пояса.
Персонаж господина Одзима был владельцем сувенирной лавки эпохи Тайсёи очень забавно, с шутками да прибаутками расхваливал чужестранцам японские банные аксессуары для горячих источников «онсен». Публика, в смысле труппа и техперсонал, хохотали до упаду. Татьяна почему‑то ходила по лавке на цыпочках с возгласами: «Oh!», «Ah!», «Look at this, darling!» А darling, как будто держа в руках фотоаппарат, щёлкал супругу в различных ракурсах. Я внимательно следила за телодвижениями Татьяны. Кокетливое целомудрие в позах, убедительное восхищение иностранки начала XX века при виде диковинок, экзотических безделушек далёкой Японии. Всё в ажуре. Но почему же на цыпочках? Может, это удлиняло ноги? Татьяна была небольшого роста и длину ног могли откорректировать высокие каблуки, а не теннисные тапочки, обутые для репетиций. На мой взгляд, эта инстинктивная женская уловка говорила о непрофессионализме. Вернувшись на место, Рохлецова спросила:
– Ну как?
– По‑звёздному, – лаконично шепнула я.
– Это – опыт в японском кинематографе и на сцене, – убеждала меня, дилетантку, профессионалка.
Вдруг Марк возбуждённо вскочил с места, дёрнув меня за рукав: «Наша сцена!»
«Thank you, honey!» Я чуть не прозевала свой выход.
В середине зала стояли Нагао‑сан и мадемуазель Фуджи в лёгком белом кимоно с голубыми цветочками. У обоих не было в руках текстов. Двести страниц с репликами они выучили назубок ещё до начала репетиций. Олимпийцы!
Я робко просунула руку под локоть Марка, а тот, как и положено любящему супругу, прижал её к своему боку и нежно погладил. О‑о, и нежности входили в сценарий? Я была решительно против супружеских ласк!
Мы с Марком продефилировали мимо продюсера Накамура‑сан и режиссёрского стола. За нами шла целая свита: Джонни под руку с Татьяной, танцоры с партнёршами, и омега‑массовка. Неожиданно грубо мой супруг подёргал локтем, чтобы я отцепилась, и театрально раскрыл объятия навстречу сладкой парочке, шикарно крича: «Congratulations!» Я вторила ему, поздравляя Нагао‑сан и его суженую. Те, играя не в полную силу, с лёгкой иронией глазели на Марка. Мой партнёр явно переигрывал.
Как потомственная герцогиня, я протянула Нагао‑сан руку, изогнутую в запястье. Ласковые янтарные глаза жгли мне лицо, чуть не подпаливая ресницы. Кажется, таким взглядом смотрит мужчина, пытаясь бесцеремонно проникнуть в дамскую душу, заарканить её сердце. Шалун! Так не считается. Я чужая супруга. И это же ваша помолвка, сэр!
Затем мягкая ладонь коснулась моей ладони. Всенародный кумир, идол миллионов поклонниц, подносил для поцелуя мою скромную руку к своим губам, вопрошая взглядом: «Можно? Я правильно делаю?» А я и взглядом, и легонько покачав головой, давала ему понять: «Не надо… Вы – Кесарь, а кесари не целуют руки простым смертным».
Игра глаз заняла лишь секунду, и Марк выпалил:
– Позвольте выразить вам сердечную благодарность за то, что пригласили на романтическое празднование вашей помолвки!
Моя реплика.
– Но что же вы стоите так далеко друг от друга? – я погладила Фуджи‑сан по плечу, а она скромно потупила очи. Выполнено безукоризненно! Она – юная девушка из провинции, впервые в жизни видела этих белобрысых чудиков, крикливых, размахивающих, как макаки, руками, жахающих, как пощёчины, непродуманные фразы. Марк уже провозглашал обычаи англичан на помолвках, а я подхватывала:
– Ну не стесняйтесь, Мураниши‑сан, обнимите невесту! Вы удивительно сладкая парочка!
По‑моему, в двух последних словах у меня зазвучала фальшь. Но режиссёр молчал. К нам приближалась фурия, Мичико, истинная невеста Мураниши‑сан. Её играла потомственная актриса Соноэ Оцука, с холёным лицом, невероятно популярная, говорящая по‑французски. Но без body line.
Тут начался переполох. Татьяна, закатывая глаза, чуть не упала в обморок из‑за постыдного ляпсуса, совершённого англичанами. Чужестранцы опозорились! Приняли простую служанку, случайно оказавшуюся рядом с хозяином Мураниши, за его невесту! Режиссёр удовлетворённо произнёс: «Стоп! Переходим к третьему акту». А я врубилась наконец‑то в замысел картины. Драматург Инуэ‑сан выставляла нас, благородных англичан, на посмешище. И тысячи зрителей будут забавляться, глядя на наш бред и культивируя ксенофобию.
Я нашёптывала свои соображения на ухо Марку, а он, не реагируя, произнёс мудрую вещь:
– Какая разница! Играй то, что тебе велят! И получишь за это свой миллион.
Да‑а, аргумент был веским. И деваться было некуда. Но мне не хотелось выглядеть посмешищем для японской публики. За отечество, так сказать, обидно.
Перерыв. В сумке у меня лежали бутерброды, а Татьяна запаслась ланч‑боксом. Мы уселись в холле на дерматине. Фуджи‑сан, весёлая и беспечная, проходила мимо, в туалет. Увидев нас, она замедлила шаг и по‑свойски спросила:
– Что, обедаете?
Мы с Татьяной дружно закачали головами – «Да, вот… обедаем…»
– А мне бы надо похудеть, – легко призналась в самом сокровенном богиня японского театра и кинематографа. Какая же она всё‑таки простецкая!
– Нет‑нет, что вы, госпожа Фуджи! Не мучайте себя диетами! У вас прекрасная фигура! – это я так разгорячилась. А Татьяна молчала. Лишь бросила скучающий взгляд в спину уходящей звезды.
Я ела бутерброды, слушала опытную Татьяну, наматывая на ус ценные сведения о шоу‑бизнесе. Для своего актёрского будущего.
– Не так давно я снималась в одном фильме… женская роль второго плана… там я спасаю от смерти главную героиню. Ну вот, а моё имя даже в титрах не указали, представляешь?
Не‑а, я не представляла… Как такое могло быть?
– А вот так, – с сарказмом закончила историю Татьяна.
Я догадалась, что она в целях самосохранения не делает вслух ни содержащих обличение выводов, ни критических заключений. Как говорится, молчит в тряпочку. Ну что ж… Может, и верно… «Осторожность не помешает», – сделала я своё умозаключение.
– А тут пошла на кастинг для рекламного ролика, – продолжала Таня. – Реклама средства для эпиляции. За десять секунд на экране платили хорошие бабки… триста тысяч. Выстояла чудовищную очередь… Вокруг сотни длинноногих европейских красоток, манекенщиц под метр девяносто. И я на их фоне – маленькая и кругленькая… Ну всё, думаю, не пройду, зря день потеряла. Через неделю звонят – приглашение на съёмки. И что ты думаешь, нарядили меня в бикини, а вместо ног приделали хвост русалки. Нас, русалок, было две… ещё какая‑то мисс из России. Посадили по ту и другую сторону местной манекенщицы… худой как щепка… ноги, как будто в кавалерии служила. И вот нас, золотоволосых европейских русалок, заставили гладить её ноги, приговаривая: «Хочу такие же!»
– Отпад! – резюмировала я вслух. А про себя подумала: «Ни за какие «бабки» не стала бы сидеть с хвостом русалки и гладить чьи‑то конечности». Да ещё и приговаривать: «Хочу такие же». Ой, что сказали бы мои студенты, увидев Ларису‑сенсея по телевизору в бикини и с хвостом русалки?! А администрация университета? Бесчестье!
Перерыв заканчивался. Очень хотелось кофе. Возле господина продюсера в углу на столике имелась кофемашина эспрессо. От неё исходил лакомый аромат, делающий железобетонную обстановку репетиционной сцены почти домашней. Но дело в том, что к кофе прикладывались только верхи. Нагао‑сан уже налил себе чашечку. Сделал он это с конфузом, идущим ему как зайцу курево. Одзима‑сан подошёл к кофеварке с шуточками. Фуджи‑сан, как девочка, забавно подбежала мелкими шажками.
Низы тоже, наверное, хотели кофе, но не могли полноправно, наравне с олигархами, обслужить себя горячим напитком. Я шепнула Татьяне:
– Ты хочешь кофе?
– Да, хочу.
– Так пойдём нальём?
– Не‑е, не пойду. Иди сама.
Тогда я повернулась к Марку и Джонни:
– Do you want some coffee?
– Oh, yeah, please!
– Let’s take it? – показала я в сторону кофемашины.
– Oh, no, no, thanks!
Они чего‑то боялись.
Национальный девиз Французской республики провозглашает кроме свободы и братства ещё и равенство. Оно‑то и толкнуло меня плюнуть на кастовое деление и подойти к кофемашине, спрашивая на ходу у Накамуры‑сан:
– Можно ли мне налить себе немного кофе?
– О да, конечно! – любезно ответил продюсер. – Наливайте когда вам угодно, не стесняйтесь, госпожа Аш!
А о трёх других членах нашей законной иностранной группировки не упомянул.
Я налила кофе в пластмассовый стаканчик, чувствуя на себе взоры верхов и видя ревнивые гримасы низов. Кроме того, у меня почему‑то загорелась задняя часть джинсов, которую я ненароком повернула к столу «главных».
Режиссёр объявил репетицию второй картины третьего акта. Значит, сцены с выходом моей героини на сегодня закончены. Ну и зачем сидеть‑то? В моей стране рабочее время строго регламентировано. За сверхурочные доплачивают. А Хории‑сан вряд ли сделает надбавку к моим гарантиям.
Всё было так. Но во Франции меня доводила до бешенства чересчур скрупулёзная регламентация рабочего дня. Особенно в кассах вокзалов. На стеклянной двери было чёрным по белому написано: закрытие в 20:00. А предприимчивые служащие SNCF не пускали купить билет уже без двадцати восемь. Ругайся не ругайся – эффект был один. На поезде уже не уедешь. В 20:00 и ни минутой позже служащие снимали фуражки и уже уходили домой. И к начальству не было смысла обращаться. Закрытие в 20:00 означает не конец обслуживания пассажиров, а выезд из парковки, на ужин с семьёй.
Было три часа. Глядеть в книгу и видеть фигу, скрученную китайскими идеограммами, я не собиралась. Положив текст пьесы в сумку, я предложила Татьяне:
– Слушай, давай пойдём в кафе? Всё равно наших выходов больше нет. Время – деньги.
Татьяна ответила:
– Иди, если хочешь. Я останусь.
Она держала меня на расстоянии. И объяснений, почему надо оставаться, закончив репетицию с нашими выходами, не давала. Ну очень осторожная персона!
Пока сменялись картины и одни действующие лица расходились по местам, а другие сходились в центре зала, я без резких движений начала перемещение к выходу. Нагао‑сан с блокнотом в руках, как наблюдатель ООН, следил за моей передислокацией.
Иного пути, чем через стол продюсера, не было, и Накамура‑сан уже вопросительно смотрел на мою сумку и дождевик. Пришлось отпрашиваться:
– Накамура‑сан, можно мне уйти? Всё равно на сегодня у меня выходов нету.
Лицо продюсера застыло на две секунды. Две секунды он медлил с ответом, давая, видимо, мне повод для размышления. Затем совсем не строго сказал:
– Да‑да. Если у вас есть неотложные дела, конечно, идите…
У меня действительно были неотложные дела в такой солнечный день: прогуляться по Гинзе, зайти в дорогие универмаги «Mitsukoshi» и «Printemps», посмотреть осенне‑зимнюю коллекцию одежды и обуви, поискать для мамы красивое пальто с мехом, которое я решила подарить ей по окончании гастролей и по получении приличных, даже с вычетом 30 процентов, гарантий. А ещё маме нужны были добротные тёплые сапоги. И осенние туфли – мне нравился бренд «Geox». Их бутик как раз находился на Гинзе. Купишь – и не прогадаешь. Комфорт и отличное качество. Мысли о покупках для мамы радовали сердце. Я баловала не столько себя, сколько её. После кончины папы, которого я, наивная, раньше считала бессмертным, мама стала мне ещё дороже, и я поклялась беречь её как зеницу ока. Кроме этого, когда я была маленькой, она всем жертвовала для меня. А теперь, когда я встала на ноги, наступило моё время жертвовать.
В детстве у меня с мамой почти не было разногласий. Мы ссорились только по одному поводу: в зимнюю стужу она заставляла меня надевать вниз рейтузы с начёсом, чтобы не застудиться «по‑женски». Я ненавидела эти неэстетичные рейтузы, делающие меня толстой.
Шагая к метро, я размышляла, почему продюсер Накамура‑сан помедлил на две секунды с ответом. Он обычно вообще не медлил. Всегда давал ответ моментально, не сомневаясь. Может, со своей демократией и равенством я что‑то делала не так? А что, если это навредит моей карьере артистки? Я ещё не знала неписаных законов японского шоу‑бизнеса и закулисных правил поведения. И надеялась выведать это у опытной Татьяны. А пока решила затеряться в актёрской стае, укрощая своё стремление к индивидуальности.
Вернувшись в отель и говоря с мамой по телефону, я описала ей роскошное кашемировое пальто с меховым воротником и попросила измерить длину плеча, рукава и объём груди, чтобы не ошибиться в размере.
Мама была в приподнятом настроении. Она тоже ходила по магазинам и купила себе на зиму добротный свитер из мягкой шерсти и тёплые брюки. И виновато добавила:
– Довольно дорогие…
– Мамочка, трать без стеснения! Я тебе оставляю деньги на дорогие качественные продукты и одежду, недоступные на твою пенсию.
Мама чувствовала себя хорошо. И я чувствовала себя хорошо.
Главное, чтобы мама была здорова. И тогда живи‑не тужи.
* * *
Подключив интернет, я набрала в поисковике на катакане имя Татьяны Рохлецовой. Информация о профессиональной актрисе японского театра и кино была очень скудной. Где‑то преподаёт русский язык, подрабатывает в каком‑то баре, два года назад играла мелкую роль в спектакле «Кровавая Мэри». Больше ничего. Ни фильмов с её участием, ни выходов на сцену. Зато её имя без конца высвечивалось на сайтах знакомств. Поиск мужчины для дружбы и прочих дел. Она не она – не проверишь, не зарегистрировавшись на сайте. Ну что ж… Информации нет, остаются лишь смайлики:)
Глава 7
С Марком на перроне я не встретилась, но благодаря сотням километров, намотанных по Японии на «Тойоте» БУ, чувство ориентации на этот раз не подвело. Я чётко и правильно вышла из метро на окраине Токио, на нужной станции и в нужном направлении.
Впереди меня шла молодая актриса из нашей труппы, играющая роль дочери господина Мураниши. Я бегом догнала её и, радостно пожелав доброго утречка, принялась было общаться. Но она ответила мне нехотя и, закинув конец белой шали с кистями на плечо, совершила марш‑бросок вперёд, отрываясь от меня метров на сто. Ага, со мной рядом почему‑то идти не желают…
Зайдя в репетиционный зал, я первым делом подошла к столу продюсера и витиевато попросила прощения за вчерашний уход до полного окончания репетиции. Накамура‑сан был очень добр ко мне, ответив, что даже не стоит извиняться.
Татьяны ещё не было. Марк и Джонни что‑то обсуждали с напряжёнными лбами. Уж не требование ли выплачивать гарантии, как всем нормальным людям, в конце каждого месяца, между двадцатым и двадцать пятым числом?
Я положила сумку на соседний стул.
Нагао‑сан сидел в одиночестве, тыча пальцем в кнопки мобильного. Мне надо было переодеться в раздевалке, сооружённой в виде походной палатки возле стола главных. Пришлось идти прямо на кумира, и, здороваясь, кланяться. Опять его взгляд прожигал мне до дыр джинсы. Уж и сомнений не было, что у Нагао‑сан чересчур мощная аура, и что его глаза обладают особой силой, магией графа Калиостро, метателя огненной энергии и поджигателя. Ощущение, что у тебя воспламеняется кожа мягких частей, было не из приятных.
В раздевалке слышались женские голоса. Я постучала. Мне ответили: «Эми‑чан, это ты?» Я просунула голову в раздевалку, а зад торчал прямо перед носом поджигателя. Опыт удался. Горело то, что находится ниже поясницы. Я была в шоке. Такого со мной ещё не случалось!
Три девушки совершали в раздевалке обряд утреннего туалета. Фуджи‑сан, как Мария‑Антуанетта, стояла, раскинув руки, а девушки облачали её в кимоно. Одна из них произнесла немилостиво что‑то вроде: «Уберите голову! Королева ещё в исподнем!» А тут и Татьяна подоспела со словами:
– Ты вот вчера ушла рано, а мне дали ещё один выход! В первой картине второго акта. Я из правой кулисы бегу к выходящему из левой Джонни и бросаюсь к нему на шею. Дальше вообще мы должны слиться в поцелуе, но я уже позвонила своему менеджеру и категорически отказалась. А обниматься вот придётся…
Ух ты! Равенство и регламентация рабочего дня сыграли со мной злую шутку! Я не получила лишнего выхода, пусть даже с поцелуями…
Джонни, видимо, решил прорепетировать эту сцену перед началом, и подлетел к Тане с объятиями. Она остудила его пыл:
– Слушай, я предупредила своего менеджера об отказе от поцелуев. Менеджер уже позвонила господину Накамура и всё улажено.
Джонни обиделся:
– А я вот получил приглашение на кастинг «Ромео и Джульетты», готовящейся к выходу в январе.
– Неужели на роль Ромео? – влезла я в супружеские распри.
Татьяна сухо поздравила супруга и, повернувшись ко мне, цокнула языком: «Какой там Ромео! Его и на роль Париса не возьмут. Ромео у них будет из Страны восходящего солнца. На главные роли чужих не берут! Ха‑ха… А наш Джонни будет статистом… каким‑нибудь служкой у Капулетти…»
Трудно было поверить в то, что Джонни, жгучего брюнета, метр восемьдесят ростом, и вообще прирождённого итальянского любовника, на роль Ромео не возьмут.
– Не возьмут! – подтвердила Татьяна – Тут даже истинного арийца Гитлера играют отечественные актёры!
Режиссёр созвал народ на отработку начальной сцены. Английское судно «Faith» входит в Нагасакскую гавань. С очерченного мелом трапа спускается Мураниши‑сан. За ним англичанки – Татьяна и я, а потом массовка. Джонни и Марк встречают господина Мураниши на берегу.
Мы выстроились в цепочку, в порядке греческого алфавита. Нагао‑сан, альфа, разумеется, во главе. Таня на пять минут оказалась в позиции «бета», а я в «гаммах». Звёздный Нагао‑сан, без капризов, до неприличия скромно вслушивался в указания режиссёра, не встревая, не переча и не навязывая своих требований. Татьяна дышала ему в затылок. Английских леди встречали японские представители неизвестно чего. А вслед за мной матрос нёс мои коробки со шляпами и чемоданы с бриллиантами. Матросом был красивый парень, танцор Джун. Он уважительно, как знатной даме, объяснял мне то, что я не совсем понимала в замечаниях режиссёра. Мы разговорились, и в перерыве он познакомил меня и Татьяну с другими красавчиками‑танцорами. Я сказала, что могу танцевать аргентинское танго, которому училась в танцевальной студии в Париже, и даже ездила на фестиваль в Буэнос‑Айрес. Один из парней, Аракава, обрадовался:
– О! Здорово! А я по совместительству преподаю танго в Токио.
Ну вот и славненько… Контакт по совпадению интересов есть!
Пока мы беседовали с танцорами, смеясь и кокетничая, Нагао‑сан недовольно зыркал в нашу сторону. А другие VIP‑персоны любезничали между собой.
Сразу после перерыва режиссёр вызвал Татьяну и Джонни. Все с нескрываемым удовольствием созерцали сцену пламенной встречи английских любовников. Татьяна издалека бежала к любимому с криком «Майкл!», бросалась ему в объятия, а её партнёр Майкл, то есть Джонни, кружил её по сцене, протягивая губы для поцелуя. Татьяна отвернула от партнёра лицо, а режиссёр понимающе кивнул, в смысле «Да‑да, предупреждён!».
Татьяна возвращалась на место с гримасой, близкой к отвращению, и ворчала: «Вот влипла! И так будет все три месяца!» А Джонни остался доволен близостью с партнёршей и приглаживал растрёпанные кудри.
Я старательно делала вид, что слежу за текстом и понимаю написанное. Перелистывала вместе со всеми страницы, а также не забывала и прятаться за колонну от настойчивых взглядов кумира всех японских женщин. Затем осаждала себя: «А куда ему смотреть, как не прямо перед собой? А тут я сижу… Ну да, очень я ему нужна! У него таких, как я, хоть пруд пруди… А может, он на Марка смотрит? Или на Джонни? Знаменитости – народ сложный, зачастую не гетеросексуальный…»
* * *
К трём часам наступила сцена помолвки. Нагао‑сан гипнотическим взглядом проникал мне в душу, протягивая руку для пожатия. Маэстро был как оголённый провод – при контакте с его кожей меня прошибало током.
Такой поворот событий не был предусмотрен. Меня и в школе тошнило от опытов по воздействию электрического тока на мышцы расчленённой лягушки. «Попробую‑ка я завтра увильнуть от рукопожатия», – отважно решила я.
Надо сказать, что у меня никогда не выявлялось тяги к знаменитостям. В юности я не пищала и не плакала от восторга на концертах какой‑нибудь рок или поп‑звезды. Мне не нужны были их автографы, и знакомство с народными любимцами мне было безразлично. Кумиры избалованы визгом девиц. И известность открывает им доступ не столько ко всем видам материальных благ, сколько к вседозволенности и имперской убеждённости в том, что они, избранники, получают естественное право владеть любой понравившейся им женщиной. Достаточно было почувствовать, что кумир, плейбой или просто самовлюблённый стиляга уверен в том, что от его неотразимости я уже вверх лапками, как внутри меня со злостью захлопывалась какая‑то дверца. А дальше все применяемые им чары и шаблоны соблазнения были бесполезны. Я становилась недоступной. Поэтому в целях экономии энергии я поворачивалась к нему спиной ещё в самом начале звёздных игр.
Когда режиссёр объявил об окончании репетиции, я зашла внутрь раздевалки. За её тонкой стенкой в репетиционном зале меня ждала Татьяна. Был уговор идти к метро вместе. Пока я переодевалась, к Татьяне подошла Агнесса – я узнала её голос. Агнесса была наполовину американкой, наполовину японкой. Таких здесь называли «хафф», от английского слова «haff», то есть половина. В спектакле Агнесса участвовала в основном в массовке, а в двух‑трёх сценах танцевала с пятью другими японскими девушками. Весь коллектив называл их «dancers», танцовщицами, хотя ни одна из них не являлась профессиональной.
Агнесса спросила у Татьяны, кого та ожидает.
– Госпожу Аш, – ответила моя приятельница.
– А! Мадмуазель Аш? – с прекрасным французским прононсом и явной издёвочкой хихикнула Агнесса.
И обе почему‑то ехидно засмеялись. Мне стало не по себе. Несмотря на это, я пошла с Татьяной к метро, хотя и её смех, и смех танцовщицы Агнессы ввели меня в недоумение. Этим двоим я уже не доверяла.
Татьяна всю дорогу рассказывала о своём богатом опыте в японском шоу‑бизнесе.
– А в прошлом году, значит, пошла я на кастинг ещё одного рекламного ролика. Два дня с утра до вечера продюсеры проводили отбор девушек. Я намаялась в очереди часов восемь. Столпотворение… Жара… Тётки все злые… Продюсеры, как церберы… И в итоге ни одна из шестисот девушек им не подошла! Потом вроде два дня парней мочалили. И что ты думаешь? В рекламу взяли… собаку!
– О! А! – восклицала я, начиная сомневаться в правдоподобности того, что мне тут толкуют, и чувствуя, как с ушей у меня виснет лапша.
Около метро я предложила Татьяне:
– Вон кафе… Давай выпьем кофе, посидим, поболтаем?
Нет, у Татьяны в шесть тридцать свидание.
Ну ладно… До завтра!
Страница 1 -
Страница 3