Нора Робертс
Лицо в темноте
предоставлено правообладателем
http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=23994780&lfrom=166013508«Робертс Нора «Обличчя в темряві». Роман. Літературно художнє видання (російською мовою)»: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»; Харків; 2018
ISBN 978 617 12 5228 8,978 617 12 4766 6
Аннотация
Жизнь маленькой Эммы была сущим адом: мать алкоголичка, постоянные избиения и нищета. Все это продолжалось до тех пор, пока отец Эммы, легендарный рок музыкант, не забрал ее в другую жизнь, похожую на сказку: ласковая мачеха, заменившая мать; покой и уют. А потом появился Даррен – любимый сводный братик. Но однажды ночью сказка превратилась в кошмар… Прошли годы, Эмма пережила несчастливый брак и нашла утешение в объятиях верного друга Майкла. Однако так и не смогла забыть страшную трагедию, которая разбила ей сердце: убийство брата. Тогда маленькая Эмма стала единственным свидетелем преступления, но потеряла память в результате падения. Теперь ей предстоит вспомнить: чье лицо она видела в темноте той страшной ночи и почему оно кажется ей таким знакомым?..
Нора Робертс
Лицо в темноте
Моему первому герою, моему отцу, посвящается
Пролог
Лос Анджелес, 1990 год
Она резко нажала на тормоза и врезалась в бордюр. Радио продолжало орать как сумасшедшее. Она прижала ладони ко рту, сдерживая нервный смех, – взрыв из прошлого, как только что заявил диск жокей. Взрыв из ее собственного прошлого! Из динамиков все так же гремел рок: «Разрушители» отрывались на полную катушку.
Как ни странно, мозг продолжал отдавать приказы, словно ничего не случилось: выключить зажигание, выдернуть ключ, распахнуть дверцу… Близилась ночь, было жарко, но ее била крупная дрожь. После недавнего дождя температура снова повысилась, и тротуар буквально парил. Она побежала сквозь влажную дымку, лихорадочно осматриваясь по сторонам.
Вокруг потемки. Она уже почти забыла о том, что может таиться во тьме. Распахнула двери, и шум стал громче. Лампы дневного света слепили. Она продолжала бежать, сознавая только, что ее преследует страх и что кто нибудь, кто угодно, обязательно должен выслушать ее.
Пробежала по коридору, слыша, как отбивает гулкий ритм сердце. Здесь одновременно звонили никак не меньше дюжины телефонов; голоса сливались в нестройный гул жалоб, криков, вопросов. Кто то негромко, но безостановочно сыпал проклятиями. Она увидела двери с надписью «Отдел по расследованию убийств» и подавила уже готовый сорваться с губ всхлип.
Он сидел за письменным столом, откинувшись в кресле, плечом прижимая к уху телефонную трубку. Одна нога его покоилась на книге регистрации произведенных арестов, с порванной обложкой. Пластмассовый стаканчик с кофе замер на полпути, не донесенный до губ.
– Пожалуйста, помогите мне! – взмолилась она, обессиленно опускаясь на стул напротив. – Кто то пытается меня убить.
Глава 1
Лондон, 1967 год
Эмма впервые увидела отца, когда ей исполнилось уже почти три года. Она знала, как он выглядит, потому что мать сохранила его фотографии, тщательно вырезая их из газет и глянцевых журналов и развешивая повсюду в их тесной трехкомнатной квартирке. Джейн Палмер часто носила свою дочь Эмму от одного снимка к другому – они висели на стенах, изуродованных потеками воды, или стояли на пыльной рассохшейся мебели – и рассказывала ей невероятную историю любви, разыгравшейся между нею и Брайаном Макэвоем, солистом модной рок группы «Разрушение». Чем больше выпивала Джейн, тем ярче становилась эта любовь.
Из того, что ей рассказывали, Эмма, конечно, понимала совсем немного. Она знала, что мужчина на фотографиях – важный человек, который вместе со своей группой играл для самой королевы. Она научилась узнавать его голос, когда его песни звучали по радио или когда мать ставила на проигрыватель одну из «сорокапяток» – пластинок, которых у нее было великое множество.
Эмме нравился его голос, в котором, как она узнала позже, звучал слабый ирландский акцент.
Кое кто из соседей неодобрительно цокал языком, поминая бедную девочку с верхнего этажа и ее мать, имевшую слабость заглядывать в бутылку с джином и отличавшуюся неуравновешенным нравом. Иногда до них доносились проклятия, которые пронзительным голосом выкрикивала Джейн, и плач Эммы. Тогда они поджимали губы, а дамы обменивались многозначительными взглядами, выбивая ковры или развешивая белье после недельной стирки.
Как то в самом начале лета 1967 года, лета любви, они так же качали головами, слыша плач маленькой девочки, доносящийся из открытого окна квартиры Палмеров. Большинство сходились на том, что Джейн Палмер никак не заслуживает такой славной девчушки, но разговорами между собой дело и ограничивалось. В этой части Лондона никому бы и в голову не пришло обратиться по такому поводу к властям.
Разумеется, Эмма еще не знала таких слов, как «алкоголизм» или «аффективное расстройство», но даже в возрасте трех лет она была уже экспертом в том, что касалось настроения матери. Она знала, когда мама будет смеяться и обнимать ее, а когда бранить и шлепать. Если атмосфера в квартире становилась особенно накаленной, Эмма, в обнимку со своей плюшевой черной собачкой Чарли, забиралась в тумбочку под кухонной раковиной и там, в темноте и сырости, пережидала очередной приступ бешенства матери.
Но бывало, она оказывалась недостаточно проворной.
– Сиди смирно, Эмма! – Джейн с силой провела щеткой по светлым волосам дочери. Стиснув зубы, Джейн старалась подавить неудержимое желание отшлепать девочку по мягкому месту. Нет, сегодня она не выйдет из себя. Только не сегодня. – Я сделаю из тебя настоящую красавицу. Ты ведь хочешь выглядеть по особенному красивой сегодня, не так ли?
Эмме не слишком то хотелось выглядеть «по особенному красивой», когда щетка матери царапала кожу на голове, а тело от накрахмаленного платья начинало чесаться. И потому она продолжала ерзать на стуле, пока Джейн пыталась перевязать ее непослушные кудри лентой.
– Я сказала, не дергайся. – Эмма взвизгнула, когда пальцы Джейн больно впились ей в шею под волосами. – Никто не любит грязных непослушных девочек.
Сделав два долгих вздоха, Джейн ослабила хватку. Она не хотела, чтобы на теле дочери остались синяки. В общем то, она любила ее. Правда. Да и Брайану, если заметит синяки, это очень не понравится.
Стащив дочку со стула, Джейн крепко вцепилась ей в плечо.
– А ну ка, перестань дуться, девочка моя. – Но результатом она осталась довольна. Эмма, со своими вьющимися белокурыми волосиками и большими голубыми глазенками, походила на избалованную маленькую принцессу. – Взгляни ка вот сюда. – Прикосновения Джейн вновь обрели нежность, когда она развернула Эмму лицом к зеркалу. – Ну, скажи, ты ведь выглядишь просто чудесно, правда?
Но Эмма упрямо надула губки, рассматривая себя в потемневшем от времени зеркале. В ее речи явственно прозвучал унаследованный от матери простонародный акцент, к которому добавилась забавная детская шепелявость.
– Оно чешется, – пожаловался ребенок.
– Леди должна стойко переносить неудобства, если хочет понравиться мужчине.
Собственный черный корсет для похудения больно впивался в тело Джейн.
– Почему?
– Потому что это – черта поведения каждой женщины. – Она повернулась, внимательно проверяя, как выглядит с одного бока, с другого. Темно синее платье облегало все впечатляющие изгибы и выпуклости ее тела, подчеркивая пышную грудь. Брайану всегда нравились ее груди, вспомнила она и мгновенно ощутила сексуальное возбуждение.
Господи, ни до, ни после Брайана она так и не встретила никого, кто мог бы сравниться с ним в постели. В нем пылал неутолимый, дикий голод, который он умело скрывал под внешней холодностью и высокомерием. Она знала его с самого детства и оставалась его любовницей на протяжении десяти лет. Они то расставались, то вновь сходились, но никто, Джейн была уверена, лучше нее не знал, на что способен Брайан в момент наивысшего возбуждения.
Она позволила себе пофантазировать – всего на миг! – как это будет, когда он станет медленно снимать с нее платье, пожирая ее глазами, когда его тонкие и сильные пальцы музыканта примутся расстегивать отделанный оборками корсет. Им было так хорошо вместе, вспоминала она, чувствуя, как становится мокрой. А скоро им станет еще лучше.
Отогнав приятные воспоминания, она взяла щетку и стала расчесываться сама. Последние деньги, предназначавшиеся для покупки продуктов, Джейн потратила в парикмахерской, выкрасив свои длинные, до плеч, волосы в тон кудряшкам Эммы. Тряхнув головой, Джейн полюбовалась, как они волной колыхнулись из стороны в сторону. После сегодняшнего дня ей больше никогда не придется беспокоиться о деньгах.
Губы ее были аккуратно подкрашены бледно розовой помадой – в точности того же тона, который она подметила у супермодели Джейн Эшер на обложке последнего номера «Вог». Немножко нервничая, она схватила черный карандаш и чуть сильнее подвела уголки глаз.
Эмма как зачарованная наблюдала за матерью. Сегодня вместо джина от нее пахло одеколоном «Тигрица». Девочка робко потянулась к тюбику губной помады, но тут же заработала резкий удар по рукам.
– Не лезь, куда не просят! – Мать еще раз шлепнула Эмму по руке. – Разве не говорила я тебе, чтобы ты не смела прикасаться к моим вещам?
Эмма покорно кивнула. Глаза ее уже наполнились слезами.
– И не вздумай реветь. Я не хочу, чтобы он впервые увидел тебя с покрасневшими глазами и опухшим лицом. Вообще то, ему уже пора быть здесь. – В тоне Джейн зазвучали нотки, заслышав которые, Эмма осторожно попятилась прочь. – Если он не придет с минуты на минуту… – Джейн оборвала себя на полуслове, прикидывая варианты и между делом разглядывая себя в зеркале.
Она была довольно крупной девушкой, никогда, впрочем, не склонной к полноте. Да, платье, пожалуй, и впрямь выглядело слишком уж вызывающим, но зато облегало ее так, как нужно, в самых интересных местах. Может, в моде нынче и были худышки, но она то знала, что после того, как погаснет свет, мужчины предпочитают упитанных и фигуристых женщин. Она слишком давно жила за счет своего тела, чтобы сомневаться в этом.
Уверенность Джейн лишь окрепла, когда она вновь оглядела себя с ног до головы и решила, что напоминает моделей со светлой кожей и недовольным выражением лица, которые сейчас считались последним писком моды в Лондоне. Только ей недоставало ума понять, что новый цвет не шел ей, а прямые волосы лишь придавали угловатости и резкости ее чертам. Она просто хотела быть в тренде. Как всегда.
«Скорее всего, он мне не поверит. Ну и пусть. Мужчинам никогда не нужны их собственные дети». Она пожала плечами. Уж она то своему отцу была не нужна точно – до тех пор, пока у нее не начали наливаться груди.
– Запомни, малышка. – Она окинула дочь оценивающим взором. – Мужчинам не нужны сопливые детишки. Да и женщины им требуются для одной единственной цели, и ты скоро узнаешь, для какой именно. Добившись своего, они уходят, а ты остаешься с большим животом и разбитым сердцем.
Достав сигарету, она стала резко и судорожно затягиваться ею, расхаживая по комнате. Джейн жалела, что это не травка, сладкая, успокаивающая травка, но деньги, отложенные на наркотики, она истратила на новое платье для Эммы – одна из тех жертв, на которые приходится идти матери.
– Что ж, быть может, он и не захочет признавать тебя, но одного взгляда ему будет довольно, чтобы понять: ты – его дочь.
Прищурив глаза от дыма, она вновь окинула Эмму внимательным взглядом. Ее вдруг охватил прилив нового чувства – материнской… почти любви.
Малютка и впрямь была красива, как ангелочек, особенно умытая и причесанная.
– Ты точная его копия, крошка Эмма. В газетах пишут, он собирается жениться на этой шлюхе Уилсон – большие деньги и манеры напоказ, – но это мы еще посмотрим. Точно тебе говорю – мы еще посмотрим! Он вернется ко мне. Я всегда знала, что он вернется. – Нервным движением Джейн затушила окурок в старой пепельнице с отбитым краем, оставив его дымиться. Ей нужно было выпить – всего один глоток, чтобы успокоить нервы. – Сиди на постели, – приказала она. – Сиди смирно, чтобы я тебя не слышала. Только попробуй полезть в мои вещи – здорово пожалеешь.
Она успела дважды приложиться к бутылке, прежде чем раздался стук в дверь. Сердце гулко забилось в груди. Подобно большинству алкоголиков, после первого глотка спиртного Джейн чувствовала себя привлекательнее и увереннее. Пригладив волосы, она наклеила на лицо улыбку, которую считала страстной, и отворила дверь.
Он был красив. Какое то мгновение, в ослепительных солнечных лучах, она видела только его, высокого и стройного, со вьющимися светлыми волосами и полными неулыбчивыми губами, которые создавали облик поэта или апостола. Пожалуй, она все таки любила его настолько, насколько способна была любить.
– Брайан. Как мило, что ты решил заглянуть к нам!
Улыбка ее тут же увяла, едва она разглядела еще двух мужчин у него за спиной.
– Что, Бри, – сощурилась она, – теперь ты предпочитаешь ходить в гости всем кагалом?
Парень пребывал не в настроении для шуток. Он кипел от злости из за того, что его заставили вновь увидеться с Джейн, в чем винил своего менеджера и невесту. Теперь, когда он оказался здесь, ему захотелось убраться отсюда как можно скорее.
– Это Джонно, ты должна помнить его, – едва кивнул Брайан на одного из своих спутников и шагнул внутрь. Смесь запахов – джин, пот и подгоревший жир от вчерашнего ужина – неприятно напомнили ему собственное детство.
– Еще бы! – Джейн коротко кивнула долговязому и неуклюжему бас гитаристу, на мизинце у которого красовался перстень с бриллиантом, а еще он щеголял темной густой бородой. – Кое кто из нас наконец то вышел в люди, а, Джонно? – подмигнула она музыканту.
– М да, каждому свое, – обвел взглядом Брайан грязную квартирку.
– Это Пит Пейдж, наш менеджер, знакомься, Джейн, – кивнул он на третьего гостя.
– Мисс Палмер. – Гладкий и прилизанный тип лет тридцати одарил ее ослепительной белозубой улыбкой и протянул наманикюренную руку.
– Я много слышала о вас. – Она вложила свою руку в его ладонь и отступила, приглашая поднести ее к губам.
– Вы сделали из наших мальчишек настоящих звезд. – Он признательно склонил голову и выпустил ее руку. – А я всего лишь приоткрыл несколько дверей.
– Выступление перед королевой, концерты по телику, новый альбом вышел на первые места в хит парадах, а тут еще и большое турне по Америке. – Она перевела взгляд на Брайана. Теперь он носил длинные волосы, которые ниспадали почти до плеч. Лицо его выглядело исхудавшим, бледным и чувственным. После выхода второго альбома – «Полное разрушение», который возглавил музыкальные чарты, – его портреты украсили стены тинейджеров по обе стороны Атлантики. – Ты получил все, что хотел.
– Верно, – кивнул Брайан. Черта с два она заставит его терзаться чувством вины из за того, что он чего то добился в жизни.
– Да, кое кто из нас получает больше, чем хочет. – Она тряхнула головой, откидывая назад длинные волосы. С позолоченных сережек шариков, покачивавшихся у нее в ушах, облезла краска. Она вновь улыбнулась, стремясь произвести впечатление. Ей было двадцать четыре, она по прежнему была на год старше его и потому считала себя куда опытнее и искушеннее. – Я бы предложила тебе чаю, но никак не рассчитывала, что вы явитесь такой компанией.
– Мы пришли не чай пить. – Брайан сунул руки в карманы своих джинсов с низкой талией. Угрюмое выражение, застывшее у него на лице во время поездки сюда, стало еще выразительнее. Да, он был молод, но быстро взрослел. А еще у него не было ни малейшего желания позволить этой старой, пропахшей джином одиночке втянуть себя в неприятности. – На этот раз я не стал обращаться в полицию, Джейн. Но, если ты и дальше будешь названивать мне, писать письма с угрозами и пытаться шантажировать, честное слово, я это сделаю.
Ее сильно подведенные глаза прищурились.
– Если хочешь натравить на меня фараонов – вперед, приятель. Посмотрим, придется ли по вкусу твоим маленьким фанам и их чопорным родителям история о том, как ты сделал меня брюхатой. Или о том, как ты бросил меня и нашу бедную маленькую дочурку прозябать в нищете, а сам купался в деньгах и жил на широкую ногу. Что вы на это скажете, мистер Пейдж? – перевела она глаза на менеджера. – Полагаете, что сможете после этого устроить Бри с ребятами еще одно выступление перед королевской фамилией?
– Мисс Палмер. – Голос Пита прозвучал ровно и спокойно. Он уже много часов ломал голову, обдумывая сложившееся положение и взвешивая все «за» и «против». Но ему хватило одного взгляда на эту женщину, чтобы понять: он лишь зря потратил время на размышления. Ответ на все вопросы оказался прост – деньги. – Уверен, вы не хотите, чтобы ваше грязное белье стирали на людях. И я не думаю, что вам стоит бросаться обвинениями в том, что вас оставили одну, ведь ничего подобного не случилось.
– Вот оно что! Брайан, он твой менеджер или чертов адвокат? – едко ухмыльнулась Джейн.
– Когда я ушел от тебя, ты еще не была беременна, – мрачно ответил Брайан.
– Да я просто не знала о том, что беременна! – выкрикнула она, хватая Брайана за отвороты его черной кожаной жилетки. – Только через два месяца я убедилась в этом. А к тому времени ты уже благополучно свалил. Я не знала, где искать тебя. А ведь могла избавиться от ребенка. – Она еще крепче прильнула к нему, когда Брайан попытался разжать ее руки. – Я знала людей, которые могли бы это устроить, но мне было страшно, я испугалась этого сильнее, чем самой беременности.
– Итак, у нее родился ребенок. – Джонно присел на подлокотник кресла и достал сигарету «Голуаз», которую прикурил от тяжелой золотой зажигалки. За прошедшие два года он обзавелся весьма дорогими, но такими удобными привычками. – Это еще не означает, что он – твой, Бри.
– Ребенок – его, гребаная ты шестерка! – крикнула она в лицо бас гитаристу.
– Какие громкие слова. – Джонно невозмутимо затянулся сигаретой, после чего небрежно выдохнул дым прямо ей в лицо. – А ты ведешь себя как самая настоящая леди, верно?
– Помолчи, Джонно. – Голос Пита оставался негромким и спокойным. – Мисс Палмер, мы здесь для того, чтобы уладить этот вопрос без лишнего шума.
«Ага», – подумала она, это и был ее козырной туз, который она держала в рукаве!
– Держу пари, что шум вам совсем ни к чему. Ты же знаешь, Брайан, что тогда у меня никого не было, кроме тебя. – Она плотнее прильнула к нему, вжимаясь в него грудью. – Помнишь то Рождество, когда мы были вместе в последний раз? Мы были под кайфом и потому немножко пошалили. И не предохранялись. И поэтому в следующем сентябре Эмме исполнится три годика.
Он помнил об этом, хотя и предпочел бы забыть. Тогда ему было девятнадцать, он был полон музыки и страсти. Кто то принес кокаин, и когда он в первый раз вдохнул волшебный порошок, то ощутил себя жеребцом производителем. Брайана просто затрясло мелкой дрожью от желания потрахаться.
– Итак, у тебя родился ребенок, и ты думаешь, что он – мой, – вернулся он к действительности из воспоминаний. – Почему же ты так долго ждала, чтобы рассказать мне о нем?
– Говорю же тебе, поначалу я просто не знала, где тебя искать.
Джейн облизнула губы, жалея о том, что не может выпить прямо сейчас. Она решила, что было бы неумно рассказывать ему о том, что какое то время ей нравилось разыгрывать из себя жертву, бедную, незамужнюю мать одиночку. Кроме того, нашлась парочка мужчин, пожелавших облегчить ее участь.
– Я стала участницей программы для девушек, попавших в беду. Одно время я подумывала о том, чтобы отдать ее, ну, ты понимаешь – на удочерение. Но после того, как Эмма родилась, я поняла, что не смогу этого сделать, потому что она – твоя копия. Я подумала, что если отдам ее, то ты узнаешь об этом и разозлишься на меня. И испугалась, что ты не дашь мне второго шанса.
Джейн заплакала крупными горючими слезами, которые тут же испортили ее чрезмерно густой макияж. Выглядели эти слезы безобразно и казались тем более не к месту из за того, что были искренними. – Я всегда знала, что ты вернешься, Брайан. Я начала слушать твои песни по радио, я видела все твои постеры в магазинах грампластинок, – шмыгала она носом. – Ты шел своей дорогой. Я всегда знала, что ты добьешься успеха, но, господи, я и представить себе не могла, что ты станешь настолько крутым. Ну, я и стала подумывать…
– Еще бы, – пробормотал Джонно.
– Я начала думать, – процедила она сквозь зубы, – что ты захочешь узнать о том, что у тебя есть дочь. Сходила туда, где ты жил раньше, но ты переехал, и никто не мог сказать мне, куда именно. А я думала о тебе каждый день. Смотри. – Взяв его за руку, она указала на фотографии, которыми были увешаны стены квартиры. – Я вырезáла все, что могла найти о тебе, и оставляла себе на память.
Брайан посмотрел на самого себя, воспроизведенного дюжину раз, и его едва не стошнило.
– О господи…
– Я позвонила в твою фирму звукозаписи, – продолжала Джейн, – и даже сходила туда, но они обошлись со мной как с пустым местом. Я сказала им, что являюсь матерью маленькой дочери Брайана Макэвоя, но меня вышвырнули вон. – Она не стала добавлять, что была пьяна и набросилась на администратора. – А потом прочла о тебе и Беверли Уилсон и впала в отчаяние. Я знала, что она не может ничего для тебя значить, во всяком случае после того, что было между нами, но мне по прежнему нужно было поговорить с тобой.
– Позвонить Бев на квартиру и орать как сумасшедшая было не лучшим решением, – отвернулся он.
– Я должна была поговорить с тобой и заставить выслушать меня! Ты ведь не знаешь, что это такое, Бри, когда сходишь с ума из за того, что тебе нечем заплатить арендную плату и не на что купить еды. Я больше не могу купить себе красивое платье или сходить куда нибудь вечером.
– Итак, тебе нужны деньги, – констатировал Брайан.
Она колебалась мгновением дольше, чем нужно.
– Мне нужен ты, Бри. И был нужен всегда.
Джонно потушил сигарету о поддон пластмассового цветка.
– Знаешь, Бри, пока мы слышали одни лишь разговоры об этой малышке, но до сих пор не видели ее. – Выпрямившись во весь рост, гитарист привычным движением откинул назад свои блестящие темные волосы. – Готова расколоться? – испытующе взглянул он на мать ребенка.
Джейн одарила его ненавидящим взглядом.
– Эмма в спальне. Но всей вашей банде там делать нечего. Это касается только Брайана и меня.
Джонно ухмыльнулся ей прямо в лицо:
– У тебя всегда лучше всего получалось в спальне, верно, дорогуша? – На мгновение взгляды их встретились. В глазах обоих явственно читалось отвращение, которое они всегда испытывали друг к другу. – Бри, – повернулся Джонно к лидеру группы, – одно время она и впрямь была первоклассной шлюхой, но сейчас превратилась во второсортную потаскуху. Может, будем заканчивать этот бред?
– Ты – грязный педик! – Джейн рванулась к нему, но Брайан успел обхватить ее за талию. – Да ты бы не знал, что делать с настоящей женщиной, даже если бы она укусила тебя за член.
Он продолжал улыбаться, но глаза его обрели ледяной отблеск.
– Хочешь попробовать, милашка?
– Как приятно осознавать, что я всегда могу положиться на твое благоразумие, Джонно, – проворчал Брайан, разворачивая Джейн лицом к себе. – Ты сама сказала, что это наше дело. Ну так пускай оно таким и останется. Я должен взглянуть на девочку.
– Им двоим я ее не покажу. – Она злобно покосилась на Джонно, который лишь пожал плечами и достал очередную сигарету. – Только тебе.
– Отлично. Подождите здесь. – Он все еще держал Джейн за руку, когда она направилась в спальню. Там оказалось пусто. – Я устал от твоих игр, Джейн, – вздохнул Брайан.
– Стой. Она прячется. Эти люди напугали ее, только и всего. Эмма! Немедленно иди к своей мамочке! – Джейн опустилась на колени и заглянула под кровать, затем, с трудом поднявшись на ноги, принялась рыться в узком пенале шкафа. – Скорее всего, она в туалете. – Выскочив из комнаты, «мамочка» ринулась в коридор.
– Брайан, – подал голос из кухни Джонно, – пожалуй, тебе будет интересно взглянуть. – Он приподнял стакан, салютуя Джейн. – Ты ведь не возражаешь, если я сделаю глоточек, дорогуша? Бутылка была открыта. – Большим пальцем свободной руки он ткнул в сторону тумбочки под раковиной.
Затхлый запах здесь ощущался куда сильнее: воняло перегаром, гниющим мусором и заплесневелыми тряпками. Подошвы Брайана прилипали к линолеуму, когда он подошел к тумбочке и присел на корточки. Распахнув дверцу, заглянул внутрь.
Девочку, забившуюся в самый угол, можно было разглядеть с трудом. Светлые волосы упали ей на глаза, а к груди она прижимала что то черное. Его вновь едва не стошнило, но он попытался улыбнуться:
– Привет.
Эмма зарылась лицом в черный мохнатый узел, который баюкала в руках.
– Непослушное отродье. Я покажу тебе, как прятаться от меня!
Джейн потянулась за дочерью, но взгляд Брайана остановил ее. Он протянул девочке руку и вновь улыбнулся.
– Знаешь, я ведь не помещусь здесь вместе с тобой. Ты не могла бы на минутку вылезти отсюда? – Он заметил, как кроха посматривает на него сквозь скрещенные пальчики. – Никто не сделает тебе больно.
«У него такой славный голос, – подумала Эмма, – мягкий и красивый – как музыка». К тому же свет из кухонного окна падал ему прямо на волосы, отчего они отливали золотом. Как у ангела! Она хихикнула и выползла наружу.
Ее новое платье было безнадежно испачкано. Вьющиеся детские волосы намокли от воды, сочившейся из протекающей раковины. Малышка улыбнулась, демонстрируя маленькие белые зубки с кривым передним резцом. Брайан коснулся языком точно такого же у себя во рту. Когда ее губы расплылись в улыбке, на левой щеке у девочки проступила ямочка – точная копия его собственной. На него уставились глазенки, серьезные и голубые, как и у него.
– Ну я же нарядила ее по высшему разряду, – запричитала Джейн. От запаха джина у нее потекли слюнки, но налить себе стаканчик она не решалась. – И предупреждала ее, что она должна оставаться опрятной. Разве я не говорила тебе об этом, Эмма? Я даже выкупала и умыла ее. – Она схватила девочку за руку с такой силой, что та вздрогнула.
– Оставь ее в покое, – мрачно проговорил Брайан.
– Я только хотела…
– Оставь ее в покое, – повторил он ровным, невыразительным, но угрожающим тоном.
Если бы он все время не смотрел на Эмму, та, пожалуй, снова спряталась бы под раковиной.
Его ребенок!
Он молча смотрел на нее, ощущая необыкновенную легкость в голове и тяжесть в животе.
– Привет, Эмма. – Теперь в голосе его зазвучала ласка, та самая, за которую его так любили женщины. – А что это у тебя в руках?
– Чарли. Моя собачка. – Она протянула Брайану плюшевую игрушку, чтобы тот рассмотрел ее получше.
– Какая хорошенькая. – Его вдруг охватило непреодолимое желание прикоснуться к девочке, провести пальцами по коже, но он сдержался. – Ты знаешь, кто я такой?
– Да, по фотографиям.
Будучи слишком маленькой, чтобы противиться минутным порывам, она провела пальчиками по его лицу.
– Ты красивый.
Джонно рассмеялся, чуть не поперхнувшись джином:
– Сразу видно настоящую женщину.
Не обращая на него внимания, Брайан, наклонившись, погладил Эмму по влажным кудряшкам.
– Ты тоже.
Он говорил с ней о всяких пустяках, не сводя с девочки глаз. Ноги стали ватными, желудок то затягивало, то отпускало – со скоростью пальцев, отбивающих ритм. Когда Эмма смеялась, ямочка на щеке становилась глубже. Он словно смотрел на собственное отражение.
Разумеется, отрицать очевидное было бы куда легче, да и удобнее, чего греха таить. Но он уже не сможет этого сделать. Вольно или невольно, но это его ребенок.
Однако признать еще не значит принять.
Выпрямившись во весь рост, он повернулся к Питу:
– Нам пора на репетицию.
– Ты уходишь? – Джейн загородила ему дорогу. – Вот так просто? – взвизгнула она. – Тебе достаточно взглянуть на нее, чтобы увидеть все, что нужно.
– Я знаю, что вижу. – Глядя, как Эмма бочком подвинулась к тумбочке, он ощутил острый укол вины. – Мне нужно время, чтобы подумать.
– Нет! Иначе ты уйдешь и исчезнешь, как раньше. Ты думаешь только о себе, как всегда. О том, что лучше для Брайана и для его карьеры. А я не желаю больше оставаться одна.
Брайан уже подходил к двери, когда она подхватила Эмму на руки и бросилась за ним.
– Если ты уйдешь, я убью себя! – завопила Джейн.
Он приостановился и оглянулся. Этот припев был ему хорошо знаком – он легко ложился на музыку.
– Это давным давно перестало работать, – проронил Брайан.
– И ее тоже!
Она была в отчаянии, поэтому добавила угрозу, не соображая, что делает, и та повисла между ними, пока оба обдумывали ее. Рукой, обхватившей Эмму поперек талии, она стала прижимать девочку к себе все крепче, пока та не заплакала.
Брайан почувствовал, как его охватывает паника, когда детский плач, плач его ребенка, эхом отразился от стен.
– Отпусти ее, Джейн. Ты делаешь ей больно.
– А тебе какое дело? – Джейн начала всхлипывать, повышая голос, чтобы заглушить плач дочери. – Ты же бросаешь нас.
– Нет, не бросаю. Мне лишь нужно немного времени, чтобы все хорошенько обдумать.
– Времени для того, чтобы твой затейник менеджер придумал что нибудь, ты хочешь сказать?
Она задыхалась, обеими руками удерживая вырывающуюся Эмму.
– Думай сейчас, Брайан! – Эта угроза прозвучала уже как вполне осознанная.
– Отпусти ее. – Его руки, висящие как плети, сжались в кулаки.
– Я убью ее. – Этот голос был куда спокойнее. Теперь она взвешивала свои слова. – Клянусь, я сначала вспорю горло ей, а потом себе. Ты сможешь с этим жить, Брайан?
– Она блефует, – пробормотал Джонно, чувствуя, как ладони стали влажными.
– Мне уже терять нечего, – продолжала Джейн. – Или ты думаешь, я мечтала о такой вот жизни? Одной воспитывать это отродье, зная, что соседи напропалую сплетничают обо мне? Не имея возможности пойти куда нибудь подальше и повеселиться. Подумай об этом, Бри, подумай еще и о том, что сделают газеты, когда я предложу им эту историю. Я расскажу им все, прежде чем с нами обоими будет покончено.
– Мисс Палмер, – успокаивающим жестом выставил перед собой ладонь Питер. – Даю вам слово, что мы придем к соглашению, которое устроит всех.
– Пусть Джонно отведет Эмму в кухню, Джейн. А мы поговорим. – Брайан осторожно шагнул к ней. – Мы придумаем что нибудь, чтобы всем было хорошо.
– Я всего лишь хочу, чтобы ты вернулся. – Ее глаза наполнились слезами.
– Я никуда не ухожу. – Подобравшись поближе, он обратил внимание, как ослабла ее хватка. Легким кивком головы он подал знак Джонно: подойди. – Давай обсудим все по порядку. Почему бы нам не присесть для начала?
Джонно с неохотой принял девочку у матери. Будучи человеком чистоплотным, он брезгливо наморщил нос при виде той грязи, которую она собрала на себе в тумбочке под раковиной, но тем не менее послушно отнес ребенка в кухню. Поскольку та не унималась, он усадил Эмму к себе на колени и погладил по голове.
– Ну же, крошка, успокойся. Джонно не позволит, чтобы с тобой случилось что нибудь плохое. – Он принялся качать ее на колене, одновременно пытаясь представить, как бы развлекала ее мать. – Хочешь печеньку?
Глядя на него полными слез глазами и икая время от времени, она кивнула.
Он покачал ее еще немножко. «Все таки она симпатичная и трогательная малышка, – решил он, – несмотря на слезы и грязь. И настоящая Макэвой, – со вздохом признал он. – Макэвой до мозга костей!»
– Ну, и где мы ее возьмем? – заглянул он в глазки девчушки.
Она улыбнулась и показала пальчиком на высокий шкаф.
Спустя тридцать минут они доедали тарелку сухого печенья, запивая его сладким чаем, который заварил Джонно. Через проем двери в кухню Брайан смотрел, как кривляется Джонно, стараясь рассмешить девочку. «Да, в критический момент на Джонно все таки можно положиться», – снова отметил для себя Брайан.
Войдя в кухню, он погладил дочурку по голове:
– Эмма, хочешь прокатиться на моей машине?
Она слизнула крошки с губ.
– С Джонно?
– Да, с Джонно.
– А я имею успех! – Джонно сунул в рот последнюю печеньку.
– Я хочу, чтобы ты осталась у меня, Эмма, в моем новом красивом доме.
– Бра…
Выставив перед собой ладонь, он заставил Джонно умолкнуть.
– Это очень красивый дом, и у тебя будет своя комната.
– А так надо? – раскрыл глазенки ребенок.
– Я – твой папа, доченька, и мне бы хотелось, чтобы ты жила со мной. Ты не должна, но можешь попробовать, и, если тебе не понравится, мы придумаем что нибудь еще.
Эмма внимательно вглядывалась в него, обиженно оттопырив пухленькую нижнюю губку: она уже привыкла к его ангельскому лицу, а сейчас оно было почему то не таким, как на фотографиях. Но, в общем то, это не так уж и важно: даже просто слушая его голос, она чувствовала себя в безопасности. Ей просто было хорошо.
– А мама поедет с нами? – поинтересовалась Эмма.
– Нет.
Глаза ее вновь наполнились слезами, но она подхватила на руки своего ободранного черного пса и крепко прижала его к груди.
– А Чарли? – спросила с неподражаемой надеждой в детских глазах.
– Конечно! – кивнул Брайан и взял ее на руки.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, сынок, – очень серьезно, как то по отечески взглянул на него Джонно.
– Я тоже на это надеюсь, – глядя на него поверх головы Эммы, ответил Брайан.
Глава 2
Впервые Эмма увидела большой каменный дом с переднего сиденья серебристого «ягуара». Она жалела о том, что рядом не оказалось Джонно с его смешной бородкой, зато дяденька с фотографий разрешил ей понажимать кнопки на приборной панели. Он больше не улыбался, но и не бранил ее. Пахло от него очень приятно. Да и в машине тоже. И она стала разговаривать с ним, уткнув Чарли носом в сиденье.
Дом, с его арочными окнами и прелестными башенками, показался ей огромным. Он был сложен из камня, поседевшего от непогоды, а в окна были вставлены ромбовидные стекла. Трава на лужайке вокруг дома была густой и зеленой, а в воздухе висел аромат цветов. Эмма улыбнулась, подпрыгивая на месте от восторга:
– Замок!
Вот теперь улыбнулся и он:
– Да, я тоже в детстве хотел жить в доме, похожем на этот. Мой отец – твой дедушка – работал здесь в саду.
«Когда не был пьян и мог стоять на ногах», – добавил про себя Брайан.
– А сейчас он здесь?
– Нет, сейчас он в Ирландии.
«Живет в маленьком домике, купленном мной на деньги, которые Пит ссудил мне годом ранее».
Брайан остановил автомобиль у переднего входа, напоминая себе, что надо успеть сделать несколько звонков, прежде чем история попадет в газеты.
– Когда нибудь ты с ним обязательно познакомишься, как и со своими тетками, дядьями, двоюродными братьями и сестрами. – Он подхватил ее на руки, втайне изумившись и растерявшись оттого, как легко и доверчиво она прижалась к нему. – Теперь у тебя есть семья, Эмма.
Войдя внутрь с малышкой на руках, он услышал эмоциональную скороговорку Бев:
– Думаю, лучше всего подойдет голубой, чисто голубой, я не смогу жить среди всех этих цветов, растущих на стенах, эти ужасные драпировки тоже придется убрать, иначе я буду чувствовать себя как в пещере. Мне нужен белый. Белый и голубой.
Он дошел до двери гостиной и увидел Бев сидящей на полу, с разбросанными вокруг альбомами и книжками образцов. Часть обоев была уже содрана, и кое где стены оштукатурены заново. Бев предпочитала основательно браться за любое, даже самое пустяковое дело.
Сидя среди гор всякого хлама, она выглядела такой маленькой и беззащитной. Темные волосы ее были подстрижены коротко и прямо, под углом опускаясь к подбородку. В ушах поблескивали большие золотые кольца. Глаза у нее были экзотическими как по форме, так и по цвету: миндалевидные, с золотистыми искорками, посверкивавшими в сине зеленой глубине. После недели, которую они провели на Багамах, девушка еще сохранила загар. Он точно знал, какой будет ее кожа на ощупь и как она будет пахнуть.
У Бев было маленькое трапециевидное личико и миниатюрная худенькая фигурка. Глядя на нее, сидящую, подобрав под себя ноги, в облегающих клетчатых брючках и аккуратной белой рубашке, было невозможно заподозрить, что она пребывает на третьем месяце беременности.
Брайан пересадил дочь с одной руки на другую, с тревогой спрашивая себя, как отреагирует на нее его беременная любовница.
– Бев?
– Брайан? А я и не слышала, как ты вошел. – Она обернулась, начала было приподниматься и замерла. – Ой. – Кровь отхлынула у нее от лица, когда она увидела ребенка у него на руках. Быстро придя в себя, девушка встала и подала знак двум декораторам, о чем то спорившим из за образцов: – Мы с Брайаном хотели бы еще немного обсудить наш выбор. В конце недели я вам перезвоню.
Она поспешно выпроводила обоих, не скупясь на похвалы и обещания. Закрыв за ними дверь, Бев глубоко вздохнула, прижав ладонь к животу, в котором рос ее ребенок.
– Это – Эмма, – представил Брайан.
– Привет, Эмма, – выдавила улыбку Бев.
– Привет, – откликнулась малышка и, застеснявшись, спрятала лицо на груди у Брайана.
– Эмма, хочешь немножко посмотреть телевизор? – Брайан ободряюще шлепнул ее по попке. Когда она в ответ равнодушно пожала плечами, он продолжил, изображая радушие и жизнерадостность, которых на самом деле не ощущал: – В комнате вон там есть большо о ой телевизор. Вы с Чарли удобно усядетесь на мягком диване.
– Я хочу писать, – прошептала она.
– Ладно…
Бев сдула челку, упавшую ей на глаза. Она решительно не знала, плакать ей или смеяться.
– Я отведу ее, – сказала. Но в ответ Эмма лишь крепче обхватила Брайана за шею.
– Кажется, она выбрала меня, – пожал он плечами и, послав Бев беспомощный взгляд, прикрыл за собой дверь и повел дочку в дамскую комнату по другую сторону коридора. – Ты… э э… – начал он и смущенно умолк, когда Эмма стянула трусики и присела.
– Я не писаюсь в трусики, – как о чем то само собой разумеющемся сообщила она. – Мама говорит, что так делают только глупые и гадкие девочки.
– Ты уже большая девочка, – сказал он, стараясь не психовать. – Очень красивая и умненькая.
Закончив, она подтянула трусики.
– А ты будешь смотреть телевизор? – спросила.
– Чуть попозже. Мне нужно поговорить с Бев. Она очень славная женщина, – добавил Брайан, приподнимая дочку над раковиной. – И она тоже живет со мной.
Эмма несколько мгновений играла со струей воды.
– Она бьется?
– Нет. – Он крепко прижал дочку к себе. – Никто больше никогда не ударит тебя. Обещаю.
Раздираемый противоречивыми чувствами, он пронес ее на руках мимо Бев в комнату, где стояли диван с подушками и большой телевизор на ножках. Брайан включил его, нашел смешное комедийное шоу и пообещал:
– Я скоро вернусь.
Эмма смотрела, как он уходит, и с облегчением отметила, что дверь он оставил открытой.
– Пожалуй, нам лучше перейти туда. – Бев махнула рукой в сторону гостиной.
Там она вновь опустилась на пол и принялась бесцельно перебирать образцы.
– Похоже, Джейн не лгала, – вымолвила она.
– Да, – облизнул он пересохшие губы, – Эмма – моя дочь.
– Я вижу, Бри. Она похожа на тебя как две капли воды.
Бев почувствовала, что глаза безудержно наполняются слезами, и от этого испытала острый приступ ненависти к себе.
– Господи, Бев…
– Не надо, – отстранилась она, когда Брайан попытался обнять ее. – Мне нужно прийти в себя. Потрясение оказалось слишком сильным.
– Для меня тоже, – глубоко вздохнул Брайан. Он закурил и сделал глубокую затяжку. – Ты знаешь, почему я порвал с Джейн.
– Ты сказал, что чувствовал себя так, будто она готова съесть тебя живьем.
– Она всегда была с приветом, Бев. Даже в детстве, когда мы были совсем еще маленькими.
Девушка не могла заставить себя взглянуть ему в глаза. Не сейчас! Ведь она сама уговорила его вновь увидеться с Джейн, чтобы узнать всю правду о ребенке. Сложив руки на коленях, Бев невидящим взглядом уставилась в пыльный, облицованный мрамором камин.
– Ты же давно знаешь ее, – покивала она.
– Она стала первой девчонкой, с которой я переспал. Мне тогда едва исполнилось тринадцать. – Он потер глаза, жалея, что помнит все до мелочей. – Мой отец напился и начал буйствовать, пока не вырубился. В такие дни я прятался в погребе. И однажды там оказалась Джейн. Она как будто ждала. Прежде чем я успел сообразить, что происходит, она уже оседлала меня.
– Не обязательно делиться со мной такими подробностями, Бри.
– Я хочу, чтобы ты знала. – Он надолго умолк, затягиваясь сигаретой. – Мы с ней были похожи, я и Джейн. У нее дома тоже вечно случались драки. Денег всегда не хватало. Потом, когда я начал интересоваться музыкой, то стал уделять игре больше времени, чем ей. Она взбесилась. Угрожала мне, угрожала самой себе. Я старался держаться от нее подальше. Затем, – продолжил он, – вскоре после того, как мы с парнями собрались вместе, стараясь изо всех сил заявить о себе, она появилась вновь. Мы играли в дешевых забегаловках, едва зарабатывая себе на хлеб. Думаю, все случилось потому, что она была той, кого я знал и кто знал меня. Но главным образом потому, – снова глубоко затянулся он и сказал, выпуская дым, – что я оказался идиотом.
Бев фыркнула и рассмеялась сквозь слезы:
– Ты остался им до сих пор.
– Это точно. В общем, мы вновь сошлись и провели вместе почти год. Ближе к концу она окончательно слетела с катушек, то и дело закатывая скандалы и пытаясь поссорить меня с остальными. Она мешала нам репетировать, устраивала сцены. Даже заявилась в клуб и набросилась на одну из девчонок в зале. А потом рыдала, умоляя меня простить ее. В конце концов дело дошло до того, что я уже не мог больше говорить: «Все нормально, забудь». Я порвал с ней, а она грозилась покончить с собой. Тогда мы только познакомились с Питом и получили несколько ангажементов во Франции и Германии. Он как раз занялся нашим первым контрактом на запись пластинки. И мы уехали из Лондона, я и думать о ней забыл. У меня и мысли не было, что она беременна, Бев. Больше трех лет я даже не вспоминал о ней. Если бы можно было все вернуть обратно… – Он умолк, думая о малышке в соседней комнате с кривым передним зубиком и ямочкой на щеке. – Не знаю, что бы я тогда сделал.
Бев подтянула колени к груди. Она была молодой, практичной женщиной из хорошей семьи. Ей до сих пор было трудно понять, что это такое – нищета и боль, хотя именно это из прошлого Брайана и привлекло ее к нему.
– Полагаю, куда большее значение имеет то, что ты намерен делать сейчас.
– Я уже сделал это. – Он затушил сигарету в фарфоровой чаше девятнадцатого века. Бев не стала делать ему замечание.
– И что же ты сделал, Бри?
– Я забрал Эмму. Она – моя дочь. И она будет жить со мной.
– Понятно. – Теперь уже Бев взяла сигарету. Забеременев, она перестала употреблять спиртное и баловаться наркотиками, но отказаться от табака было куда труднее. – Ты не подумал о том, что сначала было бы лучше обсудить все между нами? К тому же мы вроде бы собирались пожениться.
– И поженимся. – Он взял ее за плечи и легонько встряхнул, отчаянно боясь, что она, подобно многим другим, отвернется от него. – Черт возьми, Бев, я хотел поговорить с тобой! Но не мог. – Отпустив ее, он вскочил на ноги и принялся пинками расшвыривать альбомы с образцами. – Я вошел в эту грязную, вонючую квартиру, намереваясь всего лишь пригрозить Джейн неприятностями, если она не оставит нас в покое. Она была такой же, как и раньше, – то бесновалась, то молила простить ее. Потом сказала, что Эмма – в спальне, но ее там не оказалось – ребенок спрятался. Спрятался от матери! – Он с силой прижал ладони к глазам. – Господи, Бев, я нашел малышку прячущейся под раковиной, словно перепуганный зверек.
– О боже! – Бев уронила голову на колени.
– Джейн собиралась избить ее – она собиралась избить эту маленькую девчушку за то, что та испугалась. А когда я увидел ее… Бев, посмотри на меня. Пожалуйста. Глядя на нее, я увидел себя. Понимаешь?
– Я очень хочу понять. – Она тряхнула головой, глотая слезы. – Нет, неправда. Я хочу, чтобы все было так, как сегодня утром, когда ты уходил.
– Ты считаешь, я должен был оставить ее там?
– Нет. Да. – Стиснув руки в кулаки, она прижала их к вискам. – Не знаю. Мы должны были поговорить. Мы могли бы предложить ей некоторую сумму в возмещение.
Опустившись рядом с ней на колени, он взял ее за руки.
– Послушай. Я собирался уехать и подумать, потом вернуться домой и поговорить с тобой. Джейн не дала мне такого шанса, она сказала, что покончит с собой.
– Ох, Бри…
– Думаю, я бы справился, – сглотнул он. – Пожалуй, я был достаточно зол, чтобы даже подтолкнуть ее к этому. Но потом она сказала, что убьет и Эмму тоже.
Бев прижала руку к животу, словно защищая ребенка, который рос в ней, ребенка, который уже превратился для нее в замечательную реальность.
– Нет. О, нет, она не могла говорить серьезно…
– Она говорила совершенно серьезно, Бев. – Он крепче стиснул ее руки. – Не знаю, довела бы она задуманное до конца или нет, но в тот момент она не притворялась. Я просто не мог оставить там Эмму, Бев. Я бы не смог оставить там даже ребенка совершенно незнакомого мне человека!
– Да. – Мягко высвободившись, она взяла его лицо в свои руки. Лицо своего Брайана. Своего славного заботливого Брайана. – Ты не мог этого сделать. Но как тебе удалось забрать ее у Джейн?
– Она дала согласие, – коротко ответил он. – Пит подготовит нужные документы, так что все будет совершенно законно.
– Бри?! – Она крепче прижала ладони к его щекам. Она была влюблена, но не слепа. – Каким образом?
– Я выписал ей чек на сто тысяч фунтов. По соглашению она будет получать двадцать пять тысяч в год до тех пор, пока Эмме не исполнится двадцать один.
– Господи, Брайан. – Бев уронила руки. – Ты что, купил этого ребенка?
– Нельзя купить то, что уже принадлежит тебе. – Он буквально выплюнул эти слова, потому что они заставили его ощутить себя запачканным. – Я дал Джейн достаточно, чтобы она держалась подальше и от Эммы, и от нас. – Он накрыл ладонью ее живот. – И от нашего ребенка. Послушай меня, – заглянул он ей в глаза. – Я скоро уеду, ты знаешь. К нам наверняка пожалуют репортеры, кое кто станет поливать нас грязью. Я прошу, поддержи меня, помоги пережить шумиху и скандал. Дай Эмме шанс.
– А куда мне деваться?
– Бев?…
Она покачала головой. Она не бросит его и поддержит, разумеется, ей только нужно время, немножко времени.
– За последнее время я много прочла об этом и знаю, что нельзя надолго оставлять малышку одну, – судорожно дыша и сглатывая последние слезы сказала Бев.
– Хорошо. – Он рывком провел ладонью по голове и выдохнул. – Посмотрю, как она там.
– Мы посмотрим вместе.
Эмма по прежнему сидела на диване, крепко прижимая к себе Чарли. Яркий свет телевизора ничуть не мешал ей: малышка крепко спала. На щеках у девочки виднелись дорожки высохших слез. Заметив их, Бев явственно ощутила, как дрогнуло ее сердце.
– Пожалуй, лучше отправим декораторов сначала заняться спальней наверху, – решила она.
* * *
Эмма лежала в постели, на чистых свежих простынях, и старательно зажмуривала глаза. Она знала, что если откроет их, то вокруг окажется одна лишь темнота. А в темноте всегда кто то прячется.
Она стиснула шею Чарли и прислушалась. Иногда те, кто прятался в темноте, издавали шуршание.
Сейчас она ничего не слышала – это они затаились и ждут. Ждут, чтобы она открыла глаза. У нее вырвался слабый всхлип, и она тут же прикусила губу. Мама всегда злилась, если она плакала по ночам. Мама входила к ней и с силой трясла ее, говоря, что она – глупая маленькая девчонка. А те, невидимые чудища, прятались под кроватью или разбегались по углам, пока мама была с ней.
Эмма зарылась лицом в знакомую, издающую затхлый запах шерстку Чарли.
Она вдруг вспомнила, что находится в другом, незнакомом месте. Том самом, в котором жил дяденька с фотографий. Теперь к страху примешивалось любопытство. Он сказал, что она может называть его «папа». Какое смешное имя. По прежнему не открывая глаз, она попробовала его на вкус, шепотом повторяя его в темноте, как заклинание.
Они поужинали рыбой с жареной картошкой на кухне вместе с какой то темноволосой леди. Играла музыка. Похоже, музыка в этом доме играет без перерыва. И стоило дяденьке папе заговорить, как слова его тоже звучали словно музыка.
Леди выглядела несчастной, даже когда улыбалась. И Эмма спросила себя, а не собирается ли эта леди подождать, пока они останутся вдвоем, чтобы ударить ее, Эмму.
А потом папа выкупал ее. Эмма вспомнила, как на лице у него появилось странное выражение, но он не щипался, и мыло не попало ей в глаза. Только спросил, откуда синяки, и она сказала так, как требовала отвечать в таких случаях мама, если кто нибудь станет задавать подобные вопросы: она была ужасно неловкой, поскользнулась и упала.
Тогда в глазах у него появилось сердитое выражение, но он не отшлепал ее. А потом дал ей надеть рубашку, и Эмма захихикала, потому что та доходила ей до пят.
Когда он пришел, чтобы уложить ее в постель, с ним была леди. Присев на край кровати, она улыбалась, пока он рассказывал сказку о замках и принцессах.
Но, когда она проснулась, они уже ушли. Они ушли, а комната погрузилась во тьму. Ей стало страшно. Она испугалась, что чудища доберутся до нее, начнут щелкать своими огромными клыками и съедят ее. А еще она испугалась, что сейчас войдет мама и отшлепает ее за то, что она – не дома и не лежит в своей кроватке.
Ой, что это? Эмма была уверена, что услышала какой то шепот в углу. Дыша сквозь зубы, она приоткрыла один глаз. Тени пришли в движение, угрожающе нависли и потянулись к ней. Зарывшись лицом в шерстку Чарли, чтобы заглушить всхлипы, она попыталась стать меньше – такой маленькой, чтобы ее вообще не было видно, чтобы ее не смогли съесть все те страшные, шуршащие чудища, что скрывались в темноте. Их прислала ее мама за то, что она ушла с тем дяденькой с фотографий.
Ужас нарастал, и она задрожала всем телом, а кожа стала влажной. Страх вырвался наружу вместе с громким криком – она спрыгнула на пол с кровати и, споткнувшись, вывалилась в коридор. Что то упало и разбилось.
Она лежала, боясь пошевельнуться, прижимая к себе собаку и ожидая самого худшего.
Вспыхнул свет. Она растерянно заморгала. Прежний страх сменился новым, когда до ее слуха донеслись голоса. Эмма отпрянула к стене и застыла, глядя на осколки фарфоровой вазы, которую разбила.
Они изобьют ее! Отправят обратно! Запрут в темной комнате, чтобы ее съели!
– Эмма? – Еще не проснувшись окончательно, слегка покачиваясь после косяка, выкуренного перед тем, как заняться любовью с Бев, к ней подошел Брайан. Она сжалась в комочек, ожидая удара. – С тобой все в порядке, девочка моя?
– Это они разбили ее, – сообщила она дяденьке в попытке избежать наказания.
– Они?
– Темные чудища. Их прислала мама, чтобы они добрались до меня.
– Ох, Эмма. – Он прижался щекой к макушке крохи.
– Брайан, что там? – Запахивая халат, в коридор выскочила Бев. Увидев, что осталось от ее дрезденской вазы, она тихонько вздохнула и подошла к ним, стараясь не наступить на осколки. – Она не порезалась?
– Не думаю. Но она сильно напугана.
– Давай посмотрим. – Бев взяла Эмму за руку. Та была сжата в кулачок и напряжена, как натянутая струна. – Эмма? – Голос леди стал тверже, но злобы в нем не было. Эмма осторожно приподняла голову. – Ты не ушиблась?
Все еще оставаясь настороже, малышка с опаской показала на свое колено. На белой тенниске проступили несколько капель крови. Бев приподняла подол. Царапина была длинной, но неглубокой. Тем не менее для большинства детей этого было бы вполне достаточно, чтобы поднять жуткий рев. Но Эмма не стала этого делать. Возможно, потому, что царапина выглядела сущим пустяком по сравнению с синяками, которые обнаружил на ее теле Брайан, когда купал девочку. Скорее машинально, нежели повинуясь материнскому инстинкту, Бев наклонилась, чтобы поцеловать больное место. При виде того, как у Эммы от изумления приоткрылся рот, сердце Бев растаяло.
– Все порядке, родная, сейчас мы все уладим, и коленка болеть не будет. – Взяв Эмму на руки, она потерлась носом о ее шейку.
– Там, в темноте, прячутся чудища, – прошептала, доверившись, девочка.
– Твой папочка прогонит их. Правда, Бри?
Возможно, ирландская кровь, текущая в его жилах, но скорее наркотик заставили его глаза увлажниться, когда он увидел, как женщина, которую он любит, утешает его ребенка.
– Конечно! – громко сказал он. – Я изрублю их на куски и выброшу за окно.
– А после этого возьми веник и приберись тут, – посоветовала Бев.
Эту ночь Эмма провела, уютно устроившись в большой кровати с латунными шарами вместе со своей семьей. Первую в жизни такую ночь.
Глава 3
Эмма сидела на большом диване и смотрела в сводчатое окно, как она делала на протяжении вот уже девяти дней. Она оглядывала сад, в котором кивали головками наперстянки и росли кустистые аквилегии, следила глазами за усыпанной гравием длинной подъездной дорожкой. И ждала.
Ее синяки уже пожелтели, но она не обращала на них внимания. Никто в большом новом доме еще ни разу не ударил ее. Пока, во всяком случае. Ее каждый день поили чаем, а папины друзья, запросто наведывавшиеся к ним в гости, приносили ей круглые леденцы и дарили китайских кукол.
Эмма пребывала в полной растерянности. Все это было крайне непривычно. Ее каждый день купали в ванне, даже если она не играла на улице, и наряжали в чистую и приятно пахнущую одежду. Никто не обзывал ее маленькой дурочкой из за того, что она боялась темноты. Более того, теперь каждую ночь в ее спальне горела настольная лампа с розовым абажуром, от которого на стенах виднелись маленькие розовые бутончики. Чудища почти перестали приходить к ней.
Она боялась полюбить свою новую жизнь, потому что была уверена: скоро придет мама и заберет ее с собой.
Однажды Бев отвезла ее на красивой машине в большой магазин с яркими нарядами и чудесными запахами, где накупила для Эммы кучу всяких разных вещей. Но больше всего девочке понравилось розовое платье из органди с отделанной оборками юбкой. Она чувствовала себя принцессой в тот день, когда надела его, – в тот день, когда ее папа и Бев поженились. А еще у нее появились блестящие черные туфельки на ремешке и белые колготки. И никто не бранил ее, видя перепачканные коленки.
Свадьба показалась Эмме очень чуднóй и тожественной. Все собрались в саду, где солнце разогнало тучи. Один из дяденек, которого все называли Стиви, вырядился в длинную белую рубашку и мешковатые белые штаны. Он принялся напевать хрипловатым голосом, аккомпанируя себе на блестящей белой гитаре. Эмма решила, что он ангел, но, когда спросила об этом Джонно, тот лишь расхохотался в ответ.
Бев надела на голову венок из цветов и свободное разноцветное платье, доходившее ей до лодыжек. Эмме она показалась самой красивой женщиной на свете. И впервые в своей совсем еще юной жизни она испытала чувство черной зависти. Ей отчаянно захотелось быть такой же красивой, взрослой и стоять рядом с папой. Чтобы никогда больше не бояться и не голодать. И тогда она будет счастлива всю оставшуюся жизнь, как те девушки из сказок, которые любил читать ей Брайан.
Когда начался дождь, все вошли внутрь, чтобы поесть торта и выпить шампанского в комнате с книгами, цветами и свежей покраской. Заиграли еще несколько гитар, а гости стали петь и смеяться. Дом наполнился красивыми женщинами в коротких легких юбках или летящих хлопчатобумажных платьях. Некоторые из них сюсюкали с ней или гладили по голове, но в основном она была предоставлена самой себе. Никто даже не обратил внимания, что она съела целых три кусочка торта и перепачкала сахарной глазурью воротничок своего нового платья. Других маленьких девочек, с которыми она могла бы поиграть, здесь не оказалось, а сама Эмма была слишком маленькой, чтобы на нее произвели должное впечатление имена и лица знаменитостей из мира музыки, слонявшихся по дому. Ей стало скучно, и она отправилась в постель, убаюканная звуками продолжающегося гулянья, тем более что после торта ее немножко подташнивало.
Вскоре она проснулась. Не зная, чем занять себя, вытащила Чарли из кровати и побрела вниз.
Ее остановил сильный запах. Он был знаком ей, пожалуй, даже слишком хорошо. Подобно запаху джина, сладковатый аромат марихуаны прочно ассоциировался у нее с матерью, с оплеухами и затрещинами, которые неизбежно доставались ей, когда у Джейн была ломка или похмелье.
Чувствуя себя жалкой и никому не нужной, она свернулась калачиком на ступеньках, баюкая Чарли. Если сейчас здесь появится мама, то заберет ее с собой. Эмма уже успела смириться с тем, что больше никогда не наденет свое чудесное розовое платье, не услышит отцовского голоса и не пойдет в большой и яркий магазин вместе с Бев.
Услышав чьи то шаги на лестнице, она съежилась, ожидая самого худшего.
– Привет, моя крошка Эмма! – Парящий в небесах и пребывающий в мире со всеми, рядом с нею плюхнулся Брайан. – Что ты тут делаешь?
– Ничего. – Она съежилась еще сильнее и стала маленькой и незаметной – меньше своего плюшевого Чарли. Когда тебя никто не видит, то и не может сделать тебе больно.
– Да, вечеринка удалась.
Откинувшись на локтях, он улыбнулся, глядя в потолок. Никогда, даже в самых смелых мечтах, он и представить себе не мог, что будет развлекать в собственном доме таких гигантов, как Маккартни, Джаггер, Долтри. Да еще и на собственной свадьбе. Господи милосердный, он женат! Женатый мужчина с золотым кольцом на пальце.
Постукивая босой ногой в такт музыке, грохот которой был слышен даже здесь, он внимательно рассматривал кольцо. «Все, пути назад нет», – удовлетворенно думал он, будучи в достаточной мере католиком и идеалистом, чтобы полагать, что теперь раз дело сделано, то таким оно и останется до скончания веков.
«Сегодня наступил один из самых знаменательных дней в моей жизни, – думал он, роясь в кармане штанов в поисках пачки сигарет. – Один из самых важных!» Если его отец был слишком пьян или ленив, чтобы воспользоваться теми чертовыми билетами, которые он отправил в Ирландию, то какое это имело значение? Вся семья, в которой нуждался Брайан, сейчас была здесь, рядом с ним.
Он постарался выбросить из головы все мысли о прошлом, о вчерашнем дне. Начиная с этого момента, для него существует только завтра. Теперь так будет всегда.
– Что скажешь, Эмма? Хочешь сойти вниз и потанцевать на свадьбе своего папочки?
По прежнему сидя к нему спиной, она лишь покачала головой в ответ. От дыма, колдовскими кольцами повисшего в воздухе, ей сдавило виски.
– Хочешь еще торта? – Он протянул к ней руку, чтобы ласково привлечь к себе, но она отпрянула. – Что такое? – Озадаченный, он потрепал ее по плечу.
И без того переполненный до тошноты и ужасом, и слишком большим количеством сладостей, желудок Эммы рванулся к горлу. Она беспомощно икнула, и ее стошнило чаем с тортом прямо на колени отцу. Теперь уже просто насмерть перепуганная и несчастная, она лишь слабо застонала и вновь свернулась клубочком вокруг Чарли. И вот, пока она лежала так, беззащитная перед поркой, каковая с неизбежностью должна была последовать, папа вдруг расхохотался вовсю.
– Ну что ж, – резюмировал он сквозь слезы смеха, – теперь тебе, наверное, стало намного лучше.
Пребывая под слишком сильным кайфом, он с трудом поднялся на ноги и протянул ей руку. – Пойдем, приведем себя в порядок.
К величайшему изумлению Эммы, побоев, болезненных щипков или внезапных оплеух не последовало. Вместо этого они разделись догола в ванной, после чего он сунул ее под душ. Когда сверху на них обрушились струи воды, он даже запел – что то о пьяных моряках, – отчего она моментально забыла о тошноте.
Когда оба они завернулись в простыни, он с трудом дошел на заплетающихся ногах до ее спальни, чтобы уложить ее в постель. Волосы его намокли и блестели, прилипнув ко лбу, когда он свалился в ногах ее кровати и через несколько мгновений благополучно захрапел.
Эмма осторожно выбралась из под покрывала и присела рядом с ним. Собрав все свое мужество, она наклонилась и запечатлела влажный поцелуй у него на щеке. Влюбившись впервые в жизни, она подсунула Чарли под безжизненную руку Брайана и тихонько заснула.
А потом он уехал. Всего через несколько дней после свадьбы к дому подкатило большое авто, и двое мужчин вынесли его багаж. Он поцеловал ее и пообещал привезти подарок. Эмме оставалось лишь молча смотреть, как папа, любимый папа, уезжает из ее жизни. Конечно же, она не верила, что он вернется, даже когда услышала его голос в телефонной трубке. Бев сказала, что папа сейчас в Америке, где девушки визжат от восторга всякий раз, когда видят его, а люди раскупают его пластинки с такой быстротой, что магазины не успевают завозить их.
Но, пока его не было, в доме почти не играла музыка, а Бев иногда плакала.
Эмма вспомнила, как плакала Джейн, и шлепки и толчки, коими обычно сопровождались слезы. Она ждала чего то подобного, но Бев ни разу не тронула ее и пальцем, даже по ночам, когда рабочие уходили и они оставались в большом доме только вдвоем.
Изо дня в день Эмма залезала вместе с Чарли на диван у окна, подбирала под себя ноги и смотрела. Ей нравилось воображать, будто длинная черная машина уже едет по подъездной дорожке, потом останавливается, открывается дверца, и из нее выходит ее папа.
Но машины все не было и не было, и с каждым днем девочка все сильнее убеждалась в том, что он не приедет уже никогда.
Он уехал, потому что не смог полюбить ее.
Она была ему не нужна.
Потому что она мешала ему. А еще потому, конечно же, что она была чертовски глупа – bloody stupid, как повторяла ей мама.
Теперь Эмма ожидала, что и Бев тоже уедет, оставив ее в большом доме совсем одну.
И тогда за нею
придет
мама.
* * *
«Интересно, о чем думает эта девочка?» – спрашивала себя Бев.
Она с порога наблюдала, как Эмма сидит на своем обычном месте у окна. В этом положении ребенок мог оставаться долгие часы, демонстрируя поистине старушечье терпение. Она редко играла с чем либо, кроме дешевой и потрепанной старой плюшевой собаки, которую привезла с собой. Еще реже просила о чем либо.
Эмма вошла в их жизнь почти месяц назад, но Бев так и не разобралась в своих чувствах к ней.
У Бев давно были составлены четкие и ясные планы. Да, разумеется, она хотела, чтобы Брайан добился успеха. Но еще сильнее она хотела создать с ним семью и дом.
Она росла и воспитывалась в англиканской вере, в семье, принадлежавшей к верхушке среднего класса. Мораль, ответственность и внешний вид – эти понятия стали неотъемлемой частью ее воспитания. Беверли получила хорошее, солидное образование с прицелом на благоразумное замужество и воспитание столь же уравновешенных и благоразумных детей. Ни разу она не восставала против чего либо. Главным образом потому, что подобная мысль даже не приходила ей в голову. До тех пор, пока не встретила Брайана.
Она знала, что, хотя родители и пришли на свадьбу, они так и не простили ее за то, что она переехала к Брайану и жила с ним до замужества. Как никогда не поймут они и того, почему она предпочла выйти замуж за одного из ирландских музыкантов, которые не только бросают вызов властям, но и песни пишут соответствующие.
Вне всяких сомнений, само наличие незаконнорожденного ребенка Брайана, да еще и принятого их дочерью, привело их в ужас, повергло в шок! Но что она могла поделать? Этот ребенок есть – вот он.
Бев любила своих родителей. Какая то часть ее всегда будет стремиться заслужить их одобрение. Но все таки Брайана она любила сильнее – настолько, что иногда это даже пугало ее. А ведь это его ребенок, и, чего бы ни хотела она сама, какие бы планы ни строила, это означало, что отныне он стал и ее ребенком тоже.
Нет, смотреть на Эмму и ничего не чувствовать было невозможно. Она была не из тех детей, кто превращается в предмет мебели, какой бы тихой и незаметной она ни старалась казаться. Разумеется, виной такому впечатлению была ее ангельская внешность, которую она унаследовала от отца. Но не только. В ней ощущалась невинность, тем более удивительная, если знать, какими были первые три года ее жизни. Невинность и смирение, размышляла Бев, сознавая, что если прямо сейчас войдет в комнату и начнет кричать на девочку, раздавая ей тумаки, то Эмма стоически вытерпит унижение, не издав ни звука. Этот глубокий внутренний трагизм, присущий девочке, поражал Бев куда сильнее жалкой нищеты, из которой ее вырвали.
Ребенок Брайана. Бев инстинктивно накрыла ладонью жизнь, которую носила в себе. Она страстно мечтала о том, чтобы подарить Брайану первенца. Увы, этому не суждено было случиться. Но негодование, вспыхивавшее при мысли об этом, моментально угасало, стоило ей взглянуть на Эмму. Разве можно не смириться при виде столь бесконечно ранимого и уязвимого существа? Тем не менее она никак не смогла заставить себя полюбить ее столь же безусловно, без рассуждений, как любил свою дочь Брайан.
В глубине души Бев признавалась самой себе, что попросту не хочет любить ее. В конце концов, это был ребенок другой женщины, который всегда будет напоминать ей о том, что Брайан был близок с кем то еще. Пять или десять лет назад – какая разница! До тех пор, пока жива Эмма, Джейн тоже будет оставаться частью их жизни.
Брайан был первым мужчиной, с которым Бев переспала. И, хотя она узнала, когда они стали близки, что до нее у него были другие женщины, отогнать от себя все мысли об этом оказалось легко. Как и убедить себя в том, что сама судьба свела их вместе, что их встреча стала откровением для обоих.
Проклятие, ну почему он должен был уехать прямо сейчас, когда все застыло в неустойчивом равновесии! Ребенок, скользящий по дому, как призрак. Рабочие, час за часом стучащие молотками и орудующие визжащими пилами. И еще пресса. Все оказалось столь же гадко, как и предупреждал ее Брайан, когда заголовки закричали о ней, о нем и о Джейн. Ее охватывала жгучая ненависть и презрение, когда она видела на одной странице свои фотографии и снимки Джейн. Отвратительные истории, смакующие нелицеприятные подробности жизни новых жен и старых любовниц, всегда вызывали у нее омерзение, а тут они сами в таких новостях!
Этот репортерский шум улегся далеко не сразу, на что она надеялась и рассчитывала. Грязные инсинуации и спекуляции относительно самых интимных подробностей ее жизни продолжались. Отныне она стала миссис Брайан Макэвой, то есть превратилась в вещь общего пользования. Она раз за разом повторяла себе, что сама хотела выйти замуж за Брайана, так что теперь вынесет и публичное препарирование, и ущемление свободы, и глумливые заголовки.
И она действительно вынесла все. Даже сама не поняла как. В этот раз вынесла. Но пережитое журналистское преследование заставило ее задуматься: а сможет ли она вот так вот всю жизнь – под прицелом объективов, убегая от микрофонов, меняя парики и солнцезащитные очки, когда даже Брайана нет рядом, – выбираться из дома ради такого пустяка, как покупка новых туфель? А сам Брайан сможет ли когда нибудь понять, как унизительно для нее видеть нечто столь интимное, как собственная беременность, выплеснутым в заголовки газет, которые совершенно незнакомые ей люди читают за утренним чаем?
Она не могла легко смеяться над дикими выдумками газетчиков, когда его не было рядом, и не могла не обращать на них внимания. И потому во время его отлучек вообще редко выходила из дома. Меньше чем за две недели дом, каким она представляла его себе для них двоих, с уютными комнатами и солнечными окнами, превратился в тюрьму. Которую она делила с ребенком Брайана.
Но она в достаточной мере оставалась дочерью своих родителей, чтобы сознавать, в чем заключается ее семейный долг, и исполняла его неукоснительно.
– Эмма? – Бев успела надеть на лицо жизнерадостную улыбку прежде, чем ребенок повернулся к ней. – Я подумала, что ты была бы не прочь выпить чаю.
Но на свете не было ничего, что Эмма не научилась бы распознавать быстрее и чему не доверяла бы больше, нежели фальшивые улыбки.
– Я не хочу есть, – ответила она и крепче прижала к себе Чарли.
– Ты знаешь, я тоже. – Если уж они вынуждены довольствоваться обществом друг друга, решила Бев, то по крайней мере могут поговорить. – Трудно наслаждаться чаем под непрерывный стук молотков. – Шагнув вперед, она присела на диван у окна рядом с Эммой. – Какое славное местечко ты себе нашла. Пожалуй, мне следует высадить больше роз. Что скажешь?
Нижняя губка у Эммы оттопырилась, она равнодушно передернула плечами.
– У нас был чудесный сад, когда я была совсем маленькой, – в отчаянии продолжала Бев. – Я любила сидеть в нем с книгой летом и слушать, как жужжат пчелы. Иногда я не могла прочитать ни строчки, а просто мечтала. Смешно, но впервые голос Брайана я услышала, когда сидела в саду.
– Он тогда жил с вами?
«Что ж, это уже успех», – решила Бев, ей удалось привлечь внимание Эммы. А ведь понадобилось всего лишь упомянуть имя Брайана.
– Нет. Это было по радио. Их первый сингл – «Земля теней». Он начинался со слов «В ночь полночь, когда тени обнимают месяц…»
Бев начала негромко напевать своим мягким голосом и тут же умолкла, когда Эмма подхватила мелодию своим ясным, на удивление чистым контральто:
– «…и земля горяча, неподвижна, и я, затаив дыхание, жду тебя…»
– Да, она самая! – Бев машинально потянулась, чтобы погладить Эмму по голове. – Это было так здорово, что мне показалось, он поет только для меня. Уверена, так думали все девушки.
Эмма ничего не сказала, вспоминая, как мать снова и снова проигрывала эту пластинку, прикладываясь к стакану с джином и плача, пока слова песни эхом разносились по квартире.
– Ты полюбила его, потому что он спел эту песню? – решилась она спросить.
– Да. Но, когда я познакомилась с ним, я полюбила его гораздо сильнее.
– Тогда почему он уехал?
– У него же своя работа. Музыка – это и есть его работа.
Глаза девочки заблестели от слез. «Надо же», – поразилась Бев – близость проявилась там, где она никак не ожидала и даже не думала ее встретить.
– Ох, Эмма, – призналась она, прижав к себе девочку и уткнувшись носом в ее макушку, – я тоже так скучаю по нему. Но он вернется домой только через несколько недель.
– А что, если не вернется?
Глупо, конечно, но иногда Бев просыпалась от того же самого ужасного страха посреди ночи.
– Ну конечно же вернется. Просто такому человеку, как Брайан, нужна аудитория – люди, которые бы слушали его музыку, и он сам должен присутствовать при этом. Так что периодически ему необходимо уезжать, но потом всегда – возвращаться. Он любит тебя и любит меня. – Желая утешить малышку и сама нуждаясь в утешении, она взяла Эмму за руку. – И вот еще что, – посчитала она уместным добавить, – ты знаешь, откуда берутся дети?
– Мужчины засовывают их в женщин, но потом они перестают быть им нужными.
Бев едва успела проглотить уже готовое сорваться с губ проклятие. В эту минуту она бы с радостью задушила Джейн собственными руками!
И все же. Мать Беверли всегда была чересчур чопорной и сдержанной, об интимных вопросах говорила лишь весьма иносказательно. Но сама Бев твердо верила в прямоту и откровенность. Так что решила договорить.
– Мужчина и женщина, по настоящему любящие друг друга, делают детей вместе и оба очень хотят их. И вот у меня уже есть ребеночек вот здесь. – Взяв руку Эммы, она приложила ее к своему животу. – Ребенок твоего отца. Когда он родится, то станет твоим братиком или сестричкой.
Поколебавшись, Эмма провела ладонью по животу Бев и хмыкнула: разве может здесь поместиться ребеночек? Вот у миссис Перкинс на другой стороне улицы живот раздулся до поистине невероятных размеров, прежде чем на свет появился маленький Дональд.
– И где же он? – удивилась Эмма.
– Внутри. Сейчас он очень очень маленький. Он будет расти еще почти шесть месяцев, прежде чем наступит время ему выйти на свет.
– А он будет любить меня?
– Наверняка. Брайан станет его папой точно так же, как и твоим.
Эмма, словно зачарованная, принялась гладить Бев по животу. Так она гладила только своего Чарли.
– Я буду хорошо заботиться о ребеночке. Никто не сделает ему больно.
– Да, никто! – Бев со вздохом обняла Эмму, принимая ее заботу. На этот раз Эмма не отпрянула, а сидела не шелохнувшись, словно в забытьи прижав ладонь к животу Бев.
– Я немножко побаиваюсь быть матерью, Эмма, – искренне призналась Бев, уже как подруге. – Быть может, ты позволишь мне немножко попрактиковаться на себе?
Сделав глубокий вдох, Бев встала, и Эмма последовала за ней.
– Давай начнем прямо сейчас, – предложила Бев. – Пойдем наверх и примерим твое чудесное розовое платье. А потом выйдем куда нибудь выпить чаю. А репортеры пусть убираются к дьяволу вместе со всеми зеваками. Мы будем двумя самыми красивыми женщинами во всем Лондоне и выпьем чаю в «Ритце».
* * *
Для Эммы это стало началом ее взаимоотношений с какой либо другой женщиной без страха или принуждения. На протяжении нескольких следующих дней они заглянули за покупками в «Хэрродс», погуляли в Грин парке и отобедали в «Савое». Бев уже не обращала никакого внимания на встречавших их повсюду фотографов. Обнаружив, что Эмме нравятся красивые ткани и яркие цвета, она буквально завалила ее ими. Не прошло и двух недель, как гардероб маленькой девочки, которая приехала к ней в одной тенниске, уже не помещался в шкафу. Лишь по ночам одиночество тайком пробиралось к ним в души, и обе лежали в постели, тоскуя об одном и том же мужчине.
Желания Эммы отличались большей непосредственностью. Она ждала возвращения Брайана, потому что с ним ей было хорошо. Она еще не научилась распознавать любовь или мучиться из за нее.
Бев же страдала по взрослому. Она беспокоилась, что надоест ему, что он найдет себе женщину, лучше нее соответствующую тому миру, в котором живет он. Ей отчаянно недоставало того пылкого, энергичного секса, которым они занимались. В то спокойное, умиротворенное травкой время, после занятий любовью и перед сном, было так легко поверить, что он всегда будет любить ее, всегда будет с нею рядом. Но сейчас, одна на большой кровати, она спрашивала, а не скрашивает ли он собственное одиночество не только музыкой, но и женщинами?
Небо едва начало светлеть, когда зазвонил телефон. Бев спросонья нащупала трубку лишь после третьего звонка.
– Да. – Она откашлялась. – Алло.
– Бев! – Голос Брайана прозвучал настойчиво и громко.
Мгновенно сбросив с себя сонную одурь, она резко села на постели.
– Бри? В чем дело? Что случилось?
– Ничего. Все. Мы сделали всех, Бев. – В его смехе прозвучали нотки ошеломления и удальства. – С каждым вечером толпа становится все больше. Им пришлось удвоить число охранников, чтобы не дать девчонкам прорваться к сцене. Это невероятно, Бев. Чистое безумие! Сегодня вечером одна из них схватила Стива за рукав, пока мы со всех ног мчались к автомобилю. Она разорвала его пиджак пополам, хха хах, о ой! Пресса называет нас «авангардом второй волны британского вторжения». Авангардом, представляешь?
Вновь опустившись на подушки, Бев попыталась разделить с ним его удачу.
– Это же чудесно, Брайан! У нас тут показывали отрывки ваших концертов по телевизору, но очень короткие.
– Я чувствую себя гладиатором, выходящим на арену под рев зрителей. – Он даже не думал, что сумеет передать ей весь ужас восторг, который он испытывал. – Даже на Пита это произвело неизгладимое впечатление.
Бев улыбнулась, вспомнив их менеджера, прагматичного и делового до мозга костей.
– В таком случае вы действительно сотворили нечто.
– Ага. – Он затянулся косяком, который раскурил, чтобы продлить кайф. – Как я хочу, чтобы ты была здесь, рядом!
Сквозь шум в трубке временами прорывались громкая музыка и смех, мужской и женский.
– Я тоже.
– Так приезжай! – Он оттолкнул от себя полуголую блондинку с остекленевшим взглядом, попытавшуюся было усесться ему на колени. – Собери вещи и прилетай.
– Что?
– Я серьезно. Без тебя все совсем не так классно, как могло бы быть.
Какая то брюнетка чуть ли не в шесть футов ростом принялась демонстрировать стриптиз у дальней стены. Соло гитарист Стив проглотил метаквалон, словно сладкий леденец.
– Послушай, я помню, что мы с тобой говорили об этом и решили, что тебе лучше остаться дома, но мы ошиблись. Ты должна быть здесь, со мной.
Она почувствовала, как глаза ее наполнились слезами, и рассмеялась.
– Ты хочешь, чтобы я прилетела в Америку?
– И как можно скорее. Ты найдешь нас в Нью Йорке в… вот дерьмо! Джонно, где мы остановились в Нью Йорке?
Развалившись на диване, Джонно перелил в стакан последние капли «Джим Бима».
– А где мы сейчас, черт тебя возьми? – был ответ.
– Ладно, забудь. – Брайан потер усталые глаза и попытался сосредоточиться. Но после выпивки и травки голова была словно набита ватой. – Я попрошу Пита проработать детали. Но ты собирайся.
– А как быть с Эммой? – Она уже спрыгнула с кровати.
– Возьми ее с собой. – В приливе семейных чувств Брайан улыбнулся блондинке. – Пит договорится, чтобы она получила паспорт. Кто нибудь перезвонит тебе после обеда и скажет, что нужно делать. Господи, как же я скучаю по тебе, Бев!
– Я тоже. Мы прилетим так быстро, как только сможем. Я люблю тебя, Бри, больше всего на свете!
– Я люблю тебя. Скоро увидимся.
Взвинченный и не находящий себе места, Брайан потянулся за бутылкой бренди сразу же, как только положил трубку. Он хотел, чтобы Бев оказалась рядом немедленно, а не через день или через час. От одного звука ее голоса он ощутил желание до боли в паху.
Голос ее сейчас звучал точно так же – застенчиво и немного неуверенно, – как и в тот вечер, когда он познакомился с ней. Она выглядела очаровательно неуместной в полном сигаретного дыма пабе, где тогда играла его группа. Но, несмотря на всю ее застенчивость, в ней ощущалась некая надежность и искренность. Он так и не смог выкинуть ее из головы ни в тот вечер, ни после него.
Он поднес к губам бренди и сделал большой глоток. Похоже, брюнетка и Стиви не собирались уединяться в одной из спален, чтобы заняться сексом. Блондинка оставила в покое Джонно и теперь терлась своим длинным гибким телом о Пи Эмма, их барабанщика.
Опешив и даже немного завидуя, Брайан вновь приложился к бутылке. Пи Эму едва стукнуло двадцать один, его лицо до сих пор сохраняло юношескую округлость и прыщи на подбородке. Его явно охватил восторг, к которому стал примешиваться ужас, когда блондинка соскользнула на пол и зарылась лицом ему между ног.
Брайан закрыл глаза, музыка зазвучала у него в голове, и он заснул.
Ему снилась Бев и та первая ночь, которую они провели вместе. Они сидели, поджав ноги, на полу его квартиры и разговаривали – о музыке, поэзии: о Йетсе, Байроне, Браунинге. Мечтательно передавая друг другу косячок. Он и понятия не имел, что это было ее первое знакомство с наркотиками. Как и о том – пока не вошел в нее там, прямо на полу, в окружении мерцающих и оплывших свечей, – что это ее первый сексуальный опыт.
Она тихонько заплакала. Но вместо того, чтобы вызвать чувство вины, ее слезы пробудили в нем желание защитить ее. Вот тогда он и влюбился в нее без памяти, как то возвышенно и трогательно. Это случилось больше года назад, но за это время у него не было другой женщины. Даже когда искушение становилось сильнее некуда, перед его внутренним взором вставало лицо Бев.
Он женился на ней ради нее и ребенка – их ребенка, которого она носила под сердцем, – совершенно не веря в брачные узы, в этот глупый контракт на любовь, но не чувствовал себя загнанным в западню. Впервые после жалкого, несчастного детства у него, помимо музыки, появилось нечто иное, что утешало и возбуждало его.
Я люблю тебя больше всего на свете.
Нет, он не мог повторить этих слов с такой же легкостью и искренностью, с которой она только что произнесла их. Пожалуй, сказать их ей он не сможет никогда. Но он любил ее, а вместе с любовью хранил и верность.
– Идем, приятель. – Джонно растолкал его и поднял на ноги. – Тебе пора баиньки.
– Сюда летит Бев, Джонно.
Выразительно приподняв бровь, Джонно оглянулся на клубок тел.
– Судя по всему, все остальные уже прилетели, – выдал он.
– Она встретит нас в Нью Йорке, ха ха! – Брайан закинул вялую, как шланг, руку на шею Джонно. – Мы едем в Нью Йорк, Джонно. В новый гребаный Йорк! Потому что мы – лучшие!
– Это же здорово, нет? – Джонно с кряхтением свалил Брайана на постель. – Проспись, Бри. Завтра нам предстоит та же самая чертова карусель.
– Надо разбудить Пита, – пробормотал Брайан, когда Джонно принялся стаскивать с него туфли. – Паспорт для Эммы. Билеты. Я должен поступить с ней со всей заботой.
– Поступишь, не волнуйся. – Слегка покачиваясь из стороны в сторону – сказывалось благотворное действие виски «Джим Бим», – Джонно с трудом сосредоточился на циферблате своих недавно приобретенных швейцарских часов. Что то ему подсказывало, что Пит будет не очень рад, если разбудить его в такой час, но приказ есть приказ. Нетвердой походкой он отправился выполнять поручение.
Глава 4
В своем первом перелете через Атлантику Эмма путешествовала первым классом. При этом ее отчаянно тошнило. Хотя Бев временами и тормошила ее, девочка не могла ни любоваться чудесными облаками, ни рассматривать цветные картинки в книжках, которыми Бев набила ее сумочку. Даже будучи уже пустым, желудок Эммы никак не желал успокаиваться. Мимо ее сознания прошли и прикосновения ладони Бев ко лбу, и успокаивающий голос стюардессы.
Не имело никакого значения, что на ней «ой какая новенькая красненькая юбочка и яркая блузочка в цветочек». Не имело значения, что ее обещали поднять «на са амый ве ерх Эмпайр стейт билдинг». Ее уже не радовало даже то, что скоро она увидит «дэ эдди». Тошнота не отступала.
К тому времени как самолет зашел на посадку в аэропорту имени Джона Фитцджеральда Кеннеди, она ослабела настолько, что едва могла стоять на ногах. Измотанная и расстроенная, Бев на руках понесла девочку к выходу.
Пройдя таможню, она едва не расплакалась, завидев среди встречающих Пита.
Одетый в безукоризненный костюм Savil Row, он окинул долгим взглядом малышку с бледным, одутловатым лицом и женщину, явно находящуюся на грани нервного срыва.
– Тяжелый перелет? – озабоченно спросил Пит.
Вместо того чтобы разрыдаться, Бев вдруг нервно хохотнула.
– О нет, он был чудесен от начала до конца. А где Брайан?
– Он хотел приехать, но мне пришлось наложить вето. – Пит подхватил ручную кладь Бев и взял ее под руку. – Парни не могут даже окно открыть, чтобы вдохнуть свежего воздуха, не вызвав массовую истерию.
– И тебе это нравится, – сделала она вывод, коротко взглянув на него.
Он ухмыльнулся, направляя ее к выходу из терминала.
– Даже я, несмотря на свой врожденный оптимизм, такого не ожидал. Брайан будет очень богатым человеком, Бев. Мы все до неприличия разбогатеем.
– Деньги никогда не стояли для Бри на первом месте.
– Да, но я не вижу, чтобы он отбивался от них, когда они льются на него дождем. Идем, нас ждет машина.
– А наши чемоданы? – Она постаралась умостить Эмму поудобнее на своих руках, но девочка лишь слабо застонала в ответ.
– Их доставят в отель. – Пит освободил одну руку и ладонью стал подталкивать ее в спину поскорее к выходу из терминала. – В журналах для фанатов полно и твоих фотографий, – пояснил он.
Их ждал белый лимузин «мерседес», огромный, как пароход. Увидев на лице Бев растерянность, Пит только хмыкнул:
– Раз уж ты вышла за короля, дорогуша, то и путешествовать будешь со всеми удобствами.
Ничего не ответив, Бев откинулась на спинку сиденья и закурила, надеясь, что ощущение пустоты и обреченности вызвано лишь долгим, изматывающим перелетом. Эмма, сидевшая между нею и Питом, свернулась клубочком и благополучно проспала свою первую поездку на лимузине.
Пит не стал задерживаться в фойе «Уолдорфа», а повлек их к лифту, по дороге так и не решив для себя, то ли вздыхать с облегчением, то ли поддаться чувству разочарования. Толпа встречающих в аэропорту или на улице перед отелем причинила бы им, конечно, массу неудобств, зато хорошо смотрелась бы в газетах. А статьи в прессе обеспечивали продажу пластинок.
– Я снял для вас номер с двумя спальнями.
Лишние расходы жгли его бережливую душу, но он нашел им оправдание: теперь, когда Бев рядом, Брайан должен стать более управляемым и конструктивным. Да и репортерам вовсе не помешает узнать, что семья Брайана путешествует вместе с ним. Не удалось сделать рекламу Брайану как сексуальному отшельнику – удастся имидж любящего мужа и отца. Лишь бы было что продвигать.
– Мы все живем на одном этаже, – продолжал он. – Меры безопасности здесь очень строгие. В Вашингтоне две девочки подростка умудрились пробраться в номер Стиви, спрятавшись в тележке уборщицы.
– Очень смешно.
Пит лишь пожал плечами, вспоминая, что Стиви был достаточно пьян, чтобы одобрительно отнестись к тому, что предложили ему девчонки. Гитарист подсчитал, что две шестнадцатилетние девицы в сумме равны одной тридцатидвухлетней даме. То есть особе уже слишком взрослой для него.
– Сегодня у парней запланировано несколько интервью, а завтра они участвуют в шоу Салливана, – выложил расклад на день Пит.
– Брайан не сказал мне, куда мы поедем дальше.
– Сначала в Филадельфию, потом в Детройт, Чикаго, Сент Луис…
– Понятно.
Бев издала долгий вздох облегчения, когда двери лифта разъехались в стороны. Какая теперь разница, куда они поедут? Она здесь, это главное. Не имело ровным счетом никакого значения, что она валится с ног от усталости, что у нее отнимаются руки от тяжелой спящей Эммы, – она здесь и уже буквально кожей ощущает исходящую от Брайана энергию.
– Еще одно, – обронил Пит, доставая из кармана ключ. – У вас есть пара часов до начала интервью.
Она взяла ключ, в душе радуясь тому, что он проявил достаточно такта, не став посягать на те два часа, что выделил им с Брайаном.
– Спасибо, Пит. Я позабочусь о том, чтобы он был готов.
Не успела Бев открыть дверь, как из соседней комнаты выбежал Брайан, подхватил ее с Эммой на руки и закружил их по комнате.
– Слава богу! – шептал он упоенно, покрывая лицо Бев поцелуями. Затем наступила очередь сонной и вялой Эммы.
– А что это с нами случилось? – обеспокоился Брайан.
– Уже ничего. – Свободной рукой Бев пригладила волосы. – Просто в самолете ее ужасно тошнило и она почти не спала. Думаю, все будет в порядке, как только немножко отдохнет.
– Отлично! – Он отнес Эмму в другую спальню. – Ложись, детка.
Она шевельнулась лишь раз, уже когда он укрывал ее.
– Пап?
– Да? – Он до сих пор не мог привыкнуть, что кто то называет его папой. – Тебе нужно немножко поспать, радость моя. Все хорошо. – Он поцеловал ее в лобик.
Успокоенная звуком его голоса, она поверила ему и моментально заснула вновь.
Машинально оставив дверь открытой, он остановился на пороге, глядя на Бев, бледную от усталости, под глазами тени. От этого сами глаза стали еще выразительнее – глубже и темнее. В душе у него вдруг разгорелось пламя такой жаркой и требовательной любви, какой он еще никогда не испытывал. Не проронив ни слова, он подошел к ней, подхватил на руки и понес на кровать.
Сейчас у него не нашлось нужных слов, хотя он никогда не лез за ними в карман. Он всегда был готов перейти от прозы к поэзии, от поэзии – к песням. Немного позже они переполнят его, захлестнут с головой, их будет бесконечно много, и все они будут обязаны своим рождением этому самому драгоценному часу, что он проведет с ней. В этот час она принадлежала ему одному.
Радиоприемник на столике у кровати был включен, как и телевизор в изножье. Их голосами он изгонял одиночество из своих комнат. Теперь же стоило ему лишь прикоснуться к ней, как она стала для него той музыкой, в которой он так отчаянно нуждался.
И потому он не спешил и наслаждался каждым мгновением. Он раздевал ее медленно, пожирая глазами и впитывая. За окном шумел большой город – немного погодя он вспомнит о нем в басах и высоких частотах. Негромкие стоны наслаждения, которые она издавала, уходили в низкие контрапункты. Он слышал даже музыкальный шепот своих рук, скользящих по ее телу.
В окно вливался яркий солнечный свет, и большая мягкая кровать приняла их в свои объятия.
Ее тело уже начало меняться, медленно и исподволь, под влиянием растущей в ней жизни. Он накрыл ладонью ее округлившийся животик, изумленный, очарованный, смиренный, и с благоговением прикоснулся губами к ее плоти.
Глупость несусветная, думал Брайан, но он ощущал себя солдатом, вернувшимся с войны, покрытым шрамами и увешанным наградами. Хотя, пожалуй, никакая это и не глупость: он не мог взять ее с собой на арену, на которой сражался и побеждал, ей всегда придется ждать его, о чем сейчас красноречиво говорили ее глаза, руки, обвившиеся вокруг него… Это обещание и терпение ожили в ее губах, когда они приоткрылись для него.
Ее страсть всегда была надежнее и постояннее, чем чувство Брайана, менее эгоистичной, уравновешивающей его нетерпеливые и куда более опасные порывы. С нею он начинал чувствовать себя мужчиной, а не символом в мире, который столь отчаянно нуждался в подобных символах.
Скользнув в нее, он наконец заговорил, шепча ее имя на долгом и текучем выдохе благодарности и надежды.
Немного погодя, когда она лежала в полудреме, укрывшись смятыми простынями, Брайан в одних трусах сидел в изножье кровати. Она до отказа насытилась сексом, а вот он по прежнему был возбужден. Все, чего он когда либо желал и о чем мечтал, лежало у его ног, стоило только протянуть руку.
– Пит снял фильм о концерте в Атланте. Господи, это было нечто, Бев! Визжали не только фанатки, хотя этого добра тоже было вдоволь. Иногда из за шума я даже не слышал собственного голоса. Не знаю, это, наверное, было похоже на то, как если бы я стоял на взлетной полосе в аэропорту, а вокруг взлетали бы самолеты. Но вместе с теми, кто кричал, были и люди, которые просто слушали музыку. Иногда, сквозь огни рампы и табачный дым, я вдруг натыкался взглядом на лицо такого человека, и можно было петь только ради него одного. А потом Стиви запускал импровизацию, как в «Легенде», и они снова начинали сходить с ума. Это похоже, ну, не знаю, на роскошный секс.
– Извини, что я не аплодировала.
Смеясь, он потянул ее за лодыжку.
– Я так рад, что ты здесь. Нынешнее лето – особенное для нас. Это ощущается в воздухе, в людской суете. И мы являемся его частью. Мы уже не вернемся обратно, Бев.
Она насторожилась, не сводя с него глаз.
– В Лондон?
– Нет, что ты, я не о том. – То, что она восприняла его слова буквально, едва не заставило его потерять терпение и даже позабавило. – К тому, как все было раньше. Когда мы умоляли разрешить нам сыграть в каком нибудь занюханном баре, радуясь тому, что в качестве платы получали пиво и чипсы. Господи, Бев, мы – в Нью Йорке, и послезавтра нас услышат миллионы людей. И это будет очень важно. Мы обретем смысл и значение. Это – все, чего я когда либо хотел.
Она села и взяла его руки в свои.
– Ты никогда не был пустым местом, Бри.
– Нет. Я был всего лишь очередным патлатым певцом. Но я перестал быть им, Бев. И больше им не стану. Люди слушают меня. Деньги дадут нам возможность немного поэкспериментировать – создать нечто большее, чем просто рок для мальчиков и девочек. Идет война, Бев, поднялось и взбунтовалось целое поколение. И мы можем стать его голосом.
Она не разделяла его огромных и размашистых мечтаний, но ведь его в ней с самого начала привлекал именно идеализм.
– Только не оставляй меня больше.
– Ни за что. – Он говорил совершенно искренне. – Я намерен дать тебе все самое лучшее, Бев. Тебе и ребенку. Клянусь!
Он взглянул на часы.
– Мне пора одеваться. – Брайан расцеловал обе ее руки, после чего откинул назад взлохмаченные волосы. – Пит действительно в полном восторге оттого, что интервью с нами появится в номере этого нового журнала, который выйдет только в ноябре, кстати. «Роллинг Стоун», кажется. – Он бросил ей футболку с ярким абстрактным рисунком. – Идем.
– Я думала, что останусь здесь.
– Бев… – Они уже много раз говорили на эту тему. – Ты – моя жена. Люди хотят знать о тебе, о нас. – Он постарался подавить раздражение, когда она осталась сидеть, комкая футболку в руках. – Если мы дадим им хоть немного, они уже будут не так оголтело преследовать нас ради всего остального. – Сейчас он и сам верил в свои слова. – Это особенно важно в связи с Эммой. Я хочу, чтобы все увидели: мы стали настоящей семьей.
– Семья – сугубо частное дело.
– Может быть. Но в газетах уже полно рассказов об Эмме.
Он видел эти статьи, их было много, и во всех Эмму называли «дитя любви». «Могло быть и хуже», – думал он: Эмма появилась на свет в результате чего угодно, только не любви. А вот второй его ребенок, сказал он, вновь бережно накрывая ладонью живот Бев, как раз и стал плодом их любви.
– Так что мне нужна твоя помощь, – резюмировал Брайан.
Презирая себя за проявленную слабость, она слезла с кровати и принялась одеваться.
Через двадцать минут Бев уже ответила на стук в дверь.
Джонно.
– Так я и знал, что ты не сможешь долго обходиться без меня. – Он одарил ее летящей улыбкой, подхватил на руки и поцеловал. Она рассмеялась в ответ, и тут как раз в прихожую вышел Брайан.
– Ага, он нас застукал! – воскликнул Джонно. – Что ж, остается только признать свою вину.
– Где ты взял эту дурацкую шляпу? – только и сказал Брайан.
Опустив Бев на пол, Джонно поправил мягкую белую фетровую шляпу с широкими полями.
– Нравится? Это импровизация, знаешь такое слово?
– Ты похож в ней на сутенера, – заметил Брайан, направляясь к бару.
– Ну вот, дождался. Я так и знал, что сделал правильный выбор. Это едва не стоило мне жизни, но я сумел удрать отсюда и прошвырнуться по Пятой авеню, а там сделать несколько покупок. Я, пожалуй, возьму себе стаканчик, дорогой. – Он кивнул на виски, которое разливал Брайан.
– Ты выходил на улицу? – Брайан замер на мгновение, держа в одной руке бутылку, а в другой – стакан.
– Солнцезащитные очки, цветастая туника… – Джонно наморщил нос. – И бусы братской любви. Этот маскарад оказался ничем не хуже любого другого и сработал просто отлично, пока я не попытался вернуться. Пришлось расстаться с бусами. – Он забрал у Брайана стакан, который тот по прежнему держал в руке, и с удовлетворенным вздохом повалился на кушетку. – Этот город подходит мне как нельзя лучше, Брайан, мой мальчик. Я и есть Нью Йорк!
– Пит открутит тебе башку, если узнает, что ты выходил один.
– В задницу Пита! – жизнерадостно отозвался Джонно. – Хотя он не совсем в моем вкусе. – Ухмыльнувшись, он одним глотком прикончил виски. – Ну, и где же маленькое отродье?
– Она спит. – Бев потянулась за сигаретой.
В дверь снова постучали, но теперь открывать пошел Брайан. В комнату с важным видом вплыл Стиви и, рассеянно кивнув Бев, направился прямиком к бару. За ним проследовал Пи Эм, выглядевший немного бледным, и моментально плюхнулся в кресло.
– Пит распорядился, чтобы интервью мы давали здесь, – сказал он. – Репортера он приведет с собой. Где ты раздобыл такую шляпу, Джонно?
– О, это долгая и печальная история, сынок. – Оглянувшись, в приоткрытой двери спальни он заметил Эмму. – Кажется, у нас гости. Привет, синеглазка!
Она захихикала, но не двинулась с места, не сводя глаз с Брайана.
Он подошел к ней и, подхватив на руки, ласково шлепнул по попке.
– Эмма, ну как, тебе понравилось странствовать над морями и океанами? – поинтересовался Брайан.
А она то думала, ей приснилось, как он укладывал ее в постель и поцеловал перед сном. Так, оказывается, это был не сон: папа здесь, он улыбается ей, и от звука его голоса желудок у нее унялся, как по волшебству.
– Я хочу есть, – сказала она и широко улыбнулась ему.
– Почему то я ничуть не удивлен. – Он поцеловал ее в ямочку в уголке губ. – Как насчет шоколадного торта?
– Суп, – вмешалась Бев.
– Торт и суп, – поправил он. – И капельку сладкого чая.
Он опустил дочь на пол, чтобы подойти к телефону и позвонить в обслуживание номеров.
– Иди сюда, Эмма. У меня для тебя кое что есть. – Джонно похлопал по подушке рядом с собой.
Она заколебалась: мама часто говорила так, и у нее этим «кое что» неизменно оказывалась оплеуха. Но Джонно улыбался ей совершенно искренне. И, когда она уселась рядом с ним, он достал из кармана небольшое прозрачное пластмассовое яйцо. Внутри лежало игрушечное колечко с ярким красным камешком.
Эмма ахнула от неожиданности, когда он вложил эту драгоценность ей в руки. Потеряв дар речи от изумления, она принялась крутить яйцо и так и эдак, глядя, как кольцо скользит из стороны в сторону.
«Надо же, а ведь сущая безделица», – подумал Джонно. Автомат принимал американские четвертаки, а у него как раз осталась мелочь после стремительной пробежки по магазинам…
Растроганный куда сильнее, чем ему хотелось показать остальным, он открыл для Эммы яйцо и надел колечко ей на палец.
– Ну вот. Теперь мы помолвлены, – лучезарно улыбнулся Джонно.
Эмма улыбнулась, глядя на кольцо, а потом подняла сияющие глазенки на него:
– Можно посидеть у тебя на коленках?
– Конечно! – Он наклонился и прошептал ей на ухо: – Но если ты намочишь трусики, то помолвка считается разорванной.
Она засмеялась, устроилась у него на коленях и принялась играть со своим колечком.
– Сначала моя жена, а теперь и моя дочь, – заметил Брайан.
– Ты мог бы начать волноваться, если бы у тебя был сын. – Стиви выпалил эту фразу с такой же легкостью, с какой опрокинул в себя стаканчик. И тут же пожалел о ней. – Извини, – пробормотал он, когда в комнате воцарилось молчание, – это похмелье, оно всегда приводит меня в гнусное расположение духа.
Но тут раздался стук в дверь, и Джонно лениво пожал плечами:
– Ну, надевай свою знаменитую улыбку, сынок. Шоу начинается.
Джонно был зол, но умело скрывал это, когда молодой бородатый репортер уселся рядом с ним.
«Они понятия не имеют, что это такое», – горячился он внутри себя. Ни один из них, за исключением Брайана, который ходил с ним в школу и был его другом. Его обзывали по всякому – педиком, киской, голубым. Слова ранили его куда сильнее, чем избиения, которым он иногда подвергался. Джонно знал, что лицо его куда чаще превращалось бы в кровавую кашу, если бы не кулаки Брайана и его верность их дружбе.
Их потянуло друг к другу, двух десятилетних мальчишек, чьи отцы были запойными пьяницами. На востоке Лондона нищета не считалась чем то исключительным, там всегда в избытке было хулиганов и бандитов, готовых сломать руку ради нескольких жалких пенни. Из этого для них с Брайаном был один выход – музыка.
Элвис, Чак Берри, «Мадди Уотерс». Все деньги, что им удавалось заработать или украсть, они спускали на эти драгоценные сорокапятки. В двенадцать лет они сочинили свою первую песню – довольно таки убогую, как припомнил сейчас Джонно: детские стишки в три аккорда. Этот незамысловатый ритм они лихо отбивали на своей раздолбанной гитаре, которую выменяли на пинту джина, принадлежавшего отцу Брайана, за что Брайану досталась жестокая трепка. Но они впервые сочинили свою музыку, какой бы она ни была!
Джонно стукнуло почти шестнадцать, когда он отдал себе отчет, к какому полу его тянет. Он страдал, плакал, с исступлением совокуплялся с любой попавшейся под руку девчонкой, чтобы повернуть судьбу вспять. Но все было напрасно – пот, слезы и секс не изменили его.
В конце концов именно Брайан помог ему принять себя таким, какой он есть. Однажды вечером они выпивали в подвале дома Брайана. На сей раз Джонно стащил виски у своего папаши. Под зловоние мусора и огонь свечи они передавали друг другу бутылку. В видавшем виды портативном проигрывателе надрывался Рой Орбисон, выводя свою «Только одиночество». Признание Джонно сопровождалось пьяными слезами и дикими угрозами покончить с собой.
– Я – никто, и останусь никем. Живу, как недорезанная свинья. – Он приложился к бутылке с виски. – Мой старик провонял всю комнату, а мать скулит и жалуется, но ничего не делает, чтобы изменить хоть что либо. Сестра – на панели, а малого уже дважды арестовывали в этом месяце.
– Мы сами должны выбраться отсюда, – с пьяной философичностью заявил Брайан. Прикрыв глаза, он слушал Орбисона. Брайан хотел научиться петь, как Рой, с такой же потусторонней меланхолией. – Мы сами должны изменить свою судьбу, Джонно. И мы сделаем это!
– Изменить. Я ничего не смогу изменить. Разве что убью себя. Может, так и сделаю. Может, так будет лучше, и все на этом кончится.
– Что ты несешь, черт тебя подери! – Брайан порылся в смятой пачке «Пэлл Мэлл» и выудил одну сигарету.
– Я голубой. – Джонно уронил голову на скрещенные руки и заплакал.
– Голубой? – Брайан помедлил, не донеся зажженную спичку до сигареты. – Да ладно тебе, Джонно. Не гони.
– Говорю тебе, я – голубой. – Повысив голос, он поднял залитое слезами и полное отчаяния лицо на Брайана. – Мне нравятся мальчики. Я гребаный вшивый педик.
Хотя тот был потрясен, но спиртное сделало его восприимчивым и смягчило шок.
– Уверен?
– Да разве я бы заикнулся об этом, если бы не был уверен? С Алисой Риджуэй у меня получилось только потому, что я думал о ее брате.
«Вот же гадство», – чертыхнулся Брайан, но удержал своим мысли при себе. Они дружили вот уже больше шести лет, стояли друг за друга горой, врали и изворачивались как могли, чтобы помочь друг другу, делились самыми сокровенными мечтами и секретами.
Брайан зажег новую спичку, прикурил и задумался.
– Знаешь, что я тебе скажу. Если уж ты такой, то ничего тут не поделаешь. И резать себе вены не из за чего.
– Ты то не голубой, – с неопределенной интонацией откликнулся Джонно.
– Нет.
Он отчаянно надеялся, что нет, и поклялся доказать это себе в течение следующих недель на любой девчонке, которую сумеет уговорить раздвинуть ноги. Нет, никакой он не голубой, сказал он себе. Сексуальная акробатика, которую он испытал с Джейн Палмер, была отличным свидетельством его предпочтений. От одной только мысли о ней у него началось шевеление в паху, и он уселся поудобнее. Сейчас не самое лучшее время, чтобы возбуждаться. Надо было поразмыслить над проблемой Джонно.
– Многие люди – голубые, – начал Брайан. – Писатели, художники и все прочие. Мы с тобой – музыканты, так что отнесись к этому как к проявлению твоей творческой личности.
– Дерьмо собачье! – пробормотал Джонно, но носом хлюпать перестал.
– Может быть, – не стал отрицать Брайан, – но это лучше, чем перерезать себе вены. Иначе мне придется искать себе нового партнера.
Криво улыбнувшись, Джонно вновь потянулся за бутылкой.
– Значит, мы остаемся партнерами? – с надеждой в голосе несмело спросил он.
– Конечно. – Брайан протянул ему сигарету. – До тех пор, пока я не начну возбуждать и заводить тебя.
Больше они к этой теме не возвращались.
Когда Джонно заводил себе очередного любовника, то старался делать это с соблюдением приличий и ни с кем не заговаривал об этом. В группе его сексуальные предпочтения были известны, но ради сохранения тайны личной жизни и по настоянию Пита Джонно строил из себя гетеросексуального жеребца. Что изрядно забавляло его.
Были, конечно, во всем этом и свои минусы, но он не хотел думать о них, пока те не вставали перед ним ясно и зримо. Вот как сейчас, когда, качая на коленях «голубоглазку», он невольно признался себе, что у него никогда не будет своих детей.
Посмотрев, как Брайан обнимает Бев, он ощутил безысходность. Глубокую и всеохватывающую. Единственный мужчина, которого он по настоящему любит, никогда не ответит ему взаимностью.
Глава 5
Нью Йорк потряс и ошеломил Эмму. После позднего завтрака, когда Брайан побаловал ее клубничным джемом с пирожными, она была отдана на попечение Бев. Впрочем, теперь это ее ничуть не беспокоило. А вечером по телевизору будут показывать папу, и он пообещал ей, что отведет ее туда, где делают эти самые телевизионные передачи.
Тем временем они с Бев раскатывали по городу в большом белом автомобиле. Эмму смешили светлый парик и большие солнцезащитные очки, которые носила Бев. Поначалу та оставалась серьезной и даже напряженной, но мало помалу восторженное расположение духа Эммы передалось и ей. Эмме нравилось смотреть, как спешат по тротуарам прохожие, толкаясь и обгоняя друг друга, как под рев клаксонов они толпой пересекают перекрестки. Здесь были женщины в коротких юбках и на высоких каблуках, прически «паж» которых оставались при этом неподвижными, словно вырубленными из камня. Были и те, кто предпочитал джинсы и сандалии, и роскошные гривы водопадом ниспадали им на спину. На углах стояли торговцы, продающие хот доги, прохладительные напитки и мороженое, которое наперебой расхватывали пешеходы, ведь за стенками прохладного кокона лимузина было жуткое пекло. В окружающей атмосфере царило нервное возбуждение, которого Эмма не понимала, но оно нравилось ей.
Невозмутимый водитель, облаченный в коричневую униформу и шляпу с жесткими полями, ловко подрулил к бордюру. Музыку он жаловал не особенно, разве что это были сам Фрэнк Синатра или Розмари Клуни, но не сомневался, что двое его дочерей подростков обезумеют от радости, когда по окончании своего двухдневного ангажемента он принесет им домой автографы.
– Приехали, мадам.
– Уже? – Бев растерянно выглянула в окно.
– Эмпайр стейт билдинг, – пояснил он, жестом показывая на дверцу. – Желаете, чтобы я забрал вас отсюда через час?
– Через час, да. – Бев крепко взяла Эмму за руку, когда водитель распахнул перед ними дверцу. – Идем, Эмма. Не одним же «Разрушителям» подниматься на вершины.
Их встретила длинная извивающаяся очередь, в которой наперебой хныкали младенцы и плакали дети постарше. Они встали в самом ее конце, а двое телохранителей незаметно пристроились позади и вскоре растворились в ней. Еще через несколько секунд к ним присоединилась группа французских студентов с сумками для покупок из универмага «Мэйси», обменивающихся пулеметными фразами на своем быстром певучем языке. Среди ароматов духов, пота и мокрых пеленок Эмма чутко уловила запах травки. Но, похоже, больше никого, кроме нее, это ничуть не волновало.
Наконец они ступили на эскалатор. А через несколько долгих и душных минут сошли с него и вновь принялись ждать. Впрочем, она ничего не имела против. Пока Бев крепко держала ее за руку, Эмма могла, вытянув шею, разглядывать в свое удовольствие людей вокруг. Ее окружали лысины, широкополые шляпы, клочковатые и неопрятные бороды. Когда шея устала, она переключилась на обувь. Веревочные сандалии, блестящие кончики кожаных ремешков, снежно белые кроссовки и черные туфли лодочки. Одни переступали с ноги на ногу, другие притопывали, третьи раскачивались из стороны в сторону – словом, никто не стоял на месте.
Когда же и это занятие Эмме наскучило, она стала вслушиваться в голоса. Рядом спорила о чем то группа девочек. Как подростки они незамедлительно вызвали у Эммы чувство зависти.
– Стиви Ниммонс – самый симпатичный, – настаивала одна из девочек. – У него такие огромные карие глаза и обалденные усики.
– Нифига! Брайан Макэвой, – поправила ее другая. – Он клевый красавчик. – В подтверждение своих слов она достала из своей полосатой полотняной сумочки фотографию, вырезанную из журнала для любителей музыки. Последовал дружный вздох, когда девочки обступили ее. – Я умираю, когда смотрю на эту фотку!
Девочки завизжали от восторга, на них тут же прикрикнули, и тогда они стали хихикать, зажимая рты ладошками.
Озадаченная и приятно удивленная одновременно, Эмма подняла голову и взглянула на Бев:
– Эти девочки говорят о папе.
– Ш ш, тише! – приложила палец к губам Бев, улыбаясь. Она сама изумилась настолько, что решила рассказать об этом случае Брайану. Бев даже испугалась, пока не напомнила себе, что не просто так носит парик и солнцезащитные очки. – Я слышу, но мы должны держать в тайне, кто мы такие.
– Почему?
– Потом объясню, – ответила Бев, с облегчением отметив, что настала их очередь подниматься на лифте.
Глаза у Эммы испуганно расширились, когда у нее заложило уши, как будто они вновь летели на самолете. Она закусила губу, крепко зажмурилась и горько пожалела о том, что рядом нет папы.
За время подъема на лифте Эмма успела не раз пожалеть о том, что пришла сюда. Что не взяла с собой Чарли, с которым было бы куда спокойнее. А потом она стала молиться, так горячо, как только может трехлетний ребенок, чтобы ее не стошнило и она не исторгла бы свой замечательный завтрак на новенькие блестящие туфельки.
Но тут двери разъехались, и тошнотворное укачивание прекратилось. Все дружно засмеялись, загомонили и толпой повалили наружу. Бев потянула ее за собой, и девочка послушно двинулась следом, все еще борясь с подступившей тошнотой.
Впереди показался большой стеллаж прилавок, на полках которого теснились яркие сувениры, и огромные панорамные окна, в которых отражалось небо и разбросанные повсюду здания, составлявшие Манхеттен. Ошеломленная, она застыла на месте, и вокруг них закружился людской водоворот. Тошнота сменилась безмерным удивлением.
– На это стоило посмотреть, не так ли, Эмма?
– Это и есть мир?
Бев, хотя и была поражена ничуть не меньше Эммы, весело рассмеялась:
– Нет, солнышко, это только маленькая его часть. Ну, пошли, давай выйдем наружу.
Ветер тугой волной ударил им в лицо, отчего юбка Эммы надулась пузырем, и она испуганно попятилась. Но это ощущение скорее вызывало неуемный восторг, нежели пугáло, когда Бев, смеясь, взяла ее на руки.
– Мы с тобой стоим на вершине мира, Эмма.
Пока они смотрели поверх высокой стены, Эмма почувствовала, как в животе у нее начали порхать маленькие бабочки. Внизу и впрямь простерся целый мир. В каньонах домов виднелись пересекающиеся ручейки улиц, крошечные автомобили и автобусы, казавшиеся отсюда игрушечными. С такой высоты все выглядело правильным и настоящим.
Бев опустила монетку в ящик и приникла к телескопу, но Эмма предпочитала смотреть на мир собственными глазами.
– А мы можем жить здесь?
Бев возилась с настройкой, пока не нацелила телескоп на статую Свободы.
– Здесь, в Нью Йорке?
– Здесь. Наверху.
– Здесь никто не живет, Эмма.
– Почему?
– Потому что это – туристический аттракцион, – рассеянно отозвалась Бев. – И одно из сказочных чудес света, как мне представляется. А в сказке жить нельзя.
Но Эмма, глядя поверх высокой стены, подумала, что она бы смогла.
* * *
Телевизионная студия не произвела на нее особого впечатления. В реальности она вовсе не выглядела такой красивой и большой, как на экране. Да и люди здесь были самые обыкновенные. А вот камеры ей понравились. Они оказались огромными и неуклюжими, а люди, работавшие за ними, были, наверное, самыми важными здесь. Эмма подумала: а если посмотреть в одну из них, то будет ли это похоже на телескоп на вершине Эмпайр стейт билдинг?
Но, прежде чем она успела спросить об этом Бев, раздался громкий голос какого то худощавого человечка. Он говорил с самым странным акцентом (американским), который она когда либо слышала. Половину из того, что он сказал, она попросту не поняла, зато разобрала слово «разрушение». За этим последовал взрыв криков и неистовых воплей.
После того как первый испуг миновал, Эмма перестала прятаться за юбку Бев и выглянула наружу. И, хотя причину криков она не понимала, они перестали казаться ей пугающими. Девочка сообразила, что это были звуки восхищения молодежи, которые отражались от стен и рикошетировали от потолка. Они заставили ее улыбнуться, несмотря даже на то, что рука Бев слегка подрагивала в ее ладошке.
Ей понравилось, как двигался по сцене отец, подпрыгивая и привставая на цыпочки, в то время как его голос, чистый и сильный, сплетался сначала с голосом Джонно, а потом и Стиви. Волосы его отливали золотом в ярком свете прожекторов. Эмма была ребенком и потому легко распознала в этом волшебство.
В памяти ее и в сердце до конца жизни сохранится эта картинка, на которой четверо молодых людей стоят на сцене, купаясь в ярком свете, своем триумфе и музыке.
* * *
За три тысячи миль от них Джейн сидела в своей новой квартире. На столике рядом стояла пинта «Джилби» и унция «Коламбиан Голд». Она зажгла свечи, несколько десятков свечей, чтобы они вместе с наркотиками привели ее в умиротворенное расположение духа. Из стереопроигрывателя доносился чистый тенор Брайана.
На деньги, полученные от него, она перебралась в Челси. Здесь обитала молодежь, музыканты, поэты, художники и те, кто последовал за ними. Джейн решила, что найдет себе в Челси нового Брайана. Идеалиста с прекрасным лицом и умными руками.
Теперь она могла завалиться в бар в любое время дня и ночи, послушать музыку и снять себе на вечер подходящего партнера.
У нее появилась шестикомнатная квартира с полированной новой мебелью в каждой комнате. Шкафы ломились от одежды из модных бутиков. На пальце красовалось кольцо с огромным бриллиантом, купленное неделей ранее, когда на нее навалилась хандра. И оно ей уже прискучило.
Она то думала, что сто тысяч фунтов – сумасшедшие деньги… Джейн провела рукой по шелковому халату, который был сейчас на ней, довольная – нет, чрезвычайно довольная – гладкой тканью и тем, что скрывалось под ней… Но она очень быстро обнаружила, что крупные суммы тратятся так же легко, как и мелкие. У нее еще оставалось достаточно, чтобы продержаться какое то время, но уже прошедшего времени ей хватило, чтобы понять: с Эммой она явно продешевила.
«Он бы заплатил в два раза больше», – думала она, баюкая в ладонях бокал с джином. Нет, даже больше чем в два раза, и не важно, что этот ублюдок Пит хмурился и ворчал себе под нос. Брайану нужна была Эмма. Он всегда питал слабость к детям, и ей это было прекрасно известно. «Однако, – с раздражением подумала Джейн, – у меня не хватило мозгов воспользоваться этим».
Жалкие двадцать пять штук в год. «Интересно, как прикажете на них жить?» – спросила она себя.
После джина в голове у нее уже слегка зашумело, и она неуверенными движениями скрутила себе косячок.
Время от времени у Джейн появлялись любовники – не столько, впрочем, ради денег, сколько ради того, чтобы скрасить одиночество. Она даже представить себе не могла, что будет скучать по Эмме. Но, по мере того как шли недели, материнство обретало в ее глазах новое, эмоциональное значение. Она родила. Она меняла мокрые пеленки. Она тратила свои заработанные тяжким трудом деньги на еду и одежду. А теперь маленькое отродье, скорее всего, уже и забыло о ее существовании.
Она наймет адвоката. Лучшего, какого только можно нанять на деньги Брайана. Это будет справедливо. Во всей стране не найдется суда, который не согласится с тем, что ребенок должен жить с матерью. Она вернет Эмму. Или, еще лучше, получит за нее вдвое больше денег.
Как только она устроит им небольшое кровопускание, Брайан со своей фифой женушкой уже не забудут о ней. О ней не забудет никто, ни вонючая пресса, ни тупая публика, ни ее собственное маленькое отродье.
С этой мыслью Джейн достала заначку метедрина и приготовилась улететь далеко далеко.
Глава 6
Эмма не могла больше ждать. За окном шел мерзкий дождь со снегом, но она по прежнему прижималась носом к стеклу, стараясь разглядеть что либо за сплошной пеленой мокрых снежинок.
Они должны скоро приехать, Джонно сам говорил. А она была уже достаточно умна, чтобы понимать: если начнет приставать к нему с вопросами, как скоро это случится, он лишь огрызнется в ответ. Но терпение было уже на исходе. Кончик носа у нее замерз окончательно, и она отошла от окна, начав пританцовывать, чтобы не стоять на месте. Папа и Бев должны вот вот вернуться домой вместе с ее новым братиком. Дарреном. Ее братика звали Даррен. Она шепотом произнесла его имя, словно пробуя его на вкус. От одного этого звука она почему то заулыбалась.
До сих пор в ее жизни не случалось ничего настолько большого и важного, как появление братика. Он будет принадлежать ей и нуждаться в том, чтобы она ухаживала за ним и заботилась о нем. Вот уже несколько недель она тренировалась на куклах, которых теперь у нее было великое множество.
Она уже знала, что маленьких деток надо очень осторожно поддерживать под головку, иначе она может отвалиться и сломаться. Иногда дети просыпаются посреди ночи и плачут, потому что хотят молочка. Ничего, она не будет протестовать, думала Эмма. Она потерла свою собственную плоскую грудь и подумала, а хватит ли у нее молочка для Даррена?
Ее не взяли в больницу, чтобы она могла хоть одним глазком взглянуть на него. Она так сильно обиделась на них, что впервые за все время, что жила в новом доме, Эмма спряталась в чулане. Она до сих пор злилась из за этого, хотя и знала, что взрослые не обращают внимания на детей, когда те сердятся.
Устав стоять, она присела на диван у окна и принялась нянчить Чарли и ждать.
Попытавшись отвлечься, девочка стала думать о других вещах. О том, как ей жилось в Америке. Негромко напевая себе под нос, Эмма стала представлять себе все то, что видела раньше. Большую серебристую арку в Сент Луисе. Озеро в Чикаго, которое показалось ей огромным, словно море. И Голливуд. Ей очень понравился большой белый знак. Вспомнив о нем, она попыталась воссоздать в памяти начертание всех тех букв.
Ее отец играл в большущем концертном зале прямо под ними. Его еще называли чашей. Это показалось ей странным, но слышать приветственные крики и восторженные вопли на открытом воздухе было забавно и приятно.
Свой день рождения, третий по счету, она отпраздновала в Голливуде. Все пришли отведать белого торта, увенчанного маленькими серебристыми шарами.
Почти каждый день они летали на самолете. И всегда ей становилось очень страшно, но она научилась справляться с тошнотой. С ними вместе путешествовало много людей. Ее отец называл их «роуди». Это прозвище казалось ей глупым, ведь они часто летали по воздуху, а не ездили по дороге.
Больше всего ей понравились отели, с их обслуживанием номеров и новыми кроватями, которые менялись почти каждую ночь. Ей нравилось смотреть в окно по утрам на новые города и новых людей.
Зевнув, она откинулась на спинку дивана, не выпуская из рук плюшевую собачку.
Когда снова поедут в какой нибудь отель, Даррен сможет составить им компанию. Все будут любить его, представляла она.
Глядя на сплошную пелену дождя со снегом за окном, она почувствовала, что ее клонит в сон. И тогда Эмма вспомнила о Рождестве. Оно стало первым, когда у нее появился свой чулок, свисающий с каминной полки, на котором было вышито ее имя. А под елкой, украшенной всей семьей, огромной грудой были свалены подарки. Игрушки, игры, куклы в нарядных платьях. После обеда они играли в лилу. Играть сели все, даже Стиви. Он пытался мухлевать, чтобы рассмешить ее, а потом катал ее на спине, визжащую от счастья, по всему дому.
А затем отец разделал большого рождественского гуся. После столь обильного угощения ее потянуло в сон, и она свернулась калачиком перед камином, слушая музыку.
Это был лучший день в ее жизни. Самый лучший. До сегодняшнего дня.
Ее разбудил шум двигателя подъезжающего автомобиля. Вновь прижавшись носом к стеклу, она выглянула наружу. А потом с криком спрыгнула с дивана.
– Джонно! Джонно! Они вернулись. – Эмма со всех ног помчалась по коридору, звонко топоча по деревянному полу, который был тщательно восстановлен и натерт воском.
– Постой! – Джонно бросил записывать слова песни, которая уже крутилась у него в голове, и перехватил ее на бегу. – Кто «они»?
– Мой папа, Бев и мой ребеночек.
– Твой ребеночек, говоришь? – Он потянул ее за нос и обернулся к Стиви, который что то наигрывал на пианино. – Ну что, идем, поздороваемся с новым Макэвоем?
– Одну минуту.
– Уже иду. – Пи Эм сунул в рот последний кусочек кекса к чаю и поднялся с пола. – Интересно, удалось им удрать из больницы незамеченными?
– Те меры предосторожности, которые предпринимает Пит, посрамили бы самого Джеймса Бонда. Два подставных лимузина, двадцать здоровенных охранников, а все заканчивается побегом в грузовичке для перевозки цветов. – Рассмеявшись, он зашагал по коридору, и Эмма засеменила следом. – Слава делает нас нищими, Эмма, запомни это, радость наша.
Но сейчас ей не было решительно никакого дела до славы, нищих и всего прочего. Она хотела только одного – увидеть своего братика. Не успела отвориться дверь, как она вырвала потную ладошку из руки Джонно и стремглав помчалась по коридору.
– Покажите мне его! – потребовала она.
Брайан наклонился к ней и откинул край одеяла со свертка, который держал в руках. И при первом же взгляде на братика Эмма испытала одно единственное чувство – любовь. Всепоглощающую и безоговорочную. Это было куда больше того, что она ожидала.
Он не был похож на куклу. Даже когда спал, она различала легкий трепет его темных ресничек. Ротик его был маленьким и влажным, а кожа – тонкой и прозрачной. На голове у него красовалась голубая шапочка, но отец сказал ей, что волосы у него – такие же темные, как и у Бев. Крошечная ручка была сжата в кулачок, и Эмма осторожно коснулась ее кончиками пальцев, ощутив тепло и слабое биение жизни.
Любовь вырвалась из нее наружу, словно лучик света.
– Ну, что скажешь? – поинтересовался у нее Брайан.
– Да аррен. – Она произнесла его имя едва слышно, наслаждаясь им. – Он самый красивый малыш на свете.
– Красавчик, как и все Макэвои, – пробормотал Джонно, на которого вдруг нахлынула неожиданная сентиментальность. – Отличная работа, Бев.
– Спасибо! – Она была очень рада, что справилась. Ни одна из прочитанных ею книг так и не подготовила ее к дикой, опустошающей боли деторождения. И теперь Бев гордилась тем, что привела сына в этот мир естественным способом, хотя в последние часы жизнь обоих висела на волоске. Сейчас ей ничего так не хотелось, как прийти в себя и начать быть матерью.
– Врач требует, чтобы на протяжении следующих нескольких дней Бев поменьше оставалась на ногах, – начал Брайан. – Может, поднимешься наверх и отдохнешь? – обратился он к жене.
– Меньше всего мне сейчас хочется укладываться в очередную постель.
– Тогда входи и присаживайся, а дядя Джонно сделает тебе чашечку замечательного чая.
– Прекрасно.
– Я поднимусь наверх и уложу малыша. – Брайан улыбнулся, когда Пи Эм попятился, глядя на происходящее с разинутым ртом. – Он не кусается, старина. У него и зубов то еще нет.
Пи Эм ухмыльнулся и сунул руки в карманы.
– Просто не проси меня потрогать его прямо сейчас, только и всего. Мне надо привыкнуть, – пояснил он свое поведение.
– В таком случае можешь развлечь Бев. Ей досталось выше крыши. Сегодня после обеда должна прийти сиделка, и я не хочу, чтобы до ее прихода Бев пришлось напрягаться.
– Это запросто. – И Пи Эм фланирующей походкой удалился в гостиную.
– Мы уложим ребеночка спать, – провозгласила Эмма и взялась за краешек одеяла. – Я могу показать тебе, как это делается.
Они стали подниматься по лестнице. Эмма показывала дорогу.
В детской комнате на окнах висели занавески с оборками, а на бледно голубых стенах играла радуга. Плетеная кроватка для новорожденного была отделана снежно белым ирландским кружевом с розовыми и голубыми завязками. В уголке, под охраной шестифутового плюшевого медведя, притаилась старомодная коляска. У окна застыло в ожидании антикварное кресло качалка.
– Он скоро проснется?
– Не знаю. Мне начинает казаться, что новорожденные – существа крайне непредсказуемые. – Брайан присел рядом с нею на корточки. – Мы должны обращаться с ним очень бережно, Эмма. Сама видишь, какой он беспомощный.
– Я не позволю, чтобы с ним случилось что либо плохое. Никогда! – Положив руку на плечо отца, она стала смотреть, как спит малыш.
* * *
Эмма вовсе не была уверена в том, что ей нравится мисс Уоллингсфорд. У молодой сиделки были красивые рыжие волосы и чудесные серые глаза, но она редко позволяла Эмме прикасаться к малышу Даррену. Бев проинтервьюировала несколько дюжин претенденток и остановилась на Алисе. Девушке исполнилось двадцать пять лет, она была из хорошей семьи, обладала приятными манерами и располагала прекрасными рекомендациями.
В первые месяцы после рождения Даррена Бев чувствовала себя настолько слабой, у нее случались столь резкие и неожиданные перепады настроения, что услуги Алисы оказались поистине неоценимыми. Кроме того, с ней как с женщиной можно было запросто поболтать о таких вещах, как прорезывание зубов, кормление грудью, диета. Бев вознамерилась вернуть себе прежнюю стройность фигуры с той же решительностью, с какой хотела стать и хорошей матерью. Брайан постоянно уединялся или с Джонно – записывать песни, или с Питом – договариваться насчет записи очередной пластинки. Ей пришлось в одиночку создавать тот дом и уют, о котором мечтала.
Разумеется, она внимательно слушала его, когда он рассуждал о войне в Азии или расовых беспорядках в Америке, но ее личный мирок вращался вокруг того, достаточно ли тепло светит солнце, чтобы Даррен отправился на прогулку. Она научилась печь хлеб и попробовала себя в вязании, пока Брайан писал песни и выступал против войны и расизма.
По мере того как тело ее обретало прежние формы, уходило и нервное напряжение. Для Бев наступило лучшее время в жизни. Сын лучился розовощеким здоровьем, а муж обращался с ней в постели как с принцессой.
Прижав Даррена к груди, с Эммой у ног, она тихонько покачивалась в кресле у окна детской. С утра шел дождь, но сейчас выглянуло яркое солнышко. Она решила, что после обеда отправится с малышом и Эммой на прогулку в парк.
– Мне надо уложить его, Эмма. – Бев поправила блузку, прикрывая грудь. – Он уже заснул.
– Можно мне подержать его, когда он проснется?
– Да, но только когда я буду рядом.
– Мисс Уоллингсфорд никогда не дает мне подержать его.
– Она всего лишь проявляет необходимую осторожность. – Бев поправила одеяло, которым был укрыт Даррен, и отступила на шаг. Вот, ему еще нет и пяти месяцев, подумала Бев, а она уже не может представить свою жизнь без него. – Давай сойдем вниз и попробуем испечь что нибудь вкусненькое. Твой папа просто обожает шоколадные кексы.
Завидев их, в коридоре остановилась Алиса, она несла свежее постельное белье в детскую.
– Он немного поспит, – сказала ей Бев. – Животик у него полный.
– Да, мадам.
– Мы с Эммой будем на кухне.
Часом позже, когда они вынули противень с кексом из духовки и поставили его остывать, с шумом отворилась и захлопнулась входная дверь.
– Папа так рано сегодня вернулся домой? – Бев машинально поправила волосы и поспешила ему навстречу. – Бри, я не ждала тебя так… Что случилось?
Лицо его заливала смертельная бледность, глаза покраснели, а взгляд затуманился. Он тряхнул головой, словно наводя резкость, когда Бев протянула к нему руки.
– Они убили его.
– Что? – Она больно стиснула его руку. – Кто? Кого убили?
– Кеннеди. Роберта Кеннеди. Они убили его.
– О господи! Господи боже мой.
Она замерла, в ужасе глядя на него. Бев вспомнила, как был убит американский президент и весь мир погрузился в траур. А теперь наступила очередь его брата, полного жизни и оптимизма младшего брата.
– Мы репетировали запись альбома, – заговорил Брайан, откинувшись спиной на дверь. – Вошел Пит. Он услышал новость по радио. Никто из нас не поверил, пока мы не услышали собственными ушами. Проклятье, Бев, всего несколько месяцев назад был убит Кинг – и вот тебе снова! Что творится с миром?
– Мистер Макэвой! – По лестнице медленно спускалась Алиса. Лицо девушки бледностью соперничало с ее фартуком. – Это правда? Вы уверены?
– Да. Этого не может быть, но это правда.
– Ох, бедная семья. – Алиса принялась мять в руках фартук. – Бедная мать.
– Он был хорошим человеком, – выдавил Брайан. – Он бы наверняка стал их следующим президентом. Уверен, он бы прекратил эту чертову войну.
Заметив слезы в глазах отца, Эмма пришла в смятение. Взрослые слишком увлеклись собственными переживаниями, чтобы обращать внимание еще и на нее. Она не знала никого по имени Кеннеди, но уже жалела о том, что он умер. Может, он был другом папы. А может, солдатом на той войне, о которой всегда говорил ее отец.
– Алиса, приготовьте чаю. Пожалуйста, – пробормотала Бев, уводя Брайана в гостиную.
– Что это за мир, в который мы привели своих детей? Когда они поймут все, Бев? Когда они поймут все до конца?
Эмма поднялась наверх, чтобы посидеть с Дарреном, предоставив взрослых их слезам и чаю.
Часом позже там они и обнаружили ее, в детской. Она пела одну из тех колыбельных, которые частенько напевала Бев, укладывая Даррена.
Бев мгновенно охватила паника, она уже рванулась было внутрь, когда Брайан схватил ее за руку:
– С ними все в порядке. Неужели не видно?
Глядя на детей, он почувствовал, как начала оттаивать его душа. Эмма раскачивалась в кресле, не доставая ногами до пола, на руках она бережно держала младенца.
Подняв голову, девочка счастливо улыбнулась им:
– Он плакал, но теперь с ним все в порядке. Он даже улыбнулся мне. – Наклонившись, она поцеловала малыша в щеку, и тот принялся довольно агукать. – Он любит меня, правда, Даррен?
– Да, он любит тебя. – Подойдя к креслу качалке, Брайан опустился перед ним на колени и крепко обнял их обоих. – Слава богу, что вы у меня есть, – прошептал он, протягивая руку Бев. – Без вас я бы сошел с ума.
* * *
На протяжении нескольких следующих недель Брайан старался быть как можно ближе к семье. При любой возможности он оставался работать дома и даже подумывал о том, чтобы пристроить к особняку студию звукозаписи. Но ему не давала покоя война в Юго Восточной Азии. Душу также надрывала и жестокая, бессмысленная бойня в его родной стране, Ирландии. Его песни занимали первые места в хит парадах, но удовольствие, которое он получал от работы совсем еще недавно, поблекло. Музыка стала для Брайана средством выражения своих чувств и одновременно защитой от самых сильных из них. Лишь любовь к семье не давала ему сорваться. Он не сомневался, что именно эта любовь стала для него спасительным якорем, не позволявшим ему сойти с катушек.
Бев навела его на мысль взять Эмму с собой в студию. Они как раз собирались записать первые песни для своего третьего альбома, который Брайан считал еще важнее дебютного. На сей раз он намеревался доказать, что «Разрушение» – не случайный каприз или нежданная удача, не группа однодневка, не жалкая пародия на таких титанов, как «Битлз» или «Роллинг стоунз». Он должен был доказать, прежде всего самому себе, что их волшебство и очарование, изрядно потускневшие за прошедший год, никуда не делись.
Брайан хотел создать нечто уникальное – музыку, которая всегда будет выделять их среди всех прочих групп, и потому безжалостно отложил в сторону несколько рок композиций, написанных ими с Джонно. Эти подождут. Несмотря на возражения Пита, остальные члены группы поддержали его в стремлении приправить тексты политическими заявлениями, сыграть бунтарский рок и аранжировать ирландские народные песни. Электрические гитары и свистульки.
Входя в студию, Эмма даже не подозревала о том, что на ее глазах будет твориться история. Она полагала, что всего лишь проводит день в обществе своего папы и его приятелей. Все происходящее казалось ей грандиозной игрой: оборудование, инструменты, стеклянная комната с высоким потолком. Она сидела в большом вращающемся кресле, потягивая кока колу прямо из горлышка.
– Тебе не кажется, что малышке будет скучно? – осведомился Джонно, настраивая электрический орган. Теперь он носил два перстня сразу, с бриллиантом и внушительным розовым сапфиром.
– Если уж мы не сумеем развлечь одну маленькую девочку, тогда нам пора собирать вещи и готовиться на выход. – Брайан поправил ремень гитары. – Мне станет спокойнее, если она какое то время будет в поле моего зрения, Джейн опять поднимает шум.
– Сука, – беззлобно заметил Джонно, после чего потянулся за стаканом колы, щедро разбавленной ромом.
– Она и на этот раз ничего не добьется, хотя нервы опять потреплет. – Метнув быстрый взгляд на Эмму, Брайан отметил, что девочка оживленно болтает о чем то с Чарли. – Она пытается доказать, что ее вынудили подписать бумаги. Пит занимается этим вопросом.
– Ей просто нужны деньги.
Мрачно улыбнувшись, Брайан кивнул.
– Но от Пита она их не получит. И от меня тоже. Ладно, давай проверим звук.
– Привет, Эмма, дорогуша. – Приостановившись рядом с нею, Стиви шутливо ткнул ее пальцем в живот. – Ты пришла на пробы? Хочешь стать участницей группы?
– Нет, я только посмотрю на вас. – Она, словно зачарованная, уставилась на золотое кольцо, покачивавшееся у него в ухе.
– Отлично. Перед аудиторией мы всегда играем лучше. А скажи ка мне кое что, Эмма. – Он наклонился к самому ее уху и зашептал: – Только правду и ничего, кроме правды: кто здесь лучший?
Эта игра уже стала для них привычной. Прекрасно зная правила, Эмма подняла взгляд, опустила его, посмотрела налево, потом направо. И наконец, втянув голову в плечи, громко воскликнула:
– Папа!
Наградой ей стало наигранно недовольное фырканье и ласковая щекотка по ребрам. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы не обмочить трусики, она заерзала, отодвигаясь в кресле.
– В этой стране промывать детям мозги запрещено законом, – вздохнул Стиви, присоединяясь к Брайану.
– Просто у малышки есть вкус.
– Тогда с этим вообще ничего не поделаешь. – Он достал из футляра свою гитару и бережно пробежался пальцами по грифу. – Что у нас идет первым?
– Играем минусовку для «Крика души».
– Понятно. Лучшее приберегли для затравки. – Кивнув в знак согласия, Стиви взял несколько пробных аккордов. – Поехали, парни.
Изо всей четверки Стиви был единственным, кто вырос в состоятельной семье и настоящем доме с садом и двумя слугами. Он привык к роскоши, ожидал ее, как нечто само собой разумеющееся, и быстро терял к ней интерес. Он влюбился в гитару с первого взгляда, заставив родителей горько пожалеть о том дне, когда они подарили ее сыну.
Уже в пятнадцать лет он сколотил свою первую группу – «Стиви и лоботрясы». Она продержалась целых шесть месяцев, прежде чем развалиться в результате ожесточенных внутренних распрей. Не утратив присутствия духа, он собрал следующую, а потом еще одну. Его природный талант искрометного обращения с гитарой привлекал к нему многих начинающих музыкантов. Но при этом они желали видеть в нем же и лидера, а вот с этим, в силу личностных особенностей, возникали проблемы.
С Брайаном и Джонно он познакомился в Сохо, на одной из тех вечеринок с зажженными свечами и благовониями, что приводили в ужас его родителей. Одержимость музыкой Брайана и беззаботное, едкое остроумие Джонно покорили его. Впервые в жизни Стиви присоединился к кому то вместо того, чтобы создавать самому, и с облегчением признал за Брайаном лидерство.
Постные дни, когда приходилось побираться в барах, умоляя дать им возможность сыграть, чередовались с пьянящими и сумасшедшими, когда они писали песни и творили музыку. Были и женщины, целые легионы роскошных красоток, готовых упасть на спину по первому слову светловолосого юноши с гитарой в руке.
А потом в его жизни случилась Сильвия, девушка, которую он встретил во время их первого ангажемента в Амстердаме. Симпатичная круглолицая Сильвия с ее ломаным английским и простодушным взглядом. Они занимались любовью с маниакальной страстью в грязной маленькой комнатушке с протекающей крышей и окнами, покрытыми сажей и копотью. Он влюбился в нее настолько, насколько вообще считал себя способным полюбить. Он даже подумывал о том, чтобы привезти ее с собой в Лондон и поселить в какой нибудь тесной квартирке без горячей воды.
Но Сильвия забеременела.
Он вспомнил, как она призналась ему в этом, бледная и перепуганная, глядя на него полными надежды и страха глазами. Детей он, мягко говоря, не планировал. Боже правый, ему ведь едва исполнилось двадцать! Музыка стояла у него на первом месте, и по другому быть не могло. А что будет, когда его родители узнают о том, что он прижил ребенка с голландской официанткой?… Осознание того простого факта, что, как бы далеко он ни убежал и сколь бы шумно ни протестовал, мнение родителей по прежнему очень много значит для него, обдало Стиви холодным душем.
Пит договорился насчет аборта, втайне и за большие деньги. И Сильвия, по щекам которой ручьем текли слезы, сделала то, о чем он просил. После этого она развернулась и ушла из его жизни. Только тогда Стиви понял, что любил ее гораздо сильнее, нежели сам ожидал от себя.
Ему не хотелось думать об этом, он ненавидел себя за то, что до сих пор не может забыть ее. Но в последнее время мысли о Сильвии неотступно преследовали его. «Скорее всего, это из за Эммы», – подумал он, оглянувшись на девочку, сидящую во вращающемся кресле, раскрасневшуюся и счастливую. Его ребенку сейчас уже должно было исполниться примерно столько же.
Тот день в студии стал для Эммы настоящим праздником. Она получила массу удовольствия и сожалела лишь о том, что с нею не было Даррена. Да и отец с друзьями предстали перед ней совсем в другом свете, чем когда она наблюдала за их выступлениями в театрах и концертных залах по всей Америке. Здесь ощущалась совсем иная энергетика. Она не понимала ее, но ощущала буквально кожей.
Во время гастролей Эмма привыкла относиться к ним как к единому целому, телу с четырьмя головами. Представив себе их в таком виде, она рассмеялась, но картинка выглядела правдивой. А сегодня они спорили, переругивались или просто сидели молча во время воспроизведения записи. Она не понимала значений технических терминов, которыми они обменивались между собой, но в том и не было нужды.
Она коротала время в одиночестве, пока они играли или совещались, или веселилась, когда они по очереди развлекали ее в свободное время. Она горстями поглощала хрустящие картофельные чипсы, а живот у нее раздулся от бесчисленных бутылочек колы.
В перерыве она уселась на колени Пи Эму и принялась изо всех сил колотить по барабанам. Затем проговорила свое имя в один из микрофонов, и эхо разнесло его по всей комнате. Сжав в руке запасную барабанную палочку, она прикорнула во вращающемся кресле, подложив под голову верного Чарли, и проснулась уже от папиного голоса, взлетевшего под самый потолок в балладе о трагической любви.
Эмма смотрела на него, словно зачарованная, протирая сонные глаза и зевая в шерстку Чарли. Сердечко ее было еще слишком юным и неопытным, чтобы его тронули проникновенные слова, а вот музыка проникла в самую душу. И всякий раз, слыша эту песню, она будет вспоминать тот миг, когда проснулась под звуки отцовского голоса, зазвучавшего у нее в ушах. И наполнившего собой весь мир.
Когда он умолк, она забыла о том, что ей полагалось сидеть тихо. Подпрыгивая на кресле, Эмма захлопала в ладоши:
– Папа!
Пит, сидя в аппаратной, выругался, но Брайан выставил перед собой ладонь:
– Оставим это! – Рассмеявшись, он повернулся к Эмме. – Оставим это, – повторил он, протягивая к ней руки. И, когда она подбежала к нему, он подбросил ее в воздух. – Что скажешь, Эмма? Я только что сделал тебя звездой.
Глава 7
Если в 1968 году вера Брайана в человека пошатнулась сначала в связи с убийством Мартина Лютера Кинга, а потом и Кеннеди, то летом 1969 года она вновь расправила крылья в Вудстоке. Для него фестиваль стал праздником молодости и музыки, любви и братства. Он символизировал возможность перевернуть страницу кровопролития и войн, бунтов и недовольства. Стоя на сцене и глядя в море лиц, он понимал, что больше никогда не совершит ничего столь же грандиозного и памятного.
И, хотя сам факт пребывания там и возможность оставить свой след приводили его в восторг, приближающееся окончание десятилетия и угасание самого его духа, в свою очередь, угнетали и пугали Брайана до дрожи.
Три дня в штате Нью Йорк он провел на пике творческой и эмоциональной лихорадки, подогреваемый атмосферой, наркотиками, которые были столь же легко доступны, как и попкорн на утреннем сеансе в субботу, а также подгоняемый собственными страхами насчет того, куда заведет его успех. Всю ночь, пока в крови его бурлил кокаин, он в одиночестве провел в трейлере, арендованном их группой, сочиняя музыку для четырнадцатичасового марафона. И однажды, в один светлый и все разъясняющий полдень, он сидел на опушке леса вместе со Стиви, слушая музыку и приветственные крики четырехсот тысяч зрителей. ЛСД помог ему увидеть целые вселенные, сосредоточенные в одном кленовом листе.
Брайан всей душой принял Вудсток, его концепцию и реальность. Он сожалел лишь о том, что не сумел убедить Бев присоединиться к нему. Она вновь, как и раньше, ждала его возвращения. Только на этот раз – в доме, который они приобрели на Голливудских холмах. Любовный роман Брайана с Америкой только начинался, и второе турне по Соединенным Штатам представлялось ему возвращением домой. Это был год рок фестиваля – феномена, который Брайан полагал демонстрацией силы рок культуры.
Он отчаянно желал, он жаждал вновь испытать тот восторг, когда успех был для него еще внове, когда их группа, объединившись в едином порыве, походила на электродвижущую силу, прорывающуюся в мир музыки и зрительского признания. В минувшем году он ощутил, что эта наэлектризованность и единство уходят прочь и тают, подобно самим шестидесятым. И лишь в Вудстоке вновь испытал их прилив и возрождение.
Когда они сели в самолет, оставляя Вудсток, такой сильный своей правдой, позади, Брайан забылся утомленным сном. Сидящий рядом с ним Стиви беззаботно проглотил парочку барбитуратов и отрубился. Джонно отправился играть в покер с кем то из членов команды сопровождения. И лишь один Пи Эм беспокойно ерзал в кресле у окна.
Он хотел запомнить все. Его злило, что, в отличие от Брайана, он увидел в фестивале не глубинные смыслы и значимость в целом, а лишь жалкие условия, в которых тот состоялся. Грязь, мусор, отсутствие надлежащих санитарных удобств. Музыка, слава богу, была замечательной, порой невыносимо прекрасной, но он слишком часто замечал, что аудитория пребывает в таком наркотическом угаре, что не замечает этого.
Тем не менее даже столь прагматичная и приземленная личность, как Пи Эм, не могла не ощутить чувства сопричастности и всеобщего единения. Умиротворения, когда на протяжении трех дней четыреста тысяч человек жили одной семьей.
И все таки – грязь, бурный секс без разбору, обилие наркотиков…
Наркотики пугали его. Он не мог признаться в этом никому, даже тем, кого полагал своими братьями. От наркоты его тошнило, тянуло делать глупости или клонило в сон. Он принимал их только тогда, когда не находил благовидного предлога для отказа. В свою очередь, его изумляла и приводила в ужас та жизнерадостная беззаботность, с которой Брайан и Стиви готовы были пробовать все, что только подворачивалось им под руку. А еще его до дрожи пугала легкость, с которой Стиви втихаря, но регулярно всаживал себе в вену «герыч».
Джонно куда тщательнее подходил к выбору того, что закачивал себе в организм, и при этом был настолько сильной личностью, что никому бы и в голову не пришло потешаться над ним из за того, что он отказался принять «кислоту», «спид» или «снежок».
Пи Эм прекрасно знал, что сильная воля – отнюдь не его конек. Он даже не был музыкантом в том смысле, что и остальные. О да, он умел играть на барабанах и мог поспорить с любым в умении обращаться с ними. Он был хорош, чертовски хорош. Но он не мог ни писать музыку, ни читать ее. Его разум не воспринимал ни поэзию, ни политические заявления.
К тому же его нельзя было назвать симпатичным. Даже сейчас, в возрасте двадцати трех лет, его время от времени обсыпали угри и прыщи.
Несмотря на то, что он полагал своими недостатками, Ви Эм оставался членом одной из величайших и самых успешных групп в истории рок музыки. У него были друзья, настоящие и верные, готовые встать за него горой.
За два года он получил больше денег, чем рассчитывал заработать за всю жизнь. И обращался он с ними весьма бережно. У отца Пи Эма была небольшая ремонтная мастерская в Лондоне. О бизнесе и учете он знал все. Изо всей четверки он оставался единственным, кто когда либо расспрашивал Пита о расходах и прибылях. Он также был единственным, кто давал себе труд прочесть каждое соглашение или контракт, требующие подписи.
Обладание деньгами доставляло ему удовольствие, и не только потому, что он мог посылать домой чеки, служившие для его сомневающихся родителей неким осязаемым доказательством того, что их сын действительно добился успеха. Ему было приятно просто слышать, как деньги звенят и шелестят у него в кармане. Пи Эм не рос в полной нищете, как Джонно или Брайан, но и те удовольствия, которыми наслаждался в детстве Стиви, были ему недоступны.
Они направлялись в Техас. Еще один фестиваль в году, буквально до отказа набитом ими. Собственно, Пи Эм ничего не имел против. А после этого фестиваля будет очередное выступление в очередном городе. Они все слились для него воедино – месяцы, сцены. Но он не хотел, чтобы это безумие прекращалось. Если такое действительно случится, о нем могут забыть, чего он боялся панически.
Пи Эм знал, что, когда закончится лето, они полетят в Калифорнию, в Голливуд. Несколько недель будут жить рядом со звездами мирового кино. И на протяжении этих нескольких недель, думал он, испытывая чувство вины и удовольствия, он будет рядом с Бев. Единственным человеком, которого Пи Эм любил больше Брайана, была жена Брайана.
Следующая страница